Валентин Гуржи - Поселок
Своими руками сделаешь.
Борька с насмешкой скривил рот:
– Да нет, бабушка. Ничего вы не понимаете! Это не интересно. Лучше купить готовый. Их
полно в магазинах. Правда, папа?
Мария покачала головой, лицо было серьезным, глаза же по-прежнему смеялись.
74
– Эдак для тебя на завтра и «Мерседес» подавай! – сказала она.
Павел с любовью обнял сына и сказал вполголоса, будто самому себе:
– Ничего. Был бы достаток. А то можно и «Мерседес».
Мария всплеснула руками, хлопнула себя по фартуку:
– Да разве ж так можно?!
– Теть Мария, а как можно? Ты знаешь?
– Если будешь слушать, то скажу. Никому не говорила, а тебе скажу.
– Ну, давай.
– А перебивать не будешь?
– Как можно!
– Тогда слушай.
Она села на стул, грустно посмотрела на Павла.
– Вот что я тебе хочу рассказать. Мой сын в войну был, как сейчас твой Борька, совсем
пацаном. Работала я тогда медсестрой в ленинградском интернате, с ним эвакуировалась в
Сибирь. Казенные дети питались плохо. Мы, взрослые, и вовсе голодали. Летом земля кое-как
прокармливала, а зимой спасали пищевые отходы со столовой. Кое-что кухня выбрасывала к
яру на краю поселка… Наши дети были ловчее нас. Они перебирали порченный мерзлый
картофель. Если не пахло гнилью, значит, такой «продукт» годился для оладий на рыбьем
жире. Жира этого тогда в войну было вволю… У моего были знакомые девчонки и мальчишки,
с которыми ходили добывать… И вот, – тетка Мария запнулась, украдкой тронула пальцами
висок, – об этом вспоминать как-то… тяжко. Они, эти малые горемыки, делили между собой
все, что находили на этой вонючей куче, поровну. .
Павел пожал плечами и осторожно промолвил:
– При чем тут. . Теть Мария! Ты, теть Мария, прямо в крайность. Что ж тут хорошего?
– Хорошее-нехорошее, а понимали друг друга, – расстроено отозвалась Мария. – Да и то
ведь, своими силеночками добывали себе на жизнь. Не чужим горбом. То-то не стали
равнодушными. Да в них, в этих мальцах, не бог весть что – тепло земное родилось,
понимание твое… А ты говоришь – «нехорошее»!
Мария замолкла, опустив глаза. Казалось, она увидела там, на полу, что-то неожиданное и
одновременно – грустное. Борька всегда с удивлением смотрел на бабу Марию. Ему
представлялось, что все ее обижают, а она молча смеется в глаза людям, и в ее взгляде было
столько силы, что слова казались лишними.
– Я это говорю к тому, – заметила Мария, – что наши дети все одно, что та вертушка… Ты
ее по ветру пустишь, а она вернется и по тебе же ударит, если не поймаешь.
– Я знаю, бабушка! Это бумеранг, – вставил Борька.
– Это как же понимать? – с нескрываемым интересом спросил Павел.
– Да так. Как хочешь, так и понимай. Главное, не остался бы, – она кивнула на Борьку, – с
холодком на всю жизнь.
Павел хохотнул, растянув в небрежной улыбке пухлые губы:
– Не, теть Мария. То пусть добренькие… так себе живут. А надо с оглядочкой, без зёва. Ты
возьми своего соседа. Не растерялся мужик, отнял у тебя кусок земли. У хорошего человека
отнял. А кому лучше стало жить – тебе или ему? – Он усмехнулся, минуту помолчал, привлек
сына к себе.
Борька, прильнув к отцу, неотрывно смотрел на бабу Марию и, может быть, думал о земле,
на которой Старшина посадил свои деревья и теперь снимает с них урожай. Земля бабы
Марии, а деревья соседа. Чьи же яблоки и сливы? Он давно об этом думал, да только не было
подходящего момента спросить у отца.
75
– Добренькая ты, теть Мария, вот и все. А доброта – она нам ни к чему. Сам не возьмешь –
другие не дадут.
Мария поднялась со стула, вытерла о фартук руки, словно только что оторвалась от корыта
со стиркой, и пошла к двери, проговорив:
– У тебя, Павел… отношение к жизни какое-то… иждивенческое. Не по мне это.
– Не по мне… – вполголоса протянул Павел так, для себя, для очистки совести, – земля
людей кормит. И мы у ней иждивенцы, – недовольно махнул рукой он вслед Марии.
– Папа, а деревья кто кормит? – спросил Борька.
– Тоже земля, сынок.
– Значит, и яблоки выкормила земля, да?
– Оно и есть, что земля, – с ворчливой убежденностью расстроено сказал Павел, – а ты как
думал?
– И я так думал, – соврал Борька, – только хотел у тебя спросить.
*
Ночью Борьке снился страшный сон. Будто баба Мария нагрузила полную тележку яблок,
собранных с деревьев, посаженных Старшиной на ее земле. А этот Старшина, без рубашки и
майки, в одних брюках, потный и жирный, как поросенок, кричал и ругался, пытаясь
завернуть тележку к себе во двор, и грозился, грозился… Но баба Мария молча окинула его
смеющимися глазами и показала на кучу гнилой картошки у его ног. И тут Старшина увидел
изжаренные на рыбьем жиру картофельные оладьи, отшатнулся и вдруг уменьшился,
превратясь в маленького гномика. Гномик опустился на четвереньки и, хныча, нехотя полез к
отбросам картошки выискивать еще пригодный в пищу «продукт»…
Утро стерло из памяти весь этот сон, но тяжелое чувство чего-то пережитого угнетало
Борьку. Ему было тоскливо и одиноко. Досадно, что поссорился с ребятами. А с другой
стороны, виноваты сами же – недогадливые. Ведь он понарошку с ними, а они!.. – рассуждал
он, направляясь по тропинке к озеру, где вчера под корягой оставил коробку с конструктором,
подаренную бабушкой Марией. «Теперь с Наташей придется мириться по-настоящему, иначе
и разговаривать не станет. Не то, что с Косточкой – как мужчина с мужчиной. По рукам – и
порядок! А у нее ведь придется просить прощения!» – Борька скривился, будто разжевал
горошины аскорбиновой, которые мама каждое утро вкладывала ему в рот.
Потом вспомнилось, что было три дня назад, до ссоры с ребятами…
Борька затевал одно представление. Наташа стояла в сторонке, наблюдая за его
действиями, видимо, пыталась определить, чем закончится то, что придумал Борька. Вообще-
то, Наташа ему нравилась, с ней интересно было играть в любые игры, даже самые смелые. И
умная. Пожалуй, даже слишком. Прежде, чем согласиться на игру, подумает и прикинет, как
взрослая. Но жаль, что не пацан. Было бы еще лучше! Хотя Борьке льстил Наташин интерес к
нему, при ней он чувствовал себя мужчиной. И знал, что ее привлекало в нем: во-первых, он
придумщик, во-вторых, никогда не повторялся.
На этот раз объектом шутки стал Плутон. Ему, дворовому псу, пришлось пережить
небольшое изменение своего собачьего облика…
Серьезно и невозмутимо, кряхтя от напряжения, Борька работал. Вначале, стянув с веревки
бабы Марии фартук, он прикрыл им спину упирающегося Плутона. Завязал у него на животе
тесемки. На голову натянул Наташину панамку, пропустив в вырезы длинные собачьи уши.
Борька делал это с вдохновением. Из уважения к возрасту своих истязателей, Плутон почти не
возражал, хотя чувствовал, что добром это не кончится и придется ему на собственной шкуре
вынести все лишения. И вот, когда все было готово, и «актера» нужно было представить
76
перед старым пожелтевшим зеркалом, выброшенным Марией еще ранней весной к забору,
Борька посмотрел на Наташу строгими глазами и сказал:
– Давай, толкай его сзади.
Наташа осталась стоять на месте. С чувством страха она, наверное, ожидала
неприятностей. Плутон заупрямился, поскуливая, когда Борька потянул его к осмотру.
– Стесняется, – авторитетно заметил Борька и приблизил собачью морду вплотную к
зеркалу. Увидев свое изображение в панамке, Плутон приник к земле и, неожиданно
взвизгнув, в ужасе бросился наутек что есть духу.
– Ура! Улепетывает! – закричал Борька и кинулся вдогонку, угрожающе подпрыгивая. Он
громко смеялся, и смех у него получался однообразный, как длинная барабанная дробь. Это
ему нравилось. Это увеличивало впечатление.
Плутона страх раскрепостил настолько, что у него хватило сил перемахнуть через высокий
забор. От прыжка панамка сползла ему на глаза, и поэтому, не разбирая дороги, несся он
вдоль соседских заборов навстречу прохожим. Подбежав к калитке, Борька на секунду
остановился, осмотрел взятую высоту.
Плутон удирал от самого себя. Конечно, это было безжалостно. Но Борька же не знал, что
так получится! Он старался оправдаться перед Наташей – собрал клубнику с асфальта и,
держа в руках корзинку, важно и неторопливо вошел во двор.
– На, ешь, – сказал он и демонстративно поставил перед Наташей корзинку, почти до верху
наполненную сочными ягодами.
Наташа растерялась.
– Откуда у тебя, Боря, так сразу появилась клубника? – спросила она и посмотрела ему в
глаза.
Борька загадочно смолчал. А когда Наташа сказала «спасибо», он небрежно ответил:
– Ты Плутону скажи. Это он напугал одну бабку так, что она рассыпала клубнику. И
убежала. А мне после нее пришлось убирать, чтобы кто-нибудь не упал на том месте.
