Современный зарубежный детектив-4. Компиляция. Книги 1-23 (СИ) - Барнс Дженнифер Линн

Не будь я уверена, что мое желтое платьице выдает во мне новичка, я поняла бы это по ухмылкам из-за других столиков. Чувствую себя объектом всеобщих насмешек на встрече неблагополучного семейства, где только половина присутствующих получила сообщение, что нужно прийти в оранжевой футболке, заказанной специально ради такого случая. Моя одежда полностью соответствует тюремным правилам, за исключением любимых смарт-часов, которые я по глупости забыла снять.

Головная боль застилает глаза. Это продолжалось всю поездку, пока я консультировала по громкой связи мамину клиентку и наблюдала, как Джесс Шарп, не особо скрываясь, сидит у меня на хвосте.

Поравнявшись со мной первый раз, он мне помахал. Второй раз несколько секунд держался рядом, показывая вниз, как будто видел, что мои губы движутся, и знал, что я разговариваю по телефону.

Я убрала пальцы с руля. А руки-то свободны, детектив Шарп. Мне можно.

Я уже переживала, что решила перезвонить женщине, голос которой задрожал, когда она поздоровалась. Но я должна была сообщить ей, что ее любимый контакт пребывает в другом мире. И мне не нравилось, что Шарп кружит вокруг, словно пьяная муха.

Ничего сложного, убеждала я себя, перед тем как набрать ее номер. Это же высшая математика. Можно сказать, моя специфика. Ее рейс завтра в девять двадцать утра. Зовут Тейлор. Она была готова пропустить свадьбу брата, если ей не перезвонят и не заверят, что самолет совершенно точно не разобьется.

Мне хотелось изложить ей научный подход – по статистике вероятность крушения в каждый час ее полета – 0,000015 процентов. Если бы она летала в среднем по часу в день, прошло бы 18 264 года, прежде чем она погибла бы в авиакатастрофе.

Между тем, правда была такова: никаким образом я не могла повлиять на ее судьбу.

Впрочем, она обращалась к моей матери не за правдой.

Для нее реальностью были кричащие заголовки. А как же малазийский рейс 370? А башни-близнецы? А парочка, гулявшая по пляжу в Майами, снесенная заглохшей «сессной», приближения которой они даже не заметили?

Тейлор обращалась за утешением.

Воображаемым заклинанием.

Поэтому я сказала, что ей следует сесть в кресло с номером 13А, потому что тринадцать – счастливое число для имени Тейлор.

Я сказала ей, что Тейлор Свифт перед каждым концертом рисует на руке цифру 13 и ей нужно нарисовать эту цифру на ладони фиолетовыми чернилами за тринадцать минут до того, как сядет в самолет.

Тейлор разрыдалась, когда я добавила, что платить не нужно, это прощальный подарок моей матери. Когда мы закончили, она пошла складывать в чемодан платье подружки невесты и покупать ручку с фиолетовыми чернилами.

А сейчас я сижу в комнате, где неудача не подчиняется статистической вероятности, и паникую, что отправила Тейлор на верную смерть.

Мама запретила бы ей лететь.

Одна из двух охранниц, кружащих по комнате, натыкается на мое плечо. Не знаю, нарочно или случайно, но я тут же выпрямляюсь, будто монахиня приставила мне линейку к спине.

Девочке лет шести за соседним столиком та же мрачная охранница уже дважды велела оставаться на стуле или на коленях у матери. Мать, заключенная, молодая белая женщина от силы восемнадцати лет. Синяки тянутся по ее руке, как дорожка из серого камня. То, что ребенок может сидеть у нее на коленях, удивляет меня, я не ожидала такой доброты от техасской пенитенциарной системы.

Взрослым нельзя даже чмокнуть друг друга в щеку. Но эта девочка может впитывать тепло, исходящее от материнской кожи. Хранить это воспоминание, словно сказку на ночь, когда придет время засыпать.

Девочка с тоской поглядывает то на мое платье, то на пакет с четвертаками. Какого черта. Я вынимаю из пакета большую горсть мелочи, намеренно глядя в глаза той охраннице, которая кажется более сговорчивой, соскальзываю со стула, подхожу к столику и складываю монеты перед девочкой.

Ее мать, склонив голову, благодарит меня одними губами. Девочка спрыгивает с ее колен и обнимает меня за талию.

Охранница уже нависла надо мной и шепчет в ухо:

– Если вы еще раз встанете с места, я не стану вас выводить, я выведу дочку Шоны вместе с тетей, которая ее привела. И на месяц вычеркну их из списка посетителей. Вы меня поняли? Я накажу не вас, но и вас тоже.

На бейджике написано имя: «Миша Вествуд». Миша конфискует четвертаки и возобновляет хождение по кругу, как только мое желтое платьице послушно возвращается на место.

Я снова смотрю на дверь.

Когда Николетт появляется, я ее не узнаю.

Решаю, что эта женщина направляется к посетителям в конце комнаты, но она плюхается на стул напротив меня.

И даже тогда я открываю рот, чтобы сказать: вы ошиблись.

– Привет, Буше. – Она произносит мою фамилию совершенно правильно. – Добро пожаловать на мою гору.

Мать Лиззи больше не холодная техасская блондинка с осиной талией на свадебной фотографии в досье и не изможденная женщина, нарисованная жесткой и неумелой рукой во время судебных заседаний.

Ее каштановые волосы блестят и слегка вьются, у нее худощавые мускулистые руки и торс, а улыбка такая натянутая, что напоминает жуткую татуировку.

Ее взгляд скользит по женственным перламутровым пуговицам на старом кардигане Бридж.

– Что-нибудь скажешь, Буше?

– Я бы сказала, рада знакомству, Николетт, но твое приглашение было не слишком вежливым.

– Здесь я Никки. Всякие «етты» тут неуместны – звучит так, как будто твоя киска хочет приманить самых отчаянных тюремных самок. Что нового?

– Нового? Видишь ли, Никки, копы тебя слушают. А стукачка практически с тобой спит.

Не с этого я собиралась начать разговор.

– Должно быть, это Элейн. Ее койка у другой стены моей кирпичной каморки. Иногда мы доставляем друг другу удовольствие.

– Ты знала?

Она пожимает плечами:

– Я адвокат. Мой отец был окружным прокурором в Луизиане, и не самым честным. Я научилась всему, когда он перекидывал меня через колено, а прут с дерева на заднем дворе велел выбрать и срезать самой. Я знаю все их трюки. Еще они…

– Они могут слушать нас прямо сейчас. Есть такое устройство с лазерным лучом, которое считывает звуковые колебания. Или зашили тебе что-то в подгибку брюк. Или прицепили под стол.

Я хочу просунуть под стол руку, но она хватает меня за плечо.

– Не надо. – В ее голосе настойчивость.

– Второй страйк. – Охранница Миша нависает прямо над Никки и сбрасывает ее руку с моего плеча.

– А за что был первый? – интересуется Никки с невинным видом.

– Спроси у Солнышка.

Миша удаляется, чтобы разнять обнимающихся за два столика от нас. Никки пожимает плечами.

– Мы можем только подержаться за руки, – говорит Никки. – Но об этом после. Ты хорошо себя чувствуешь? На вид ты настоящий параноик.

– Неужели?

– Это Джесс Шарп так тебя заводит? Слыхала, он вернулся к моему делу. Думает, что заставит меня признаться в убийстве ребенка, если засунет язык мне в ухо, что он несколько раз уже проделывал. Метафорически, разумеется. С такими, как он, я трахаюсь. И он знает, что я трахаюсь с такими, как он, – эти ребята ведут себя так, словно вот-вот кого-нибудь грохнут. Одна девчонка, которую он помог засудить, говорила, что думала, будто он влюблен, пока Шарп не защелкнул на ней наручники. И даже тогда сомневалась. – Никки наклоняется ближе: – Я слышала, его отстраняли. Напортачил на месте преступления. Девушка все еще числится пропавшей без вести. Но зачем я тебе это говорю? Ты ж у нас гребаный экстрасенс.

Последние два слова произнесены так тихо, что мне приходится читать по губам.

– Я предпочла бы, чтобы меня не называли гребаным экстрасенсом, – огрызаюсь я в ответ.

Никки оглядывается по сторонам, с преувеличенным драматизмом тыча себя в губы. Обнимавшихся выводят, обе охранницы на миг отвлеклись.

– Тут нельзя ругаться. Если бы они услышали, у тебя был бы третий страйк – и на вылет. Не думала я, что ты такая. Держи себя в руках. У нас мало времени. И у тебя злой голос.