Современный зарубежный детектив-4. Компиляция. Книги 1-23 (СИ) - Барнс Дженнифер Линн

Но не гобой, нет, не гобой.

Зачем же учительница лжет?

— Должна признаться, что не могу представить ее себе с гобоем, — спокойно сказала Хиллари и с удовольствием заметила быстрый взгляд, который, прищурившись, бросила на нее собеседница.

Потом во взгляде возник гнев — это Хиллари тоже очень хорошо понимала. Молли Фэйрбэнкс не любила лгать. Ложь не сочеталась с ее представлениями о себе.

А потом Хиллари почувствовала, что собеседница ее побаивается.

Вот это уже было интересно.

Да, обычно разговор с полицией — дело в жизни большинства людей редкое — заставляет расспрашиваемого насторожиться, однако настороженности этой обычно сопутствует тень любопытства, нотка интереса, толика напускной храбрости.

Страх этой женщины был гораздо глубже. У него были причины. И от этого Хиллари стало совсем уж интересно.

Ну-с, пугать так пугать.

— Вы ведь, кажется, концертировали? — спросила Хиллари — разумное предположение, учитывая ситуацию. Она знала, что колледжи Оксфорда, даже те из них, что не имеют к университету никакого отношения, предпочитают нанимать лучших из лучших. Простая логика, но и без того насторожившийся подозреваемый услышит в ней угрозу, которой на самом деле нет.

Молли Фэйрбэнкс рассмеялась. Смеялась она как лошадь. И кажется, не особенно боялась угроз. Видимо, она была из тех, кто быстро приходит в себя.

— Боюсь, что в Альберт-холл меня не приглашали, — кратко ответила она, с подкупающей честностью подведя итог своей жизни.

Хиллари кивнула.

— Вы были хороши ровно настолько, чтобы понимать, что этого мало. Наверное, это больно, — негромко сказала она.

Карие глаза прожигали ее насквозь, как лазеры. Страха как не бывало. Только решимость и вызов.

— Психологический ход, верно? Нынче полицейские любят разыгрывать из себя Фрейда, не так ли?

— Почему же сразу Фрейда, — автоматически огрызнулась уязвленная Хиллари. — Тогда уж Юнга. На худой конец — Ницше.

И тут они вдруг обе рассмеялись.

— Хотите чашечку кофе? Я держу у себя банку растворимого и чайник, — предложила Молли. — Это, конечно, строжайше запрещено правилами, но студенты не осмеливаются выдать меня на расправу.

В это Хиллари поверила сразу и с благодарностью приняла очередную за сегодняшний день чашку кофе.

Кофе много не бывает.

— Расскажите мне о Еве, — попросила она, устраиваясь на высоком табурете и глядя, как пальцы с широкими костяшками насыпают в чашку кофе и сахар. Учительница стояла спиной, и Хиллари была хорошо видна затвердевшая спина и напрягшиеся лопатки.

Значит, она попала в десятку. Молли Фэйрбэнкс и погибшую девочку определенно что-то связывало. И уж точно Ева не была для нее одной из многих.

Но если Ева Жерэнт приходила сюда не за уроками музыки, то зачем?

Может быть, Молли лесбиянка? А Ева могла работать на оба фронта — по крайней мере, с теми, кто платит.

Нет, тут у Хиллари не сходилось. Не то чтоб ей трудно было представить раскованную Еву, которая не решается попробовать что-то новенькое. Просто она была практически уверена, что этой женщине, будь она лесбиянкой, достало бы терпения — да, поистине лошадиного терпения — и воспитания для того, чтобы не охотиться у собственной норы.

— Если я правильно понимаю, вы собираете сведения о ней с того самого момента, как впервые приехали сюда на вызов, — элегантно вывернулась Молли. — Ходят слухи, что причиной смерти послужила передозировка наркотиков. Вот уж это чушь собачья.

Хиллари кивнула.

— Да, все ее подруги в один голос говорят, что она была резко против наркотиков. Хотя, конечно, не исключено, что только для видимости.

— Чушь собачья, — твердо повторила Молли.

На ней были черные слаксы и черная шелковая блуза со свободным вырезом. На шее висела одна-единственная низка жемчуга, усомниться в неподдельности которого было невозможно.

При этом Хиллари с легкостью могла представить себе, как эта женщина надевает резиновые сапоги и в сопровождении целой стаи кокер-спаниелей решительно шагает по сельской дороге, готовясь сразиться хоть с Женским институтом, хоть с вандалами, посмевшими изрисовать стену автобусной остановки. Англичанка до мозга костей, соль земли, вымирающий тип.

Отец ее мог быть кем угодно, от отставного полковника до мирового судьи, а может быть, имел «дело в городе». Сама она пошла в хорошую начальную школу, затем поступила в закрытую женскую школу, а потом — Роэден или, например, Челтнэм-колледж для молодых девиц.

Жила она, скорее всего, более чем скромно, скрупулезно платила налоги, на дух не переносила глупцов. И умела сказать «чушь собачья» со всей страстью сердца.

Эта женщина — и лжет полиции? Не сходится, хоть убей. Никак не сходится.

— Вы собирались рассказать мне, что вы думаете о Еве, — напомнила Хиллари, подпустив в голос стали. Самую малость, но достаточно для того, чтобы учительница поняла: выкрутиться ей не удастся.

Молли Фэйрбэнкс вернулась с двумя кружками кофе и одну из них протянула Хиллари.

— В самом деле? Дайте-ка подумать. Она была типичной француженкой — я хочу сказать, что она могла натянуть мешок и все равно выглядеть красавицей. Сообразительна, но не выдающегося ума — в плане учебы, конечно. Считала, что весь мир создан для нее и она может делать с ним что пожелает. Знала, чего хочет, и готова была трудиться, чтобы этого достичь. Последние два качества редко встречаются у столь юных людей, вы согласны?

Хиллари была согласна. Она работала в полиции, ей ли не знать. Очень многие в молодости не знают, чего они хотят, а если и знают, то не имеют никакого желания утруждать себя ради этого.

— Она хотела быть дизайнером одежды, возможно, иметь собственную линейку и бутики, да? — сказала Хиллари. Подтвердить сведения никогда не помешает.

— Да, верно. Этим она тоже занималась. Мне кажется, у нее был порок сердца… или, возможно, аневризма, или инсульт? — предположила Молли. — Такое порой случается. Умнейший студент, лучший из лучших — и такой конец. Люди стали забывать, что такого рода случайности — трагические, но заурядные — представляют собой обычную часть жизни.

Хиллари тонко улыбнулась.

— Вы говорите с инспектором полиции долины Темзы, доктор Фэйрбэнкс, — тихо напомнила она.

Молли фыркнула, совсем по-лошадиному.

— Да, вы правы. Не учи бабушку яйца воровать, вы это хотели сказать? Я могу вам еще чем-то помочь?

Она говорила в меру дружелюбно. Открыто и несколько равнодушно. Но все это была лишь маска. Хиллари твердо знала: смерть девушки значила для учительницы гораздо больше, нежели она позволяла себе показать. Что же делать? С одной стороны, ее так и подмывало сообщить доктору Фэйрбэнкс, что ее хитрость и уклончивость никого не обманули, — и посмотреть, что удастся из нее вытрясти. Опять же страх этот непонятный… С другой стороны, разумнее будет оставить ее в покое — пусть дойдет до кондиции, и вот тогда можно будет вернуться к разговору.

Помимо всего прочего, Хиллари крепко подозревала, что Молли Фэйрбэнкс достаточно умна, чтобы понять: разговор этот женщине из полиции совсем не понравился. Это ясно читалось в ее глазах, в прямом немигающем взгляде, каким она смотрела на Хиллари. Так прямо смотрят лишь тогда, когда хотят скрыть страх, вину или стыд.

А Хиллари упорно казалось, что Молли очень-очень стыдно.

Вот и хорошо.

Хиллари улыбнулась.

— Спасибо, на сегодня достаточно, — сказала она и отдала учительнице полупустую кружку.

Проводив ее взглядом, Молли Фэйрбэнкс почувствовала странное облегчение. Очень странное, учитывая обстоятельства.

Но несмотря ни на что, приятно было знать, что в полиции до сих пор работают люди такого масштаба, с таким опытом. Молли почувствовала прилив гордости.

Потом она подумала о том, сколько проблем будет с этим инспектором Хиллари Грин, и затейливо выругалась.

Из всех использованных ею выражений «чушь собачья» было еще самым мягким.