Луиз Пенни - Хороните своих мертвецов
– Мы не знаем, – признал Гамаш. – Но часть их была куплена Огюстеном Рено, и его в особенности заинтересовали две из них.
– Какие?
– И опять мы не знаем. У нас есть каталожные номера, но больше ничего. Ни названий, ни представления, о чем они.
– Что могло у отца Шиники быть такого, что заинтересовало Огюстена Рено? – спросила у себя самой Элизабет. – Шиники не интересовался Шамплейном. По крайней мере, нам об этом не известно.
«Вообще-то, сейчас есть два важных вопроса, – подумал Гамаш. – Что это были за книги? И почему мы не можем их найти?»
Эмиль и Гамаш задержались у здания Лит-Иста.
– Ну и что ты думаешь? – спросил Эмиль, надевая варежки и шапочку.
– Я думаю, что если в дневнике Рено Шин – это Шиники, то ДжД – Джеймс Дуглас.
– А Патрик и О’Мара тоже давно мертвы, – завершил его мысль Эмиль.
Дыхание вырывалось облачками изо рта, почти сразу замерзая в воздухе. Но эти двое продолжали стоять и разговаривать.
Гамаш кивнул:
– Рено не собирался встречаться с этими четырьмя, он просто сделал отметку о том, что они уже встретились. Вот здесь. Больше ста лет назад.
Они посмотрели на здание.
– А восемнадцать с чем-то? Число в его дневнике? – спросил Эмиль. – Время? Дата?
Гамаш улыбнулся:
– Узнаем.
– Непременно, – согласился Эмиль. Ему было хорошо оттого, что они снова работают вместе. – Идем?
– Мне только нужно заглянуть кое-куда на несколько минут. Вы можете отвести Анри домой?
Гамаш проводил взглядом Анри и Эмиля, который осторожно, чтобы не поскользнуться на льду и снегу, спускался по рю Сен-Станисла.
Старший инспектор прошел несколько метров до пресвитерианской церкви Святого Андрея. Попробовал дверь и удивился, поняв, что она открыта. Он просунул внутрь голову. Потолок лазурного цвета был едва освещен, а все остальное погружено в сумрак.
– Добрый вечер, – громко произнес Гамаш, слыша собственный голос, который прогремел по церкви и смолк.
Он собирался поговорить с молодым священником, но почувствовал, что его тянет в это тихое пространство. Он снял куртку и посидел тихо несколько минут, время от времени делая глубокий вдох, а потом долго выдыхая воздух.
«Теперь больше не будет одиночества».
Закрыв глаза, Гамаш впустил в уши голос, позволил ему заговорить. Наполнить его мозг, смеяться и снова и снова рассказывать о том, как он сломал свою первую скрипку, маленькую скрипку, которую ему дали в школе. Она стоила больших денег – у них таких не было, и мать отремонтировала ее и отдала расстроенному мальчику со словами: «Прочнее всего то, что было сломано. Не беспокойся».
– Какие добрые слова, – искренне сказал Гамаш.
– Для неловкого мальчишки, – согласился Морен. – Я ломал все. Скрипки, пылесосы, разбивал стаканы, тарелки – все, что попадало под руку. Один раз даже молоток сломал. А если чего не ломал, то терял. – Морен рассмеялся.
Гамаш чувствовал, что чуть ли не кивает согласно в тепле и спокойствии, слыша дружеский смех, а открыв глаза, он с удивлением обнаружил, что больше не один. Молодой священник тихо сидел на другом конце скамьи и читал.
– Вам сегодня, кажется, весело, – сказал Том Хэнкок.
– Да? Так, вспомнил кое о чем. Что вы читаете? – спросил Гамаш голосом чуть громче шепота.
Том Хэнкок посмотрел на книгу, которую держал в руках.
– «Держи курс на третий по высоте дуб на вершине Фишерс-Пойнт, – прочел он. – Пройдя полпути, скорректируй курс, с учетом течения, ветра и льда. И всегда держись ледяных полей, никогда – чистой воды».
– Малоизвестное Евангелие, – заметил Гамаш.
– После реформ их стало труднее узнавать, – согласился преподобный мистер Хэнкок.
Он вложил закладку, закрыл книгу и передал своему собеседнику. Гамаш взял ее и посмотрел название:
ДОСТАВКА ПОЧТЫ ЧЕРЕЗ МОГУЧУЮ РЕКУ СВЯТОГО ЛАВРЕНТИЯ ЗИМОЙ РУКОВОДСТВО…Открыв обложку, он просмотрел титульную страницу и нашел дату: 1854.
– Трудная для чтения книга. – Он вернул ее священнику. – Где вы ее нашли?
– Одно из преимуществ близости к Лит-Исту. Нужно только пошарить там по полкам. Наверное, я второй человек, который брал ее за сто пятьдесят лет.
– А другие интересные книги вы там нашли?
– Кое-что нашел. Не менее трудное для понимания. Я, когда только приехал, нашел там книги старых проповедей и стал их читать в надежде, что на часть моих прихожан это произведет впечатление, но никто ничего не заметил, и я перестал. – Он рассмеялся. – Но вот эта довольно полезная. Описаны стратегии пересечения реки зимой.
– Гонки на каноэ? Наверно, есть времяпрепровождение и полегче.
– Вы шутите? Пересечь реку на каноэ – это игрушки по сравнению с тем, чем я обычно занимаюсь.
Гамаш повернулся лицом к Тому Хэнкоку:
– Так трудно?
Молодой человек помрачнел:
– Временами.
– Вы что-нибудь знаете об отце Шиники?
Том Хэнкок покачал головой:
– Кто он такой?
– Он умер больше сотни лет назад. Знаменитый католический священник, который ушел от католиков к пресвитерианам.
– Правда? Шиники? – Он задумался ненадолго, потом снова покачал головой. – Увы. Я бы должен его знать, но я нездешний.
– Не переживайте. Его мало кто знает. Я о нем тоже никогда не слышал.
– Он важен для вашего расследования?
– Я не понимаю, как это возможно, но его имя всплыло в дневнике Рено. Похоже, он купил книги Шиники на распродаже в Лит-Исте.
Преподобный мистер Хэнкок поморщился:
– Эта распродажа до сих пор не дает нам покоя.
– Вы не одобряли ее?
– Как не одобрять? Это казалось очевидным. Дом нужно ремонтировать. Вопрос стоял так: можно ли продать несколько никем не используемых книг, чтобы спасти остальные. Решение не должно было вызывать сомнений.
Гамаш кивнул.
Вопрос часто стоял именно так: отдать малое, чтобы спасти многое. С расстояния это казалось таким простым, таким очевидным. И в то же время с расстояния ты видел более широкую картину, но не всю, детали от тебя ускользали. Не все можно было увидеть с расстояния.
– Сопротивление вас удивило? – спросил Гамаш.
Том Хэнкок ответил не сразу:
– Скорее разочаровало. Английское сообщество сокращается, но зачем же ему совсем вымирать? Оно сейчас балансирует на краю. Может двинуться в ту или другую сторону. Сейчас важно сохранить на плаву его общественные институты. Они – якоря любого сообщества. – Он помолчал немного – выбор слов пришелся ему не по вкусу. – Нет, не якоря. Гавани. Места, куда приезжают люди и чувствуют себя в безопасности.
В безопасности, подумал Гамаш. Как это важно, как это критически необходимо. Что готовы сделать люди, чтобы сохранить безопасную гавань? Они будут делать то, что делали веками. Что делали французы, чтобы сохранить Квебек, что делали англичане, чтобы его захватить. Что делают страны, чтобы защитить свои границы, что делают люди, чтобы защитить свои дома.
Убивают. Чтобы чувствовать себя в безопасности. Но это почти никогда не приносит желаемого результата.
Том Хэнкок снова заговорил:
– Очень важно слышать родной язык, видеть его слова на бумаге, видеть, что его ценят. Вот одна из причин, по которой я обрадовался, когда меня пригласили в совет Литературно-исторического общества. Хотел попытаться спасти его общественные институты.
– Они разделяют вашу озабоченность?
– О да. Они знают, насколько все это шатко. Вопрос на самом деле состоит в том, как сохранить Лит-Ист, англиканскую кафедру, эту церковь, среднюю школу и дом престарелых. Си-би-си. Газету. Им всем грозит закрытие.
Молодой священник посмотрел на Гамаша озабоченным взглядом. Не горящими глазами фанатика, не глазами Рено, Шамплейна или Шиники, а глазами человека, чье призвание важнее его самого. Простое желание помочь.
– Все люди искренни, весь вопрос в стратегии. Некоторые считают, что главный враг – перемены, некоторые считают, что их спасут только перемены, но все они знают, что стоят спиной к утесу.
– Повторение Полей Авраама?
– Нет, не повторение. Битва ни на минуту не прекращалась. Англичане выиграли только первую схватку, а французы выиграли войну. Долгосрочный план.
– Одряхление? – спросил Гамаш. – Месть колыбели?[58]
Это был знакомый аргумент и знакомая стратегия. Католическая церковь и политики на протяжении поколений требовали, чтобы квебекцы рожали побольше детей для заселения громадных территорий и выдавливания малочисленных англичан.
Но в конечном счете оказалось, что дело не только в количестве французского населения, которое уменьшало влияние англичан, но и в собственно английской гордыне. В их отказе делиться с французским большинством властью, богатством, влиянием.
