Алексис Лекей - Дама пик
Глава 35
Вечер среды
Больничный врач вынужден был признать, что последствия Мартеновой эскапады не выглядят катастрофическими. Он, однако, не развеял сомнения относительно возможных осложнений в будущем, не желая смириться с тем, что легкомысленное поведение пациента легко сойдет тому с рук.
Что ж, справедливо. Мартен снова и снова вспоминал гибель Перрона и арест Янкелевича. Перрон выбрал смерть, и это было печально, но при этом Мартен испытывал чувство удовлетворения, почти счастья, от того, что не прикончил жирного бандита. Славненько он подшутил над фортуной!
То, как Янкелевич дал себя арестовать, войдет в тюремный фольклор, уж Мартен об этом позаботится. Скоро поражение сутенера обрастет легендами, и Янкелевич никогда не сможет изображать из себя пахана. Больше ни один Жюльен не пострадает от его жестокости.
Иза появилась в палате, когда время разрешенных посещений подходило к концу. Одна. Ужасно злая на него. Впрочем, злость быстро прошла. Она придвинула к себе столик на колесах с больничным ужином, до которого Мартен едва дотронулся. Куриное бедрышко, картофель с зеленой фасолью, козий сыр, яблочный компот.
– Ух ты, выглядит аппетитно. Можно? Все время хочу есть.
Она в темпе сгрызла курицу, доела картошку и выпила яблочный компот, а потом пальцем вытерла чашку.
– Вкусно, – констатировала она, облизывая пальцы. – Ты выглядишь еще ужаснее, чем утром. Чем ты сегодня занимался?
– Потом расскажу. На самом деле я себя чувствую лучше, чем выгляжу. Ты как? А ребенок?
– Все в порядке. Только он дерется, как псих. Завтра пойду на плановый осмотр, Франсуа проводит.
– Симпатичный парень. Ты в него влюбилась?
– Да. Считаешь, это смешно?
– Нет. Что смешного в любви?
– Еще как! Беременная женщина, влюбившаяся в едва знакомого мужика.
Он сжал ее руку. Так они сидели и молчали.
– А как Марион? – наконец спросил он.
– Она уехала из нашей квартиры. То есть из твоей. Просила сообщать, как у тебя дела, но не хочет тебя видеть. Звонила Мириам, – добавила Иза. – Тоже спрашивала, как ты себя чувствуешь.
– Откуда она знает?
– Заметка в сегодняшней утренней газете. “Комиссар полиции Мартен подвергся нападению на улице”. Что-то типа этого… Я сказала ей, что ты уже на ногах. Это было правдой, по крайней мере по состоянию на утро. Не стала говорить, что ты явился, похожий на буйнопомешанного, забрал оружие и так напугал меня и Марион, что у нас обеих чуть не случились преждевременные роды.
– Извини, пожалуйста, – расстроился Мартен. – Не хочу, чтобы это прозвучало как оправдание, но, похоже, я действительно был не совсем в себе.
Иза ухмыльнулась:
– А когда ты в последний раз был в себе?
Жаннетта пребывала в ярости. Мартен обошелся без нее. Рисковал жизнью, даже не подумав обратиться к ней за помощью.
Это доказывало только одно: она для него ровным счетом ничего не значит. Впрочем, ей бы давно следовало это понять. Полное безумие считать, будто она ему нужна.
Она собиралась высказать ему все. И еще много другого. Безответственность. Врожденная глупость. Мачизм, доведенный до абсурда. Слова сами собой всплывали в голове. Если он сейчас прикован к больничной койке и так слаб, что не в состоянии возразить, – тем лучше. По крайней мере, будет вынужден ее выслушать.
В ожидании лифта она не могла устоять на месте, торопясь как можно скорее выплеснуть все, что накипело.
Дверь лифта открылась.
– Жаннетта?
Перед ней стояла Изабель, красивая молодая женщина с круглым, как глобус, животом.
Они поцеловались.
– Он спит, – сказала Иза. – Мы с ним разговаривали, и он вдруг уснул. Медсестра сказала, это нормально. Он изнурен.
– Я заскочила, чтобы узнать, как он себя чувствует. Все в порядке?
– Да. Температуры нет, они считают, что все хорошо. Он восстанавливается.
– Хочешь, отвезу тебя домой?
– Да нет, зачем, я на его машине. Спасибо.
Жаннетта проводила Изу до Мартенова автомобиля, посмотрела, как она отъезжает, и, едва машина скрылась за поворотом, вернулась в больницу.
Она вошла в палату на цыпочках и стояла неподвижно, глядя на спящего. Из сжатой руки выглядывал кусочек бумаги. Жаннетта потихоньку вытащила его, прочла и вернула на место.
Я нелепо выгляжу. Что-то придумываю себе, а потом злюсь на него из-за того, что реальность не совпадает с моими фантазиями. Приди в себя, подруга. Этот мужик никогда не был и никогда не будет твоим. Он не для тебя. Слишком старый, слишком сложный, слишком эгоистичный. У меня есть собственная жизнь, моя дочь и моя работа. И только это имеет значение. Больше ничего.
Она подошла к кровати и легонько поцеловала его в лоб.
– Спокойной ночи, Мартен, – прошептала она. – И удачи тебе.
Комната была погружена в темноту, только слабо светился ночник. Он поискал глазами Изу. Не нашел. Но она ведь здесь была, ему не приснилось? Что она ему сказала? Что-то насчет своего состояния. Она даже доела его ужин. Мартен вздохнул. Могла хотя бы попрощаться.
Он посмотрел на часы. Полночь. Со времени прихода дочери прошло четыре с половиной часа. Он ощутил под рукой клочок бумаги, поднес к глазам вырванный из блокнота листок, узнал хорошо знакомый почерк и прочел четыре слова, нацарапанные карандашом. “Папа, я люблю тебя”.
Мартен улыбнулся, сжал записку в кулаке и опять уснул.
Вечер и ночь среды
В атмосфере холостяцкой квартиры в третьем округе что-то изменилось. И в том, как ее встретил председатель, тоже было что-то новое, хотя она и не смогла сразу понять, что именно. Настороженность во взгляде, почти напряжение. Наверное, он снова пытался собрать о ней сведения. Что он мог узнать?
В один из периодов ее жизни умерло довольно много людей из ее окружения. Но такого уже давно не случалось, за двумя-тремя исключениями, которые нельзя было с ней связать. Или же…
Последней погибшей оказалась невеста Франсиса. Настоящее расследование не проводилось, полиция пришла к выводу, что это была обычная автомобильная катастрофа. К тому же считалось, что она не знакома с этой девушкой.
В Америке, когда Магдалена медленно продвигалась на восток – из Лос-Анджелеса в Нью-Йорк через Чикаго, – она была очень аккуратна, очень осторожна. После смерти первого мужа у нее появились знакомства в Голливуде – независимые продюсеры и другие игроки шоу-бизнеса. Так что она не совсем соврала Царю-Ворону. Ей даже предлагали маленькую роль в телевизионном сериале, но она отказалась. Она спала со многими, но, согласно общепринятым нормам, ее поведение было безукоризненным.
А потом однажды в отеле “Палас” в Лас-Вегасе ее неожиданно узнал друг старшего сына Освальдо. По взгляду, который она поймала, ей стало ясно, что с ним будут проблемы. Он путешествовал с женой, и это еще больше все осложняло.
Возможно, его появление было знаком, что пора изменить жизнь. Однако она не могла оставить необезвреженной такую мину замедленного действия. Никто не смеет сомневаться в ней.
Она была вынуждена действовать перед самым отъездом из Лос-Анджелеса. И в очередной раз организовала все так, что до нее никто бы не смог докопаться. Двумя ее орудиями стали, во-первых, наряд отельной горничной, во-вторых, маленький “ругер” двадцать второго калибра, приобретенный в ломбарде. Одна пуля оказалась в голове мужа, как только он открыл дверь люкса, а вторая – в голове жены, которая в тот момент принимала душ. Пистолет скользнул в руку мужчины, и из него была выпущена третья пуля – специально для парафинового теста на следы пороха на пальцах.
В “Паласе” отличная звукоизоляция, и выстрелы прозвучали не громче хлопнувшей двери. Она вышла из отеля так же незаметно, как вошла, спрятав униформу горничной под плащом.
Назавтра она узнала из газет, что пара была на пороге развода и это путешествие они предприняли в надежде помириться. Двойное убийство квалифицировали как убийство из ревности с последующим самоубийством, и дело закрыли.
В ту пору импровизации ей удавались. Казалось, будто случай изо всех сил старается облегчить ей жизнь, с тех пор как в шестнадцатилетнем возрасте она взяла свою судьбу в собственные руки.
Спустя несколько месяцев в Нью-Йорке опять случилась неприятность. На этот раз жертвами стали высокопоставленные американцы. Прибрать за собой оказалось труднее, и двое копов пришли к ней и начали задавать вопросы. Последствий удалось избежать, однако пора было притормозить. Сразу после этого она обосновалась в Париже.
О возвращении в Штаты не могло быть и речи, а Азия ее не привлекала. Ее место здесь. В Европе, во Франции. В Париже.
