Флетчер Нибел - Вторжение
Близился рассвет, но большинство Америки продолжало бодрствовать, сгрудившись у телевизоров в миллионах гостиных, спален и кухонь. Росло гнетущее чувство ожидания. Как человек, который прислушивается к неумолимому тиканью механизма часового механизма бомбы, они тщетно ждали взрыва, который должен разъединить их, поставив нацию на грань катастрофы.
Ничто не могло больше разочаровать поклонников идеи упорядоченности мироздания, чем это чувство обречённости. Одно дело стать жертвой неожиданной дорожной аварии и совсем другое — знать, что тебя, если не повезёт, рассчитано и продуманно уничтожат. Первое понятно, второе неприемлемо. Если все признаки, включая и логические выкладки, говорят о неминуемости катастрофы, а она медлит с приходом, то у человека есть все основания усомниться в упорядоченности мироздания.
Главная причина тревоги, которой была наполнена эта длинная ночь девятого июля, заключалась в том, что хотя все декорации заняли своё место на сцене, начало представления, непонятно почему, задерживалось.
Занавес, в самом деле, был готов подняться. Двенадцать батальонов 82‑й авиадесантной дивизии, всего девять тысяч человек, окружили шесть домов, раскиданных по разным штатам страны. Дозоры сменяли друг друга. Носились джипы. В пронзительных лучах прожекторов поблёскивала сталь штыков и роились насекомые. В котлах полевых кухонь готовилась горячая пища, которую терпеливо дожидались солдаты на позициях. Командные пункты обживали места дислокации — в почтовых отделениях, в школьных подвалах, в лодочных ангарах. Не в пример Фейрхиллу, где хотя бы состоялся диалог, мегафоны продолжали взывать к осаждённым домам, но те отвечали молчанием. В Аризоне над ранчо Бродерика неустанно кружился вертолёт с прожекторами, пока винтовочная пуля не продырявила ему фюзеляж. Из телексов Белого Дома поступило указание, запрещающее такие вылазки. Командиры ударных частей готовили гранаты со слезоточивым газом, отбирали пластунов, которым предстояло выползти на разведку, готовили штурмовые группы для неожиданного штурма и, изучая топографические карты, прикидывали тактику будущих действий. Тем не менее, Вашингтон отвергал все предложения, твёрдо говоря им «нет». Из ситуационной комнаты Белого Дома неустанно и монотонно поступало лишь всё то же немногословное указание: оставаться на месте. Полковники и штабные офицеры ворчали из-за бездеятельности. Они чувствовали себя проконсулами легионов, обречённых на неподвижность.
Дэниел Смит, неуловимый руководитель «Чёрных Двадцать Первого Февраля», продолжал скрываться в горных расщелинах. После захода солнца его таинственный передатчик, вещающий откуда-то из Северной Каролины, не издал ни слова. Последний разговор, перехваченный экспертами Федеральной комиссии средств связи, а так же многочисленными любителями-коротковолновиками, представлял собой обмен неопределёнными репликами с группой Ч. Ф., захватившей дом Тигерта у Силвер-Лейк в Калифорнии. Не исключено, что Смит прекратил передачи на время смены дислокации, но это было всего лишь предположение. К полуночи отряд из пятидесяти агентов ФБР признал поражение в попытке перехватить Смита, и директор Бюро Педерсен приказал выбросить в этот район ещё сто человек. К рассвету лесистые холмы и долины в районе Монт-Митчелл кишели агентами ФБР.
Тишину ночи прорезал пронзительный вой сирены. Из-за поворота пустынной дороги показались красные сигнальные огни, бросая тревожные отсветы на высокие стволы сосен. Сбросив скорость, огромный фургон остановился, шипя тормозами. Автоинспектор полиции Северной Каролины вылез из патрульной машины и подошёл к кабине фургона. На скоростной автотрассе к югу от Гринсборо в Северной Каролине висела ночная темнота — вот-вот должно было минуть четыре часа утра. Луч полицейского фонарика скользнул по длинному борту фургона, высветив слова «Братья Хиггинботм. Перевозка грузов. Линчбург, Вирджиния». Пронзительный луч переместился на лицо водителя. Вскинутые, как у удивлённого гнома, брови, вялый подбородок, мутные глаза и лоснящаяся кожа. Луч фонарика переместился в сторону. Водитель высунулся из кабины.
— В чём дело?
— Обычная проверка, — сказал полицейский. — Будьте любезны, права и прочие документы.
Патрульный бегло просмотрел их и развернул приложенный к ним лист.
— А это что такое? — спросил он.
— Накладная, — ответил водитель. — Везу мебель из Ашвиля в Линчбург.
— Ага. — Просмотрев накладную, патрульный вернул её вместе с правами.
— Всё из-за этих ниггеров? — спросил водитель фургона. — С той шайкой, что сидит в горах вместе со Смитом?
— Ну да. — Водитель стоял в красном свете сигнальных огней своей машины, и казалось, что лицо его побагровело. — Ты не видел в Ашвиле никаких подозрительных ниггеров?
— Ни одного. Сегодня вечером их что-то не видно. Наверно, все сидят по домам у телевизоров… Есть какие-нибудь новости?
— Нет. Смита ещё не поймали. В одном из сообщений говорится, что он, скорее всего, выбрался из гор… Ладно. Осторожнее на дороге, Мак.
Патрульный, цокая каблуками по асфальту шоссе, вернулся к своей машине. Красные стояночные огни уступили место свету фар, разрезавшему темноту ночи. Патрульная машина снялась с места, пересекла полоску травы, разделявшую шоссе и умчалась в сторону юга. Водитель фургона, вывернув шею, смотрел ей вслед, пока хвостовые огни не превратились в еле заметные красные точки на фоне рдеющего горизонта.
Подняв руку, он сдвинул в сторону деревянную панель в тыльной стенке кабины.
— Всё в порядке, — сказал он. — До поворота осталось миль пять… Ты слышал эту свинью, командир?
— Ещё бы, — донёсся голос из-за панели. — Ты классно сработал, Шорти. Говорил, как настоящий белый.
Водитель хмыкнул.
— Чёрт возьми, я ведь отсидел с ними двадцать лет… Всё чисто. Снимаемся с места. — Он задвинул панель и включил двигатель. Фургон, дёрнувшись, двинулся вперёд, и ночь вздрогнула от рёва его двигателя, пока он не набрал скорость в пятьдесят миль в час.
Через десять минут он стал притормаживать. Шорти переждал, пока огни встречной машины не исчезли вдали, проехал ещё несколько сот футов и свернул направо, на дорогу, усыпанную гравием. Из-под огромных колёс его машины летела щебёнка, осыпая шрапнелью стволы сосен, обрамлявших дорогу. Теперь Шорти оставил только подфарники и осторожно полз вперёд со скоростью не больше десяти миль в час.
Отдалившись от основной автотрассы на пару миль, фургон свернул на прогалину, по краям которой высились посадки кукурузы, и двинулся дальше по просёлочной дороге. В рассветных сумерках показались очертания двух строений. Когда фургон подъехал поближе, одно из них превратилось в сельский дом с покосившимися ступенями у входа. Оттуда дважды блеснул фонарик и Шорти в ответ подмигнул подфарниками. Через несколько секунд рядом с кабиной показался чёрный человек.
— Амбар открыт, — сказал он. По голосу чувствовалось, что он уже далеко не молод. — Въезжайте, и мы сразу же закроем его.
Шорти осторожно ввёл фургон в длинный амбар с высокими стропилами. Створки ворот сразу же закрылись, едва только задние колёса миновали порог. В амбаре висел густой запах пыли и зерна. В дальнем конце его на перевёрнутом ведре стояла керосиновая лампа, от которой шёл слабый свет. Стойла были завешены грязными потниками и с перекладин свисала кожаная упряжь. Вдоль дощатых стен, напоминая остатки разбитой армии, валялся фермерский инвентарь.
Шорти подошёл к задней стенке фургона, откинул стержни запоров и распахнул створки дверей, за которыми крылось нагромождение потрёпанных матрасов, покосившихся остовов кроватей, шатких стульев и некрашеных комодов. Он выволок из кузова груду матрасов и сдвинул комод в сторону.
Тут же из тёмного зева объёмистого кузова показалась группа чернокожих мужчин в темно-зелёных джинсах и чёрных свитерах. Они один за другим попрыгали на земляной пол амбара. У каждого из-за широкого кожаного пояса торчала рукоятка револьвера. Шорти, выделявшийся в этой компании своей грязной пропотевшей рубашкой, ухмыльнулся, убедившись, что его груз благополучно прибыл на место. Всего тут оказалось одиннадцать человек, и все дисциплинированно выстроились в шеренгу.
Последним на свет показался высокий худой человек, фигура которого напоминала спринтера, долго морившего себя голоданием. Узкое лицо с желтоватой кожей было украшено небольшой ухоженной остроконечной бородкой. На нём лежала печать сосредоточенной серьёзности, хотя как-то чувствовалось, что владельцу его недостаёт уверенности в себе и морщинки на лбу свидетельствовали, что он сомневается, как обрести его. Щетинистые волосы росли густой копной. С шеи на серебряной цепочке свисал медальон с изображением Франца Фаннона.
