Григорий Булыкин - Точка на черном
Я слушал Шимановского, затем Чхеидзе, а тем временем приходил к выводу, что в деле существуют три круга загадок, которые обязательно должны пересекаться в одной точке. Круг первый состоял из тропиночек, проторенных в Энске Титаренко. Второй – из жизненных коллизий Ивана Аршаковича, по нашим данным, скромного пенсионера. Что-то (уж не шестое ли чувство у Шимановского я позаимствовал?) подсказывало мне, что в точке пересечения этих двух кругов пересекается и третий круг. Тот круг, по которому двигались убийцы.
С чисто профессиональной точки зрения я не мог похвалить Шимановского и Чхеидзе. Все-таки, в узком рабочем смысле, они располагали массой зацепок. Женщина на вокзале… След в парке… Показания грузчика… ЧП в гостинице… А вот на тебе, не сумели пока справиться с таким обилием материала, который обрастал, словно снежный ком, новыми подробностями.
Нет, я доволен ими не был. И они чувствовали это. Но – такова специфика работы. Тут мало быть старательным и толковым. У нас важен результат. А он пока был нулевым.
9. «О, ПАЛЬМЫ…» (Чхеидзе)
Каждые два часа Шимановский проходил мимо меня, сверкая совсем новенькими зеркальными очками, фотоаппаратами, лысиной и ослепительной улыбкой. Южный городок был спланирован так, что все его основные учреждения смотрели друг на друга с разных сторон крохотной площади. Поэтому-то я и видел, как Вадим появляется в одних дверях, пересекает в полминуты площадь и исчезает в других. «Прикрытием» для Вадима явилось корреспондентское удостоверение. Цель поездки – снять как можно больше достопримечательностей городка. Лучших людей. Производственные цеха. А затем издать фотоальбом. Это позволяло Шимановскому без особых хлопот пройти по маршруту Титаренко, приезжавшего сюда и четыре недели назад, и раньше.
Хозяева, народ радушный и жизнерадостный, видимо, с неохотой расставались с Шимановским, обладавшим чудовищным обаянием (и фотокамерами, одна из которых выдавала снимок тотчас же).
Я заметил, что он даже намного навеселе, явно вкусив дары местных виноделов. Передвигался, кстати, он по площади не один, а в окружении белозубых усатых мужчин, которых после каждого визита становилось все больше. Да, Кавказ есть Кавказ…
У меня защемило сердце: в тридцати минутах лёта от Энска, в Грузии, жил мой дед Гурами, к которому я собирался уже лет пять… Но мне приходилось сидеть в гостинице и ждать.
Так уж получилось, но мне достался пассивный метод поиска. Шимановский шел по кругу Титаренко. Я – по кругу Ивана Аршаковича. И если он мог позволить себе передвигаться открыто, то я был лишен этого. Вся моя работа заключалась в том, чтобы ждать – ждать, какие сведения добудет для меня начальник местной милиции.
Само это задание привело майора Сандро Шелаури в недоумение. Старика знали в городке как тихого, скромного пенсионера, хлебнувшего лиха на фронте. Ни в каких деяниях он замешан не был. Вечный труженик, воспитавший пять сыновей и четыре дочери.
О том, что Шимановский – сотрудник центрального аппарата, начальник милиции пока не знал. И когда тот вошел к нему, блистающий своей лысиной и фотоаппаратами, начальник принял его исключительно как журналиста.
– Сними моих орлов?! Герои, да?! Э… Неужели прямо сейчас карточка будет?
Начальник стал в горделивую позу, устремив в объектив действительно орлиный взгляд.
– Вах! – Он поцокал языком. – Вот это техника! Ты посмотри, – обернулся он ко мне. – Кстати, товарищ тоже из Москвы…
Волей-неволей нам пришлось обменяться с Вадимом рукопожатием.
Когда начальник вышел на минуту из кабинета, чтобы привести кого-то из своих «орлов», Шимановский успел шепнуть мне:
– Попроси его попытаться выяснить, когда Иван Аршакович брал билет на поезд, раз. Второе, городок маленький. Несомненно ничей отъезд не проходит без внимания. Наверняка можно выяснить, кто выезжал в тот же период.
…И вот я сижу в крохотном номере, листаю старые журналы, пью в неимоверном количестве чай – жду, одним словом.
10. КВАДРАТУРА КРУГА. (Шимановский)
Да, работенка… У меня уже голова кругом идет от такого количества тостов. И, чувствую, «почетный эскорт» уведет меня в конечном счете в какой-нибудь двор, где уже блеет обреченный барашек.
Гагра, Сочи, Махачкала… Ереван и Тбилиси… Где я еще бывал? Нет, там все-таки не так. Сказывается слишком мощный поток приезжих. Там устали. Гостеприимство не исчезло. Просто нет возможности проявлять его столь бурно.
…А Титаренко знают многие, его имя – словно пароль. Когда я обмолвился, что мы знакомы, заместитель председателя райисполкома прямо-таки в пляс пустился.
– Значит, хороший человек приехал!
Но именно потому, что знают его все, мне трудно заниматься вычислениями единственно необходимых нам лиц. Возьмем того же заместителя предисполкома… Не скажу же я ему прямо в лоб, зачем мне нужно знать, о чем они беседовали с Титаренко месяц назад. А то, что беседовали, – очевидно. И с этим вот здоровячком в сванке, заведующим инвентаризационным бюро, Исой Алигаджиевичем, они довольно тесно общались. И вот с этим… И с теми… Да, это в кабинете заместителя министра можно было умозрительно обозначить круг. А мне приходится не длину его высчитывать, а квадратуру, выражаясь языком математиков. Кстати говоря, ее не сумел высчитать и сам Пифагор.
Ну вот, точно: как я и предполагал, дворик… Стол под чинарой. И даже барашек. Голова моя, голова! Каково тебе, бедной, будет завтра утром.
– Друзья! Предлагаю выпить. – Хозяин, пышущий здоровьем толстяк в невероятной, лишь ненамного меньше дождевого зонта кепке очень серьезно посмотрел на присутствующих. – Друзья! Братья! Старики в горах говорят так: и после захода солнца в доме может стать светло… Если твой дом посетит гость… Друзья!
Да, столько хорошего о себе мне еще не приходилось слышать. Признаться, мне нравилось это застолье. Как бы ни был перегружен мой мозг заботами последних трех суток, какая-то его периферийная часть восторженно внимала мудрости древних тостов и восхитительному дружелюбию хозяев.
– Один враг – много! Тыща друзей – мало… Друзья! – Это был уже, кажется, пятый или шестой тост. Я чувствовал себя совершенно раскованно, смирившись с тем, что этот вечер для работы потерян. И тут сосед, вгрызавшийся в баранью ляжку, как экскаваторный ковш, попросил, да что там попросил – уже на правах друга потребовал:
– Сделай карточку, дорогой… Всех нас, а? Э… Люблю фотокор респондентов. Они радость дарят. А то приедет сыч и давай в бумажках копаться. И то ему подай, и это… Людей за бумагами не видит…
Я усадил всех напротив стола и пару раз щелкнул застывших в серьезном молчании усачей. А спустя пару минут, словно бы продолжая прерванный разговор, обратился к соседу:
– Бумаги – они тоже важная вещь…
– Важная, конечно… – Сосед хрупнул белой костью, обнажив на зависть крепкие зубы… – Важная. Не спорю, дорогой, не спорю.
– А что, Титаренко тоже бумажный червь, а? – Я сам похолодел от собственного безрассудства; представляю, как глянул бы на меня в это мгновение заместитель министра.
– Не червь, а сто червей… Только ты не обижайся за своего друга. Мы понимаем – такая работа…
– Наверное, жалоба? – Я безразлично жевал шашлык. – Если жалоба, то тогда понятно… Можно мне сказать, друзья? Жили в ваших горах два друга. И вот жестокий хан решил одного казнить. – Я начал тост, услышанный еще лет двадцать назад от отца. Усачи внимательно дослушали его до конца и, дружно похвалив меня, выпили. Краем глаза я наблюдал за своим соседом: не встревожила ли его наша беседа?
Сосед явно захмелел. Тяжелыми, коричневыми от работы руками он разламывал ядреные грецкие орехи. Хрясь… Хрясь… Почему-то я отчетливо понял, что он недолюбливает Титаренко. В то же время я сам испытывал к соседу затаенную симпатию: виной тому были эти сильные, натруженные руки…
– А тебя-то зачем он мучал своими бумагами, разве ты начальство?
– Я механизатор… Виноградарь я. А вот пристал, как банный лист, он ко мне… О приусадебном участке речь шла… Да…
– О чем вы там, дорогой? – Иса Алигаджиевич обошел стол и направился к нам. – Нам всем скажите! Доброе слово – как рог доброго вина. И греет и лечит.
– Друзья! – Я вскочил с места. – Однажды царица Тамара решила собрать поэтов своей страны… – Я бессовестно цитировал классика. А в сознании коряво плясали только что услышанные слова: «О приусадебном участке речь шла…»
…Когда я проснулся, солнце вскарабкалось почти на самую вершину горы, прикрывающую городок с северной стороны. Голова, как это ни странно, не болела. Но изжогу я себе явно нажил… Я быстро умылся, побрился. Вышел из своего номера и перешел в крохотную комнату Чхеидзе.
– Здорово, князь!
Чхеидзе сумрачно кивнул. По цвету лица и горе окурков в пепельнице я определил, что спать он еще не ложился. Перед ним лежало несколько пухлых папок, из которых выглядывали хвостики закладок.
