Современный зарубежный детектив-4. Компиляция. Книги 1-23 (СИ) - Барнс Дженнифер Линн

— Это ничего не значит, — отмахнулась Хиллари. Но и наряд француженки говорил о том же: именно так оделась бы ухоженная девушка, которая собиралась провести вечер дома. Симпатично, но не слишком нарядно.

Док Партридж объявил, что смерть наступила между десятью часами вечера и четырьмя утра. Этого времени едва ли могло хватить на то, чтобы уйти из колледжа, умереть и быть доставленной обратно в свою комнату.

— Значит, к ней кто-то пришел, — сказал Томми, набивая рот замечательно тягучим сыром и сырым луком. — И сделал ей укол.

— Или она сама укололась, — добавила Джанин.

— А где тогда шприц и все остальное? — хмыкнул Томми.

— Входящих сторож тоже не видел, так? — спросила Хиллари и вздохнула. Можно подумать, от этого вопроса будет какой-то толк.

— Видел целую кучу, шеф, но подозрительного — никого. Преподаватели, студенты, персонал и еще какие-то неизвестные типчики, не то подростки, не то немного за двадцать.

Хиллари кивнула. Все правильно. В наше время кто только по колледжам не ходит. Не пугай лошадей, не топчи газоны, и на тебя всем наплевать.

— Раз она его впустила, значит, хорошо знала, шеф, — заметил Томми. — В смысле у нее ведь куча соседей, если бы она кричала или там отбивалась, даже в половине десятого вечера кто-нибудь да услышал бы.

Но никто не услышал.

— И это совершенно не обязательно, — возразила Хиллари. — Допустим, наш приятель подошел к ее двери, постучал, а стоило ей открыть, зажал девице рот, втолкнул внутрь и закрыл дверь… Она же совсем не крупная. Да с ней кто угодно справился бы, любой парень обычных размеров, если хоть какие-нибудь мышцы есть.

Томми мрачно кивнул.

— Что там медэксперты, причину смерти еще не выяснили? — Хиллари без особой надежды посмотрела на Джанин.

— Вскрытие поставили на завтра, утром первым делом займутся, — ответил вместо Джанин Томми. Ему напоминания не требовались. Он и так помнил о своей тягостной обязанности.

Ни матери, ни Джин он, конечно, ничего сказал, увольте. Они наверняка стали бы морщить нос — фу, какая гадость. При мысли о Джин, которая вот уже два года, если не больше, числилась его постоянной девушкой, Томми ощутил привычный укол вины. Нет, он не изменял ей в полном смысле этого слова. Черт, да Хиллари понятия не имела, что он к ней неровно дышит, а если бы и знала, то это ничего бы не изменило. Он был человек разумный и хорошо это понимал. А раз Джин не знает, то какая ей разница? И потом, ей-то чего волноваться? Когда он думал о будущем, в мыслях у него всегда вставало лицо Джин.

Но пока что он жил с матерью — цены на жилье в Оксфорде были заоблачные, а зарплата младшего констебля — гроши, а не зарплата. Жизнь с родителями была уделом множества его коллег, хотя это его не особенно утешало. Конечно, если они с Джин поженятся и объединят свои доходы, то смогут, наверное, позволить себе скромный домик где-нибудь за городом, на Хэдингтон-вэй — две комнаты на первом этаже и две на втором…

Он поспешно прогнал от себя эту мысль.

— Так, Джанин, ты поезжай в Ботли. Криминалисты там уже, наверное, закончили. Да, и посмотри, приехали ли уже из наркоконтроля. Вдруг Ева Жерэнт уже у них проходила, кто ее знает.

Ага, вдруг свиньи научились летать, кисло подумала Джанин. Ну да ее дело — исполнять, а не критиковать.

— А вы, босс? — спросила она, надевая пальто и выглядывая наружу. — Черт побери, там снег, — растерянно добавила она.

На мгновение все трое полицейских по-детски зачарованно уставились в окно, где падали белые хлопья.

Потом Хиллари поморщилась. Хоть бы только аккумулятор зарядился как следует. Иначе дрожать ей всю следующую ночь под одеялом.

— Я пойду поговорю с учительницей музыки, — сказала наконец она. — Узнаю, какой инструмент так любила Ева.

Все лучше, чем возвращаться в участок, чтобы на своей шкуре узнать, в каком нынче настроении Мэл Мэллоу.

Глава 6

Некогда пианистка Молли Фэйрбэнкс выступала с концертами. Она была не слишком знаменита, не слишком популярна, но дело свое знала и была профессионалом до мозга костей. А потому, когда возраст и ревматизм окончательно перекрыли ей путь на сцену, даже на самую скромную, приятная должность преподавательницы в оксфордском колледже не заставила себя ждать.

Хиллари не знала ничего о ее прошлом. Зато она знала кое-что другое: едва войдя в музыкальный класс, где ее уши немедленно подверглись жестокому нападению со стороны одинокого неумелого флейтиста, она поняла, что учительница — дама с характером.

У музыканта, девятнадцатилетнего парня, который тщетно пытался извлечь из себя правильное дыхание, а из флейты — что-то помимо диссонанса, не было никаких шансов.

— Во имя всего святого, прекратите!

Голос резал как стекло — интонации его явственно говорили о принадлежности говорящей к «приличному обществу», что, впрочем, отнюдь не мешало ей самым недвусмысленным образом выражать свое мнение об услышанном.

Студент побагровел и опустил флейту.

— Скажите, мистер Ансвара, вы хотя бы час занимались за то время, что прошло с нашего последнего урока? — грозно спросил голос.

Юный турок (или не турок, а представитель любой другой национальности, обогатившей генетический пул человечества иссиня-черными волосами, прямым носом и черными как уголь глазами) отвел глаза и с видом провинившейся овцы проблеял что-то себе под нос.

— Полагаю, что нет, — снова хлестнул голос, в котором теперь звучала насмешливая покорность судьбе. — Ступайте и занимайтесь. После того как позанимаетесь, приходите снова. На сегодня с меня довольно.

Впрочем, несмотря на резкость, голос звучал вовсе не зло. Казалось даже, что преподавательница каким-то образом отпускает незадачливому студенту его грехи. Мастерский психологический ход — Хиллари, которая сама знала толк в таких вещах, подавила желание зааплодировать.

Юноша покраснел и убрался восвояси — лишь на лице его промелькнула мимолетная грустная улыбка. Но в ней была не горечь унижения, не раненая гордость и даже не стыд, а лишь искреннее сожаление, какое приходит, когда знаешь, что подвел себя и того, кого уважаешь. Да, эта улыбка многое говорила о педагоге.

Он со вздохом протиснулся мимо, а Хиллари вошла, в тот же миг угодив под испытующий взгляд темно-карих глаз. Доктору Молли Фэйрбэнкс — именно так значилось на двери музыкального класса — на вид было лет пятьдесят с лишком. Седые волосы со стальным отливом она убирала в небрежный — фирменный небрежный, как решила Хиллари, — пучок, длинное нервное лошадиное лицо было совершенно лишено косметики.

— Кто вы такая? — резко спросила учительница тем тоном, заслышав который самая невоспитанная собака послушно идет к ноге, не осмеливаясь даже рыкнуть. Заскулить — да, возможно, но не рыкнуть.

— Я из полиции, доктор Фэйрбэнкс, — в тон ей ответила Хиллари, не враждебно, но так, что любой собаковод признал бы и одобрил и эти интонации.

Ей показалось, что на лице собеседницы мелькнула улыбка одобрения.

— А. Полагаю, ваше появление связано с Евой? — спросила она. Мгновенный переход к делу, без вступлений и экивоков, не удивил Хиллари. Но почему в голосе учительницы ей почудилась боль?

— Да. Вы хорошо ее знали?

Молли Фэйрбэнкс собрала ноты флейтиста и сложила их в папку. Выдвинула ящик небольшого шкафа, убрала папку туда. Сложила пюпитр, на котором стояли ноты, и прислонила его к стене.

Все это время Хиллари стояла молча и не шевелясь. Учительница сдержанно наклонила голову.

— Да, я знала ее довольно хорошо.

— На чем она играла?

Молли Фэйрбэнкс моргнула.

— На гобое, — быстро ответила она. Слишком быстро.

И Хиллари поняла, что она лжет. Ее убеждали в этом две вещи: во-первых, чутье следователя, а во-вторых, то, что она уже достаточно неплохо представляла себе Еву Жерэнт. К чутью она относилась с некоторой настороженностью — интуицию к делу не пришьешь, да и заводит она порой совсем не туда. Но Ева Жерэнт ни за что не стала бы играть на гобое. Для француженки из Лилля этот инструмент был слишком зауряден. Нет, она выбрала бы что-нибудь дерзкое, сексуальное. Например, тенор-саксофон. Или электроскрипку, как у рок-звезд. Или пошла бы по строгой классике — виолончель, контрабас. Инструмент, который позволяет отдаться порыву.