Луиз Пенни - Хороните своих мертвецов
Может быть, Доминик и убила Отшельника? Нет, Клара не могла себе такого представить. Нет, если уж честно, то наиболее вероятным подозреваемым как тогда, так и теперь оставался Марк Жильбер, муж Доминик.
Клара снова вернула разговор к теме убийства.
– Трудно поверить, что Оливье нет с нами вот уже шесть месяцев, – сказала она, принимая у Доминик чашку ароматного чая.
За окном стоял ясный день под голубым небом – в такие дни всегда холодно. Ветер закрутил вихрем снежную порошу, и до них донесся слабый рассыпающийся звук, будто кто-то бросил в окно горсть песка.
В гостинице царили покой и тишина. Комната была наполнена антикварными вещами – не громоздкими викторианскими, из дуба, а простой мебелью из сосны и вишни. Стены были покрашены в пастельные тона, что навевало ощущения покоя и безмятежности. В камине горел огонь, и в комнате пахло дымком кленового дерева, увлажнителями и чайным отваром. А еще ромашкой, лавандой и корицей.
Пришла молодая женщина с подносом теплых булочек, взбитых сливок и джема домашнего приготовления.
– Как поживает Оливье? – спросила Жена.
– Пытается приспособиться, – ответила Мирна. – Я его видела несколько недель назад.
– Он по-прежнему утверждает, что не убивал Отшельника, – сказала Клара, внимательно всех оглядывая.
Она чувствовала себя самозванкой, проводя это маленькое расследование, притворяясь. Но ее ждали вещи еще более неприятные. Клара размазала сливки по теплой булочке, а сверху еще добавила клубничного джема.
– Но если не он, то кто?
Ханна Парра была неколебима, тверда и привлекательна. Клара знала ее не один десяток лет. Способна ли Ханна совершить убийство? Можно и спросить.
– Вот ты бы могла кого-нибудь убить?
Ханна посмотрела на нее с удивлением, но без злобы или подозрительности:
– Занятный вопрос. Я точно знаю, что могла бы.
– Откуда такая уверенность? – спросила Доминик.
– Если бы кто-то вломился в наш дом и угрожал Хэвоку или Рору? Я бы его убила, не задумываясь.
– Сначала убей женщину, – сказала Жена.
– Что-что? – спросила Доминик.
Она подалась вперед и поставила хрупкую чашку на блюдечко.
– Это из брошюрки, выпускаемой Моссадом, – пояснила Жена.
Даже оператор, которая делала педикюр Мирне и Ханне, замерла и уставилась на эту привлекательную молодую женщину, говорившую такие ужасы.
– Откуда ты это знаешь? – спросила Мирна.
Жена широко улыбнулась:
– Что, напугала вас?
Они все рассмеялись, но, по правде говоря, им было немного не по себе. Жена дала им несколько секунд переварить это, потом хохотнула:
– Я слышала это по Си-би-си. Была передача про терроризм. Согласно теории, женщины почти никогда не убивают. Чтобы подвигнуть женщину на убийство, нужно бог знает что, но уж если она решится, то ее не остановить.
Наступило молчание – они осмысливали услышанное.
– Да, разумно, – сказала наконец Мирна. – Если уж женщина на что-то решается, она делает это сердцем и головой. А это сильное оружие.
– В этом и состояла суть интервью, – сказала Жена. – Женщины редко входят в террористические ячейки, но агенты Моссада получают такую инструкцию: если они совершают налет на гнездо террористов и видят там женщину, то ее нужно убивать в первую очередь, потому что она никогда не сдается. Она самая опасная из всех, кто там есть. Безжалостная.
– Мне это ужасно не нравится.
– И мне тоже, – согласилась Жена. – Но я думаю, что так оно и есть. Почти ничто не может заставить меня нанести кому-нибудь физический или эмоциональный вред, но я отдаю себе отчет в том, что если возникнет необходимость, то я это сделаю. И это будет ужасно.
Последнее предложение было произнесено с грустью, и Клара понимала, что так оно и есть.
Может быть, Отшельника все же убила одна из этих женщин? Но зачем? Что могло заставить их сделать это? И что она знает о них?
– Вы знаете, что Шарли теперь начал говорить? – сменила тему Жена. – И всё благодаря доктору Жильберу. Он приходит раз в неделю и работает с ним.
– Как это мило с его стороны, – раздался мужской голос от дверей.
Женщины повернулись.
В дверях стоял Марк Жильбер, высокий, длинноногий, его светлые волосы были коротко подстрижены, голубые глаза смотрели пронзительно.
– Шарли теперь может говорить «гоо» и «строо», – с воодушевлением сказала Жена.
– Примите мои поздравления, – улыбнулся Марк.
В его словах слышались сарказм и удивление.
Клара насторожилась. Проникнуться ненавистью к этому человеку было проще простого.
Она пыталась проникнуться к нему симпатией ради Доминик, но ничего из этого не получилось.
– Я помню, мое первое слово было «пу», – сказала она Жене, которая смущенно смотрела на Марка.
– «Пу»? – переспросила Мирна, нарушая неловкую тишину. – И что это значило?
Клара рассмеялась:
– Я пыталась сказать «песик». А получалось «пу». Потом это стало моим прозвищем, и долгие годы меня так и называли. Отец до сих пор иногда называет меня Пу. У вашего отца было для вас прозвище, когда вы росли? – спросила Клара у Марка, пытаясь снять напряжение.
– Он редко бывал дома. А потом вообще исчез – и делу конец. Так что нет, не было у него никакого прозвища для меня.
Напряжение стало еще сильнее.
– А теперь говорят, что он нашел другую семью. – Марк уставился на Жену.
«Значит, вот оно что, – подумала Клара. – Ревность».
Жена смотрела на Марка, и Клара увидела, как румянец залил ее щеки. Марк улыбнулся и вышел.
– Извините… – начала Доминик, повернувшись к Жене.
– Ничего. В том, что он сказал, есть свой смысл. Старик без ума от вашего свекра. Я думаю, он видит в нем нечто вроде суррогатного деда для Шарля.
– А его собственный отец не заходит?
– Нет. Он умер, когда Старик был еще мальчишкой.
– Наверно, умер довольно молодым, – сказала Мирна. – Несчастный случай?
– Как-то весной он вышел на речной лед, а тот оказался не таким прочным, как он рассчитывал.
Она замолчала, но этого было вполне достаточно. Все в комнате понимали, что случилось дальше. Лед под ногами хрустнул, пошел трещинками, человек посмотрел вниз. Остановился. Замер.
Каким далеким должен казаться берег, когда ты стоишь на тонком льду.
– Его нашли? – спросила Мирна.
Жена покачала головой:
– Я думаю, это хуже всего. Мать Старика до сих пор ждет мужа.
– О боже, – простонала Клара.
– А Старик? – спросила Мирна.
– Считает ли он его живым? Нет, слава богу, но он не думает, что это был несчастный случай.
И Клара тоже не думала. Ей это казалось преднамеренным. Все знали, что ходить по льду весной – это все равно что звать смерть.
И лед, конечно, проломился под ногами его отца, как тот и рассчитывал, но его сын в тот день тоже потерял опору под ногами. А Винсент Жильбер восстановил справедливость. Святой мерзавец пришел на помощь Шарлю и помог Старику. Но какой ценой?
Не отзвук ли этого слышала она несколько минут назад в голове Марка Жильбера? Не сарказм, а тоненькую трещинку?
– А ваши родители, Клара? – спросила Доминик, наливая еще чая. – Они живы?
– Отец жив. Мать умерла несколько лет назад.
– Вам ее не хватает?
«Хороший вопрос, – подумала Клара. – Не хватает ли мне ее?»
– Иногда. У нее был Альцгеймер к концу жизни. – Увидев их лица, она поспешила сказать: – Нет-нет. Последние несколько лет были чуть ли не лучшими в нашей с ней жизни.
– Это когда она впала в слабоумие? – спросила Доминик.
– Вообще-то, это было каким-то чудом. Она забыла все: свой адрес, своих сестер. Забыла отца, даже нас забыла. Но еще она забыла, что такое злиться. Это было замечательно. – Клара улыбнулась. – Такое облегчение. Она не могла вспомнить длинный список своих претензий. Она стала такой легкой в общении.
Она забыла, что такое любовь, но забыла и что такое ненависть. Клара была рада такой сделке.
Женщины в комнате болтали о любви, о детстве, о потере родителей, о мистере Споке, о хороших книгах, что они читали.
Они были как дружная семья. А к ланчу готовы были встретить зимний день. Клара шла домой с крошками в волосах, чувствуя на губах вкус ромашки. Она думала об отце Старика, вмерзшем во время. И о выражении лица Марка Жильбера, когда появилась трещина.
Арман Гамаш сидел в пекарне Пайяра на рю Сен-Жан и просматривал дневник Огюстена Рено. Анри свернулся под столом, а снаружи люди шли сквозь снег и мороз, втянув голову в плечи.
Какая связь могла быть между Шиники, этим священником, отрекшимся от сана, и археологом-любителем Огюстеном Рено? Гамаш вглядывался в экзальтированные пометы Рено, в восклицательные знаки и кружки, которыми он обвел имена четырех человек: Шина, ДжД, Патрика, О’Мары. Кружки такие яростные, что перо чуть не порвало бумагу. А ниже – каталожные номера.
