Джозеф Уэмбо - Синий рыцарь
Я остановился возле аркады и увидел высокого мускулистого гомосексуалиста. Я лишь с секунду пристально смотрел на него – он тут же стушевался и скользнул прочь. Потом я заметил двоих игроков в орлянку. Они подпирали стену и подбрасывали четвертак, надеясь обыграть какого-нибудь простофилю. Я уставился на них, они занервничали, обошли по краешку стоянку и смылись.
Аркада была почти пустынна. Я вспомнил времена, когда сексуально озабоченные юнцы плотной толпой, пупок к заднице, дожидаясь своей очереди поглазеть на слайды голых баб в подвальчике. Летучие отряды специальной полиции едва успевали арестовывать парней за мастурбацию – они заляпали все прилегающие к подвальчику стенки. Теперь можно зайти в округе в любой бар или киношку и посмотреть на живых голых баб или фильм про животных (вовсе не Уолта Диснея). Это женщины и собаки, мужики и ослы, и вообще черт знает кто и с кем, вплоть до цыплят и уток. Иной раз трудно разобраться, кто или что и с кем или чем делает.
Потом я вспомнил о так называемом фотоклубе по соседству с аркадой, процветавшем в те времена, когда голое тело еще было событием. Вход стоил пятнадцать долларов, а еще за пять разрешали пользоваться фотоаппаратом. Можно было снимать какие угодно кадры обнаженной девушки, но с условием не приближаться ближе полуметра и не касаться ее руками. Конечно же, у большинства «фотографов» даже не было пленки в камерах, но заправилы клуба об этом знали и не затрудняли себя установкой нужного для съемок освещения. Впрочем, на это никто и не жаловался. Какое же это было невинное развлечение!
Я уже собрался было вернуться к машине, когда заметил наблюдающего за мной хмыря. Он явно пытался решить – то ли ему замереть на месте, то ли смыться. Наконец он выбрал последнее и принялся нарочито небрежно посматривать по сторонам, глядя куда угодно, только не на меня, и надеясь, что я не обращу на него внимания. Теперь я не арестовываю наркоманов за обнаруженные на руках следы от игл, да и выглядел он слишком больным для принявшего дозу, но мне показалось, что я его узнал.
– Иди-ка сюда, парень, – позвал я. Он направился ко мне, волоча ноги, словно ему уже пришел конец.
– Привет, Бампер.
– Гм, привет, Уимпи, – ответил я наркоману с бледным как мел лицом. – Едва узнал тебя. Ты постарел.
– В последний раз загремел на три года.
– Почему так надолго?
– Вооруженное ограбление. Из-за него и попал в Сан-Квентинскую тюрягу. Насилие мне не по нутру. Надо было тянуть помаленьку, как и раньше. В Сан-Квентине я стал стариком, Бампер.
– Дрянь дело, Уимпи. Да, теперь я вспомнил. Вы обчистили несколько бензоколонок, верно?
Он действительно постарел. В песочных, сильно поредевших волосах появились седые прядки, зубы стали гнилыми и шатались во рту. Как и обычно в таких случаях, я начал постепенно припоминать: Герман (Уимпи) Браун, пожизненный наркоман и при желании неплохой осведомитель. Вряд ли ему больше сорока, но выглядел он гораздо старше меня.
– Хотел бы я теперь никогда не встречать того висельника Барти Мендеса. Помнишь его, Бампер? Нашему брату-наркоману никогда нельзя связываться с насилием. Мы просто не из того теста слеплены. И ведь мог же продолжать понемногу воровать в магазинах сигареты и зарабатывать кое-как на жизнь.
– И много ты сейчас лямзишь, Уимпи? – спросил я, поднося ему огонек зажигалки. Кожа у него была мокрая от пота и покрыта пупырышками озноба. Если он что-то знает, то обязательно расскажет. Ему сейчас чертовски нужна очередная доза, и ради нее он донесет даже на родную мать.
– Вблизи твоего участка я нигде не ворую, Бампер. Перебираюсь на западную сторону и таскаю сигареты там из больших магазинов – дюжину-другую пачек в день. А здесь – никогда и ничего, тут я только высматриваю парней с травкой.
– А ты, часом, подписку не нарушил?
– Да нет, не бегаю я от проверяющего. Хотите – позвоните и проверьте. – Он жадно затянулся сигаретой, но вряд ли ему от этого полегчало.
– Дай-ка мне взглянуть на твои руки, Уимпи, – сказал я, задирая его рукав.
– Ты ведь не посадишь меня за пару пятнышек, а, Бампер?
– Мне просто любопытно, – ответил я. Внутренние сгибы локтей у него оказались довольно чисты. Чтобы заметить следы уколов, мне пришлось бы нацепить очки, а я никогда не беру их на работу. Оставляю дома.
– Пара уколов, Бампер, ничего страшного, – сказал он, пытаясь улыбнуться и обнажая при этом гнилые зубы. – Я их подлечиваю мазью от геморроя.
Я вывернул ему локоть и посмотрел на внутреннюю поверхность предплечья.
– Зараза, да сквозь такие дырки запросто поезд пройдет! – Мне уже не нужны были очки, чтобы разглядеть набухшие, воспаленные ранки.
– Не сажай меня, Бампер! – взвыл он. – Ведь я могу работать на тебя, как и раньше. Вспомни, какие я тебе наводки давал! Ведь это я выдал тебе мужика, что изнасиловал танцовщицу из танцзала. Того самого, что чуть не отрезал ей титьки, помнишь?
– Да, верно, – сказал я, припомнив. Навел меня на него действительно Уимпи. – А разве ни один из проверяющих никогда не смотрел на твои руки?
– Знаешь, одни ведут себя как полицейские, а другие вообще патронажники на общественных началах. Мне всегда везло, я натыкался то на такого, кого можно подмазать, то на помешанного на цифрах – все талдычил, скольких парней он уже реабилитировал. Понимаешь, им вовсе не хочется, чтобы ты сорвался. Они дают тебе порцию балды, только называют ее лекарством, а потом говорят, что ты вылечился. Они тебе и статистику могут показать, да только сдается мне, что те, кого они числят чистенькими, уже покойники. Наверняка из-за передозировки.
– Смотри, с а м не нарвись на передозировку, Уимпер, – сказал я, отводя его в сторону от аркады, чтобы можно было и поговорить без лишних ушей, и заодно добраться до ящика переговорника на углу. Мне нужно было его проверить.
– Знаешь, мне очень нравилось, когда меня лечили, Бампер. Честно, ей-богу. КРЦ[1] – хорошее место. Я знавал парней, обычных, не наркоманов, так они делали себе на руках фальшивые дырки от уколов, чтобы попасть туда, а не в Квентин. А в Техачапи, говорят, еще лучше. Еда хорошая, работать почти что не надо, а на групповой терапии вообще можно побалдеть. Есть еще и производственные школы, где можно подхалтурить, – никогда не отказывался заработать монету-другую. Я тебе скажу, в последний раз мне даже было вроде и жалко, когда меня оттуда выперли через тринадцать месяцев. Но три года в Квентине меня доконали, Бампер. Когда загремишь туда, сразу понимаешь, что угодил в настоящий притон.
– А ты и там думал о том, чтобы поширяться?
– Я всегда об этом думаю, – сказал он, снова пытаясь улыбнуться. Мы остановились рядом с переговорником. – Мне и сейчас нужно ширнуться, Бампер. Дико нужно. – У него было такое выражение, словно он сейчас расплачется.
– Ладно, не кисни. Я могу и не посадить тебя, если ты мне поможешь. Напряги свои мозги, да покрепче, а я пока позвоню и выясню, не смылся ли ты от проверяющего.
– Мое слово – золото, – сказал он, сразу захорохорившись, едва понял, что я не собираюсь его сажать за следы от шприца. – Мы с тобой можем хорошо работать, Бампер. У тебя хорошая репутация – ты всегда защищаешь своих информаторов. Если ты кого арестовываешь, его не считают предателем. Я ведь знаю, у тебя целая армия стукачей, но ты никому не подкладывал свинью. Ты бережешь своих людей.
– Тебе это тоже не грозит, Уимпер. Работай со мной, и никто не узнает. Никто.
Уимпи уже начал сопеть и хватать воздух пересохшим ртом, поэтому я открыл ключом переговорник и поторопился с проверкой. Я сообщил девушке его имя и дату рождения, дал ему еще раз прикурить, и мы стали ждать. Уимпи озирался по сторонам. Он не боялся, что его заметят за стукачеством, а просто искал посредника: уличного торговца, другого наркомана, любого, у кого при себе могла оказаться порция травки. Но сначала я прочищу ему мозги, подумал я.
– В гостинице живешь? – спросил я.
– Сейчас нет, – ответил он. – Понимаешь, просидев три года без кайфа, я решил, что на этот раз смогу с этим покончить. Потом я вышел, на второй день укололся, и мне стало так погано, что я пошел в психушку на восточной стороне и попросил меня записать. Они согласились, и я еще три дня провел чистым, а потом смылся, отыскал другого наркомана, и с тех пор не слезаю с иглы.
– А в тюряге не приходилось колоться? – спросил я, пытаясь поддержать разговор, пока не поступит информация.
– Нет. Все никак не везло. Слышал, кое-кому удавалось. Однажды я видел, как двое парней делали лифт. Они откуда-то ожидали полкуска. Не знаю, что они собирались делать, но что делали машинку – это точно.
– Как?
– Разбили лампочку, один из них держал волосок куском картона и тряпкой, а другой раскалял его спичками, и они вытянули его настолько, что он стал неплохой пипеткой. Потом они проделали в нем дырочку булавкой и присобачили к пластиковой бутылочке, и, скажу я тебе, получилась у них вещь – что надо. Я бы воткнул ее себе, если бы в бутылочке имелось что-нибудь подходящее.
