Дженет Керд - Убийца где-то рядом... Смерть в белом галстуке
— Пятьсот фунтов из вашего большого кошелька прошлой ночью. Ивлин, как вы их сняли?
— Я это сделала лично. Обналичила чек на пятьсот фунтов. Я не думаю, чтобы Герберт знал это, или что даже если бы он узнал, то догадался бы, в чем дело. Все это ужасно меня беспокоит. Я отговорилась, сказав, что не могу найти книжку, что, наверное, я отослала ее в банк. Но он едва ли это слышал. Тут он вдруг спросил, не заходил ли к нам Банчи в мое отсутствие? Но это уже полная нелепость. Я ответила, что не знаю. Он сидел и пристально смотрел на меня, пока я прямо-таки не зарыдала, и спросил: «Было ли ему что-нибудь известно о старой мебели?»
Аллен быстро переспросил:
— О старой мебели?
— Я понимаю! Звучит безумно, не правда ли? Я переспросила, как и вы, и Герберт сказал: «Ну, о старинной. О таких вещах, как секретер в моем кабинете». Затем он наклонился ко мне и добавил: «Тебе не кажется, что он что-то знал об этом?» Я ответила: «Герберт, о чем ты говоришь?» И он сказал: «Полагаю я могу говорить откровенно. Я чувствую, что всю жизнь был окружен предателями!» Звучало это, конечно, идиотски, но я была перепугана. Я просто растерялась. Я спросила его, как он может так говорить. Но стоило мне обмолвиться о том, что Бриджет к нему всегда относилась лояльно, как он расхохотался. «Твоя дочь? — сказал он. — Лояльна? И как ты полагаешь, насколько далеко распространяется ее лояльность? Может, тебе подвергнуть ее испытанию?» — леди Каррадос сжала руки. — Он никогда не любил Бриджи, всегда ревновал ее. Я помню, как однажды, года два тому назад, они повздорили, и Герберт всерьез травмировал ее, повредил ей руку. Я бы об этом так и не узнала, если бы не зашла к ней в комнату и не увидела следы на руке. Мне кажется, он видит в ней тень Пэдди. Родерик, как вы думаете, Герберт может знать о нас с Пэдди? Есть ли хоть какая-то возможность того, что шантажист написал именно ему?
— Возможность, конечно, есть, — медленно заговорил Аллен, — но я не думаю, что все так и было. Вы говорите, что перемены в Каррадосе произошли после того, как мисс Харрис и Бриджет упомянули о шантаже, а вы заметно для всех вздрогнули?
— Да.
— А вы не думаете, что ваше явное смятение могло заставить его предположить, что вы сами — жертва шантажа?
— Не знаю. Это что-то уж очень зловеще, — сказала леди Каррадос и рассеянно улыбнулась. — Меня пугает то, что у него совершенно необыкновенное состояние духа.
— Ивлин, когда вы вышли за него замуж?
— Когда? Через два года после смерти Пэдди. Он давно хотел, чтобы я вышла за него. Ведь он очень старый друг нашей семьи. И он всегда был сильно привязан ко мне.
— И, как сейчас, он никогда себя прежде не вел?
— Как сейчас — нет. Конечно, иногда с ним трудно. Он крайне обидчив. Кроме того, он на восемнадцать лет старше меня, и терпеть не может, когда ему об этом напоминают. Здесь следует быть очень деликатным. Полагаю, он тщеславен. Бриджи, я знаю, думает так же.
Мне кажется, — ее мягкий голос, дотоле звучавший спокойно и ровно, на миг дрогнул, но затем она справилась с собой, — мне кажется, вас удивляет, зачем я вышла за него замуж, да?
— Немного да, удивляет. Возможно, вы нуждались в защите и чувствовали это. Но затея была рискованной.
— Все так и было. И было неправильно, теперь я это вижу. Произошло все несправедливо. Несмотря на то, что Герберт прекрасно осознавал, что я его не любила, и принял это рыцарски и смиренно, смириться с этим он так и не смог и постепенно стал внушать самому себе, что он мученик. Иногда это пронизано детской патетикой, и он старается привлечь меня собственными недомоганиями. За ним начинаешь ходить, как за больным. К сожалению, это ужасно раздражает Бриджи. К тому же, хоть Герберт изображает из себя простого человека, он вовсе не таков. Он — клубок комплексов, странных, путаных идей. Знаете, я думаю, что он до сих пор жутко ревнует к памяти Пэдди.
— Вы его часто видели до смерти Пэдди?
— Да. Бедный Герберт, боюсь, он всегда казался самому себе верным другом, рыцарем, продолжавшим обожать меня и после того, как я… я вышла замуж. Видите? Я все еще думаю о себе как о жене Пэдди. Мы часто приглашали Герберта на обеды. Он ужасно утомлял Пэдди, но… мне кажется, Пэдди привлекали некоторые его странности. Фактически они представляли для него очередное блюдо на обед. С его стороны это было дурно, но он всегда был таким веселым, таким обаятельным, что ему прощалось все. Все.
— Понимаю.
— Герберт стремился всячески подчеркнуть, какие жертвы он приносит этой дружбе, причем Пэдди это, конечно, понимал и часто дразнил меня им. Но я была к нему очень привязана. Нет, в ту пору бедный Герберт не был таким обидчивым, он был скорее добрым. Правда-правда. Боюсь, мы оба с Пэдди привыкли злоупотреблять этим.
— Вы уверены, что он ничего не подозревал?
— Абсолютно. Ведь он, можно сказать, был нашим ближайшим другом. Я вам рассказывала, что жила у своей матери, когда Пэдди разбился. Когда мы узнали об этом, она позвонила Герберту. Мы обратились к нему практически инстинктивно, и через несколько минут он уже был с нами. Как бы то ни было, я думаю, именно Герберту я обязана тем, что увидела Пэдди еще живым.
Аллен было открыл рот, но затем закрыл его. Леди Каррадос пристально смотрела на огонь, и не было никаких признаков того, что она осознала важность своего последнего заявления.
— Ну и как же это произошло? — спросил наконец Аллен.
— Разве я вам сегодня не рассказывала об этом? Именно Герберт отвез меня к викарию в Фэлконбридж в день, когда умер Пэдди.
Было час ночи, когда Аллен посадил леди Каррадос, Бриджет и Доналда в такси, облегченно закрыл двери и лег спать. Менее чем двадцать четыре часа прошло с тех пор, как нашел свою смерть Роберт Госпел, и за это короткое время в этом самом сложном деле об убийстве, которое Аллен когда-либо вел, у него в руках были все нити. Кроме одной. Дожидаясь, пока его охватит столь долго откладывавшийся сон, он представил себе всех основных участников этого дела как группу танцующих, которые выполняли столь замысловатые па, что в сумятице индивидуальных движений сбились с общего темпа. Вот посреди всеобщего замешательства встретились и пробираются Доналд и Бриджет; вот Уитерс шагает с краю танцующей группы и поворачивается, чтобы встретить миссис Хэлкет-Хэккет. Ивлин Каррадос танцует, тесно прижавшись к мужу и строго соблюдая такт. Сэр Дэниел Дэйвидсон с видом сельского церемониймейстера с гигантским цветком в петлице медленно рассекает группу танцующих — то в одну сторону, то в другую. Димитрий воровски крадется в такт танцу, предлагая каждому из танцующих бокал с шампанским. Мисс Харрис в роскошном модном платье особыми, мелкими па скачет в центре круга, а генерал Хэлкет-Хэккет, с тревогой вглядываясь в лицо каждого встречного, кажется, ищет себе партнершу. Плавающие движения танцующих становятся тем временем все головокружительнее, фигуры двигаются все быстрее, быстрее, и их мелькание в конце концов становится невыносимым. И вдруг с пугающей неожиданностью они замирают в неподвижности, но прежде, чем провалиться в забытье, Аллен, словно в мгновенной вспышке, успевает разглядеть рисунок танца.
Глава XXV
Неподсудность
Слушания по делу об убийстве лорда Роберта Госпела начались на следующий день в одиннадцать часов. Они были примечательны прежде всего тем обстоятельством, что ни на одном из предыдущих судебных процессов, проходивших в одном и том же здании, не было такого количества людей, не сумевших попасть в зал. Коронер[51] был человеком с дурным характером, чрезвычайно скептически относился к человеческому обществу вообще и с крайним омерзением — к светскому обществу. Он страдал от хронического расстройства желудка и от убеждения, смутного, но истового, что кое-кто пытается его подсидеть. Слушания проходили бы скучнее, если бы не его попытки сначала принизить значение процесса (когда ему приходило в голову, что зал заполнен великосветскими зрителями), а затем выжать из процесса все, что возможно (когда до него доходило, что репутация подобных процессов — прямой результат поведения на них людей именно такого сорта). Впрочем, если не обращать внимания на эту его глубоко индивидуальную идиосинкразию, коронером он был хорошим. Он вызвал Доналда, который со смертельно бледным лицом прошел процедуру установления личности. Затем коронер выслушал показания шофера такси, причем особенно заинтересовался временем, местом и маршрутом, после чего вызвал Аллена.
Аллен описал свои впечатления после первого осмотра тела. Несколькими фразами, сухими и специальными, он точно и ясно перечислил все повреждения, какие обнаружил на теле своего друга. За ним последовал доктор Кэртис с сообщением о результатах вскрытия. Один из людей Димитрия засвидетельствовал время, когда лорд Роберт вышел из Марздон-Хаус. Бросив мстительный взгляд на аудиторию, коронер заявил, что не видит необходимости в дальнейших свидетельствах, затем обратился к жюри присяжных, после чего у них не осталось никаких сомнений в том, что дело следует вернуть на доследование, а когда они его и в самом деле возвратили на доследование, он потребовал отсрочки следующего заседания. В конце концов, уставившись злобным взглядом своих голубых глаз в противоположную стену зала, он выразил сочувствие родственникам. Длилась вся эта процедура двадцать минут.
