Валентин Гуржи - Поселок
говядина! Она и ему на день рождения ничего не подарила. Одну только книжку. Я же знаю.
Он сам мне проболтался. Ясно?
– Подарок лучше сделать, а не купить, – спокойно сказала Наташа.
– Это как же? – ехидно спросил Борька.
– А так. Это должен быть его подарок, – указала она пальцем на Костика, – а не
магазинный. Понятно, Боречка? Чтобы он для тебя был дорогим и приятным.
– Сказала… вот глупая! Ты никогда своими руками не сделаешь дорогого подарка. А вещь
чем больше денег стоит, тем дороже для друга. Ясно?
– А вот и нет, – покраснев от волнения и прищурив глаза, подступила к нему Наташа, –
какой ты, Боря, непонятливый! Дорогие подарки совсем другие. Не такие, как лежат в
магазине. Вот мне папа говорил…
– Мой папа умнее твоего. Он говорит, что вокруг всего хватает. И совершенно не нужно
самому делать вещи. Нужно уметь их доставать.
На это Наташа ничего не ответила. Молчал и Борька. Неожиданно для себя он утратил
интерес к своей необычной игре. Его уже не интересовал даже Костик. А Костик смотрел на
Борьку потускневшими глазами, какие бывают у человека, бессильного отомстить за кровную
обиду. Одной рукой он, сжав кулак, размазывал слезы по грязным щекам, другой – судорожно
стискивал Наташины пальцы. Его лицо сморщилось. Он заговорил, порывисто вдыхая воздух
и всхлипывая:
– Не жадина она… не жадина!
С беспокойством посмотрев на Костика, Наташа гневно выкрикнула Борьке:
– Все, Боречка! Мы с тобой не дружим. Ты нам никто, вот так! Никто! – и решительно
пошла прочь, потащив за собой Костика.
Борька тупо глядел на удаляющихся друзей, облокотясь на ту самую вишню, к которой
минуту назад припирал Костика, внушая ему свое превосходство.
Плутон в нерешительности потоптался, опустил хвост и, виновато пригнув морду к земле,
поплелся за Наташей и Костиком. Борька растерянно посмотрел на его впалые бока,
почувствовав в душе какое-то опустошение. Он сердито оттолкнулся от вишни, не глядя перед
собой, бросился к дому. По пути, спружинив, его больно хлестнула по глазам ветка. На миг
ослепила вспышкой тысячи искр. Он замер, закрыв ладонями лицо. Слезы покатились из глаз.
Окружающее просматривалось сквозь размытую пелену. Сдерживая нарастающую обиду, он
бежал домой, спешил, боясь, что его кто-то увидит.
В прихожей пришлось осторожно пройти мимо открытой двери кухни, где баба Мария на
столе гладила белье, тихо пробрался в свою комнату и плюхнулся на кровать.
*
72
Борькин отец, Павел, бестолково топтался у крыльца. Его тяжелая возня – глухие звуки,
проникающие сквозь стены – была слышна в прихожей и кухне. Он мог топтаться даже в
хорошую погоду, когда не нужно было отчищать подошвы от грязи или обметать с себя снег,
бухать ногами однообразно и вдумчиво, как будто ожидал, не решаясь зайти, когда выйдет
хозяйка дома. Но хозяйка никогда не выходила, а выбегала жена, крича и размахивая руками,
точно всполошенная курица крыльями, давала ему поручения и снова исчезала за дверью так
же внезапно, как и появлялась.
Сегодня Павел пришел с работы раньше обычного. Жены еще не было, и у его ног терся
Плутон. Когда человек не нравился, пес тыкал мордой в штанину ненавистных брюк,
обнюхивал их, прикасался холодным носом к оголенной ноге и вызывал у человека
неприятную дрожь.
Павел терпеливо думал минуту-другую, потом коротко замахнулся на Плутона и грузным
шагом поднялся по ступеням крыльца.
Его встретила Мария, поманила рукой к себе на кухню, сказала, кивнув головой в сторону
комнаты:
– Борис твой не в духе.
– Ничего с ним не станется.
У Павла был низкий грубый голос. Он скинул обувь, вошел и подсел к столу.
– Наверное, опять у Старшины лишнее яблоко сорвал, да съел?.. – буркнул он, и вдруг,
вспомнив, спросил, – а что это, теть Мария, твоего соседа «Старшиной» кличут? Я все хотел
тебя об этом спросить.
Мария ответила не сразу, молча выравнивая складки на материи и придавливая
подготовленное место утюгом.
– Да люди его так прозвали, – сказала она с неохотой, – когда «шоферовал» в районном
отделении милиции, брал на себя много, ругался по пустякам, запугивал людей. Ну а потом
пошел слух, что решили его вылечить от какого-то величия и предложили уйти по
собственному желанию, – она безнадежно махнула рукой, – перешел в жилстрой… поближе к
материалам…
Мария поставила на подставку утюг, сказала строго:
– Учти, Павел, от Старшины можно ожидать всего. Смотри, как бы там с Борисом чего не
вышло!
– Ерунда, пацан… – Павел махнул своей широкой ладонью. На клеенку стола вольно легла
рука, большая и крепкая, делавшая работу на поле у себя в селе, где Павел раньше жил, и
Мария позавидовала его силе, пожалела, что почти не применима стала она, эта сила, в
нынешней его жизни.
Мария невольно спросила:
– Какая ж сатана заставила тебя переехать в город, Павел? Скажи, если не секрет.
Павел вздохнул.
– Квартира нужна, теть Мария. А чего ты спрашиваешь?
– Да так. У тебя ж дом в селе новый. Сам говорил.
– Хочу комфорту, как люди. Культуры, опять-таки.
– Ну да… – протянула Мария, взяла утюг, поставила на подставку, – а там, на поле… кто же
теперь?
– Найдутся. Конструктора-инженера приедут с институтов. Им все равно делать нечего.
Сейчас каждый должен уметь делать все. И пахать, и на кульмане того… линию проводить.
Или скажешь, не прав я? – Павел хитро посмотрел в глаза Марии.
73
Мария промолчала, провела утюгом по простыне быстро, словно кто ее заторопил. В
жизни ее не раз бывало, что, наткнувшись на человеческую ложь, прятала она свое лицо,
словно боялась откровенно сказать все начистоту. Так получилось и со Старшиной… Его двор,
равный двум таким, как у Марии, был отгорожен от ее участка, уже постаревшим на солнце и
дожде забором. Вскоре после окончания войны самовольно, никому не говоря ни слова,
Старшина прихватил полосу шириной в полтора метра принадлежащей Марии земли, и
потянул забор во всю длину надела, будто не заметил колышков, вбитых техником из
райисполкома при разметке площади. «Полтора метра в ширину – пустячок», – говорила
Мария. Но как-никак, а на этой узкой полоске земли разместилось у Старшины шесть
фруктовых деревьев. И это четверть ее участка! Но жаловаться не стала, никуда не пошла,
махнула рукой: не хотела мелочиться. Был бы муж в доме, хозяин – другое дело. Но муж
погиб на фронте в конце войны. Так и жила вот уже двадцать семь лет одна с памятью о нем,
успевая по хозяйству за обоих. Уж он-то поставил бы на место нахрапистого соседа!
Мария представила, улыбаясь, как это могло быть… и забыла о Павле. А он, не
дождавшись от хозяйки ответа, медленно поднялся и пошел к сыну в комнату.
Борька тихо лежал ничком на подушке. Павел тронул его за плечо:
– Сынок, – сказал он, – чего это ты?
Борька резко отвернулся к стене.
– Никак умирать собрался? Так это денег стоит. – Павел снова коснулся Борькиного плеча,
– иль обидел кто? Давай, докладывай.
Тетка Мария неслышно вошла, остановилась возле двери, глядя на Борьку.
– Они ко мне на день рождения не придут, – наконец сказал он, – ни Наташа, ни Косточка!
Павел усмехнулся, заметил:
– А чего? Небось, побрезговали нами, – и глянул на Марию, ожидая прочесть в ее глазах
одобрение его словам.
– Нет, ответил Борька, – я им сказал, чтобы принесли подарок… – он немного подумал и
добавил, – чтобы не забыли. Просто так.
Повернувшись, Борька бессмысленно рассматривал гладко выбеленную стену. Свет из окна
падал на его припухшее воспаленное лицо и лоснился на щеках.
– Мне не нужны ихние подарки. Я передумал, – сказал он тихо и глянул на бабу Марию.
Павел, хитро прищурил маленькие, заплывшие жирком глаза:
– Сынок, а ты меня удивляешь! – он сел на кровать, посадил рядом Борьку, – и кому ж это
захочется на тебя деньги тратить? – обнял его за плечи. – Да ты про то не беспокойсь. Не
беспокойсь, сынок. Будет у тебя… Куплю я тебе такой подарок… увидишь завтра, – он
похлопал Борьку по спине. – А этих короедов… брось. Еще сами придут. Увидишь.
– Боря, а мой подарок тебе понравился? – спросила Мария.
Прислонившись к косяку двери, она все так же стояла у порога, повязанная фартуком,
видно, собравшись стирать, сложив руки на груди, смотрела на Борьку прищуренными
постоянно смеющимися глазами.
Борька промолчал. Он не хотел говорить о подарке, который оставил внизу на берегу под
корягой. Он подыскивал причину для отговорки.
– Я хочу радиоприемник настоящий, а не самодельный.
– Разве? А я думала, собирать из конструктора интересней, чем готовенькое покупать.
Своими руками сделаешь.
Борька с насмешкой скривил рот:
