Современный зарубежный детектив-4. Компиляция. Книги 1-23 (СИ) - Барнс Дженнифер Линн

— А, Томми, ты-то мне и нужен, — сказала Хиллари, отыскав своего подчиненного в его закутке и невольно заставив его сердце подпрыгнуть словно газель.

— Шеф? — с трудом выговорил Томми пересохшими губами.

— Я насчет доктора Молли Фэйрбэнкс, это учительница музыки. Мне нужен полный финансовый отчет на нее. И кое-какая личная информация.

— Шеф.

Интересно будет узнать, что так перемололо несгибаемую и неповторимую Молли Фэйрбэнкс.

— Как опрос, узнал что-нибудь интересное? — спросила она, подходя к окну и выглядывая наружу. Вид себе Томми выбил великолепный, прямо на пруд, отметила она. И застыла, завидев цаплю — настоящую живую цаплю, во плоти и перьях, невозмутимо охотившуюся на собственность колледжа — золотых рыбок.

Хиллари моргнула.

— Нет, шеф. Зато пришел обратно ежедневник. У кого-то из патологоанатомов жена француженка. Она и перевела.

Не отрывая взгляда от птицы, Хиллари нахмурилась. Оставалось надеяться, что переводчик будет держать язык за зубами. Впрочем, жены и мужья полицейских либо выучиваются молчать, либо очень быстро оказываются за бортом. Нельзя говорить с незнакомыми и с друзьями тоже, потому что никогда не знаешь, кто перед тобой, уж не репортер ли на задании, а может, твой друг дружен с таким вот репортером. Никогда не знаешь, кто стоит у тебя за спиной в очереди, пока ты беззаботно болтаешь по мобильному телефону. «Ни слова о работе» — таков отныне твой жизненный девиз.

Цапля медленно подняла длиннопалую ногу и, почти не поколебав воды, переставила ее на полфута вперед. Черно-белая змеиная шея стала вытягиваться, как в замедленном кино. Серое тело застыло, словно вырубленное из гранита.

Откуда в центре шумного города взялась эта пугливая дикая птица? Даже на канале в Труппе цаплю — она же меллерн, тезка лодки Хиллари, — можно было видеть очень редко. Здесь, в центре Оксфорда, ее появление было внезапным, как пощечина.

Почему в этом колледже Святого Ансельма есть все, чего нет у простых смертных? Мало им того, что уже есть? Избранность у них и без того только что из ушей не хлещет.

— Никаких самокопаний, шеф, сплошные записи о встречах и зашифрованные напоминания самой себе.

Что это она там такое интересное увидела, подумал Томми. Хоть бы не симпатичного студента. С другой стороны, это значило бы, что ей нравятся мужчины помоложе…

— В общем, я не особо вчитывался, но, похоже, это у нее вроде списка папиков, — добавил Томми.

Но и этот ход не принес ему ее долгожданного внимания.

Хиллари кивнула.

— Ясно, — рассеянно сказала она и вдруг вздрогнула. Цапля за окном стремительно, словно спуская тетиву, выбросила вперед клиновидную голову и вновь вздернула ее, держа что-то бьющееся, золотистое, уже сползающее вниз по длинному светлому клюву.

Хиллари тряхнула головой и поймала на себе взгляд Томми.

Он быстро отвел глаза, надеясь, что она не заметила. Хватит с него и того, что он помешался на собственной начальнице, и не просто, а на собственной белой начальнице, да вдобавок на собственной белой начальнице, которая старше его почти вдвое. Знать, что эта начальница в курсе твоих воздыханий — нет, это была бы та самая соломинка, которая сломала спину верблюду.

Хиллари же про себя подумала: хоть бы констебль не счел ее окончательно чокнувшейся. Глазеть на цапель посреди расследования, причем расследуется-то, скорее всего, убийство — кто будет серьезно относиться к такому следователю?

К тому же у нее было чем заняться.

— Хорошо бы для начала получить какие-то достоверные сведения о причине смерти, — хмуро сказала она. — Или хотя бы официальное подтверждение того, что смерть выглядит подозрительно. Без этого мы так и будем ходить как по яичной скорлупе.

Слова Молли Фэйрбэнкс о сердечных приступах, тромбах и прочем не прошли мимо ее внимания.

Если след от укола на руке у Евы Жерэнт окажется ни при чем, Хиллари выставит себя круглой дурой. Пока по всему выходило, что зловещая отметина может оказаться всего-навсего памяткой об анализе крови, который добросовестно сдала Ева Жерэнт!

Хиллари взяла ежедневник, плюхнулась на удивительно удобный стул из числа стоявших вокруг стола Томми, и пролистала находку. Между страниц были вложены разлинованные листы с переводом на английский.

Томми был прав. В дневнике не было ни душевных самокопаний, ни злых заметок, характерных для юных. Он хранил записи о времени работы библиотеки, наброски платьев, комментарии (естественно, язвительные) о пище, которой кормили в колледже, и о странном запахе, который всегда почему-то стоит в английских автобусах, но наряду с этим были в нем и гораздо более важные вещи.

Рядом с датами иногда стояла звездочка — Хиллари была почти уверена, что так Ева отмечала «рабочие» ночи. Рядом с такой звездочкой неизменно стояло имя, но, к сожалению, не какое-нибудь там заурядное «Джефф Шэнкс» или «Майкл Дэйл», которое можно было бы взять в оборот.

Хиллари скрежетнула зубами. Кто бы сомневался. Девочка пользовалась только кодовыми именами.

Так, на дате 18 декабря у нее стояла звездочка с подписью «Либераче».

Либераче? Хиллари знала только одного человека с таким именем: нашумевшего в свое время, ныне покойного пианиста, лауреата множества премий и наград. Возможно, этот американец был кумиром покойной. Но вдруг это прозвище указывало на что-то еще? Например, что клиент был геем? Хиллари застонала про себя.

Соберись, Хил! Гей, идущий к проститутке, — это же просто смешно! Она ухмыльнулась, но тут же одернула сама себя. Сначала цапли, потом странные мыслишки…

Она перевернула страницу: 22 декабря, Рэд Рам.

Рэд Рам? Он что, походил на скакового жеребца? И почему вокруг вдруг стало столько лошадей? Сначала Молли Фэйрбэнкс, теперь вот этот Рэд Рам.

Мысли ее переключились на книжку Дика Фрэнсиса, которая тихо-мирно полеживала на лодке — последнее каверзное наследие Ронни, — но она их сразу же отогнала.

Нет. Сейчас она об этом и думать не будет.

Значит, Рэд Рам. Что могла вкладывать Ева в это прозвище? Папик-скорострел? Всегда приходит к финишу первым? Хиллари это не удивило бы. У француженки было своеобразное чувство юмора.

Она быстро пролистала ежедневник до последней звездочки перед смертью девушки. Пятое января. Пятое января. Отчего-то дата эта колоколом ударила у нее в голове.

Хиллари нахмурилась, покрутила ее так и сяк, но ничего не отзывалось. А, ладно — опыт подсказывал, что лучше об этом забыть, и тогда подсознание возьмется за работу само и рано или поздно выдаст результат.

— Фрэнки А., — вслух прочла она. Наконец-то настоящее имя. Или ненастоящее? Других настоящих имен в ежедневнике не было, так что, скорее всего, неизвестный «Фрэнки А.» в миру звался вовсе не Фрэнком, не Фрэнсисом, не Фредом и так далее.

Фрэнки А.

В отличие от прозвищ это имя не несло в себе вовсе никакой информации.

Хиллари стала листать ежедневник задом наперед. Полосатик, Кларк Кент, Ягненочек. Почти каждому из прозвищ можно было придумать какое-то объяснение. Кларк Кент, наверное, журналист. Или любит поиграть в Супермена. Или и вправду супермен — в постели не дает ни минуты покоя.

Ягненочком мог быть кто угодно, но само прозвище заставило ее улыбнуться.

А вот Фрэнки А. оставался абсолютной загадкой. Хиллари пожала плечами. Итак, у жертвы имелось с полдюжины постоянных клиентов. У нее была квартира для работы. У нее были деньги, мечты, было что-то — хоть пока неясно что — с учительницей музыки.

Что еще?

Как все это сложилось в картину, где Еве Жерэнт силой ввели вещество, от которого она умерла? Ревнивая жена? Это как-то уж слишком. Другая проститутка, обозленная тем, что Ева увела у нее из-под носа богатых клиентов? Возможно.

Может, у французской полиции найдется серьезный подозреваемый?

Кого ты так разозлила, Ева? Сутенера, который не привык, чтобы ему отказывали? Или кто-то из твоих папиков решил, что он у тебя единственный, и взбесился, узнав, что это не так? Хиллари вздохнула и снова погрузилась в чтение.