Татьяна Степанова - Black & Red
Дверь подъезда, шаги за спиной. Катя обернулась.
– Ну что, спокойной ночи?
– Женя? Прости… я не смогла, нам пришлось срочно уехать по делу.
– Нам – это типам, которые были с тобой в машине сейчас?
Он стоял широко расставив ноги, нагнув голову. Катя смотрела на него, как будто видела впервые. Несколько встреч, день-ночь, та ночь. А что, собственно, она знает о нем? То, что сказал Деметриос. И то, что он сам счел нужным сообщить ей. И еще то, что она чувствует, когда он вот так близко, рядом…
Он открыл дверь своей машины:
– Садись.
– Зачем? Куда?
Она и охнуть не успела, как уже сидела рядом с ним. А машина мчалась по Фрунзенской набережной.
– С ума сошел?
– Ты это уже мне говорила, не повторяйся. Я никогда не отказываюсь от своих планов. Даже если что-то их нарушает.
– Что случилось?
– Ничего.
– Женя, я же по твоим глазам вижу.
– А какие у меня глаза должны быть, когда я… как дурак, как идиот, – Ермаков стукнул по рулю кулаком, – два часа там… все ждал… Ты это нарочно со мной?
– Женя, я же на работе была!
– Знаешь, только сказок мне не надо.
– Да там дом чуть не взорвали!
– Какой еще, к дьяволу, дом?
– На Садово-Кудринской квартира была напичкана взрывчаткой и канистрами с бензином. Мы ее проверить хотели, а там… И вообще, кто ты такой, чтобы орать на меня?
– Кто я такой?!
– Да, кто ты такой? И куда мы едем?
– Увидишь.
Это было объявлено совершенно иным – спокойным, довольным тоном. Катя так и подскочила. Шуточки в полночь?
– Приехали, давай руку.
Они стояли перед дверями гостиницы на Красных Холмах. Сияющая огнями башня, огненный купол Дома музыки. Великолепный холл. После ВСЕГО – после всех этих квартир, грязных дворов, запущенных, заросших садов, гнилых хибар, разбитых тротуаров, страха, крови, взрывчатки…
Ермаков что-то объяснял портье на ресепшн. В руках у него была картонная коробка – точно такая же, как и там…
Портье сверился с компьютером и вручил Ермакову ключ. Лифт бесшумный – вверх, вверх… И вот уже горничная-коридорная ведет их.
Огромное панорамное окно во всю стену простор-ного номера на двадцать восьмом этаже – окно, как экран, а за ним мириады ночных огней.
В картонной коробке что-то звякнуло. Это были бутылки с шампанским.
– Это все… что это?
– Нравится?
Стены цвета кофе с молоком, мраморная ванная комната, кровать, как футбольное поле, фрукты в вазах и такой вид на Москву, что дух захватывает.
– Ты кто вообще такой, эй? – тихо спросила Катя.
Он подошел сзади, обнял.
– Так, псих один, ты же знаешь. А это все наша фирма снимает здесь для зарубежных партнеров. А когда их нет, сотрудники могут снять со скидкой – фирма платит. Это что-то вроде бонуса.
– Бонуса?
Он не ответил, поднял ее на руки.
Высоко…
Огни…
Башня из стекла, двадцать восьмой этаж, панорама. По отвесной стеклянной стене, крепко привязанный страховочной лонжей, вниз головой, как шустрая букашка, семенит человечек в котелке и мешковатых брюках, машет тросточкой… И никаких вам страхов, никаких тайн и взрывных устройств – мягкий свет ламп, шелковые простыни.
Ах как, оказывается, просто «плясать на костях»! Милый, мудрый психолог Деметриос – вы правы, это, оказывается, совсем несложно…
– Ты что? – Он провел ладонью по ее лицу.
– Дом чуть не взорвали.
– Где?
– Там, на Садовой… Кудринской, – Катя глупо хихикнула.
– А я ждал тебя, бесился страшно.
– Там, в комнате, такая же коробка, как твоя, а в ней тротил… или пластид, – Катя уже не могла удержаться от смеха.
– Я убить был готов… думал – все, конец, ты нарочно не пришла…
Смех. Они заходились от смеха на постели величиной с футбольное поле.
– Мы ненормальные, – прошептала Катя.
Он плеснул из бокала себе на голую грудь. Никакого томатного сока, никакой крови – шампанское.
– Мы ненормальные.
– Ну и пусть. Наше здоровье!
Башня из стекла, постель под облаками. Он был весь горячий, как будто у него поднялась температура. Он словно хотел что-то доказать. Хотя куда уж дальше, больше, сильнее, круче, нежнее было доказывать?
Высоко-высоко…
Далеко…
Не здесь – там, на Холмах.
Глава 34
Стреляные гильзы
Утро было туманным и дождливым. Как будто погода спохватилась и решила показать свой осенний норов. В воздухе висела сырая пелена, и капало, капало беспрестанно отовсюду – с крыш, с веток деревьев…
Ненастье лучше было пережидать дома, но Витя Ивановский – студент четвертого курса биофака, крепкий, спортивный юноша, имел правило начинать свой день с обязательной утренней пробежки и не делал для себя поблажек ни в дождь, ни в мороз.
Бегал он обычно на Воробьевых горах – два с половиной километра туда и обратно – как раз от смотровой площадки до огороженной территории так называемой виллы приемов.
В это утро, напялив непромокаемую ветровку, низко надвинув капюшон, он уверенной рысцой спустился по аллее со смотровой площадки к набережной, а затем углубился в безлюдный Воробьевский парк, вдыхая сырую пряную свежесть. Он преодолел уже половину пути, как вдруг…
Странное это было ощущение. Он даже остановился, с недоумением оглядываясь по сторонам. Все было тихо. Асфальт под ногами был мокрым и сиял, как зеркало. Земля по обочинам раскисла, а трава была яркой, зеленой, совсем не осенней. И птицы не пели. Только капало с веток – кап, кап, кап…
Студент Ивановский знал эту дорогу как свои пять пальцев – носился здесь как угорелый каждое утро, но сегодня…
Что-то было не так сегодня на Воробьевых горах. Кап, кап, кап… Хрустнула ветка. Студент обернулся – никого. Он был один, и деревья обступали его стеной. Дальний конец аллеи терялся в тумане.
И опять хрустнула ветка.
– Эй, кто здесь? – крикнул студент, стараясь, чтобы голос его звучал как ни в чем не бывало. – Какого черта?!
Он подождал, стараясь вернуть сбившееся дыхание в прежний ритм. Действительно – какого черта, чего это он испугался так вдруг?
Он двинулся вперед по аллее. Но уже без прежней беззаботной прыти. СТРАННОЕ ОЩУЩЕНИЕ не покидало его: тебе не надо сюда, лучше поверни назад. Это утро не годится для пробежки.
Но он лишь упрямо наддал хода. Капало с веток, капюшон ветровки промок.
Он проделал уже больше половины своего обычного маршрута, как вдруг буквально наткнулся на стоявшую посреди аллеи машину. Это была черная иномарка, дверь со стороны водителя была распахнута настежь.
Студент медленно обошел машину, отметил, что это «Фольксваген», заглянул в салон. Ключи зажигания торчали в приборной панели.
– Эй!
В выбоинах асфальта копились лужи, и одна из таких лужиц была у самой двери машины. Студент отступил, чтобы окончательно не промочить кроссовки, и тут только смекнул, что вода в лужице какого-то странного цвета – бурого. Бурые потеки, как нити, тянулись к обочине. В серой мокрой пелене только и можно было различить кусты… и еще что-то…
Студенту Ивановскому на мгновение показалось, что там, в кустах, притаилось какое-то животное, зверь, залегший в засаду у охотничьей тропы, подстерегающий в тумане вот таких одиноких бегунов. Страх ударил в голову, как вино, надо бежать, бежать прочь, не оглядываясь, изо всех сил прочь отсюда. Но Ивановский не поддался этому почти суеверному страху. Он нагнулся, раздвинул кусты и…
Мертвое тело, скорчившееся в агонии. А рядом – пистолет: черный, с ребристой рукояткой.
Катя шла по коридору розыска. Утро… дождь… Москва с высоты птичьего полета… Быстрая, почти мгновенная смена декораций. Проснуться на двадцать восьмом этаже и, не вставая с постели, увидеть целый город у своих ног.
Зеленая ковровая дорожка… В главке только недавно постелили новые дорожки на всех этажах. А там, на двадцать восьмом… Господи, чем же ВСЕ ЭТО закончится? Только не надо, не надо, не надо никаких обещаний, объяснений и клятв. А никто и не думал клясться. И про вечную любовь тоже не было ни слова.
Чем же все это закончится?
Дверь кабинета Должикова была открыта. Катя увидела старшего лейтенанта за столом, какого-то полного мужчину в очках напротив, а рядом с ним Гая. Он сидел спиной, но тут же обернулся. Услышать Катины шаги в коридоре он не мог, новая дорожка глушила шаги, и тем не менее обернулся мгновенно – всем корпусом, как будто почуял.
– Доброе утро, Екатерина Сергеевна, – хрипло сказал старший лейтенант Должиков, увидев Катю на пороге (ей ничего не оставалось, как войти). – Это вот адвокат для задержанной гражданки Купцовой, муж вот ее нанял.
Адвокат вежливо кивнул, оставшись сидеть, а Гай поднялся. Катя заметила, что хмурый старший лейтенант Должиков старается не смотреть в его сторону. Что он там тогда болтал про него и про странную реакцию служебных собак? Что он такое выдумал? Может быть, он подозревает в Гае мотоциклиста, которого так и не сумел догнать там, на «Новокузнецкой»? Подозревает, но опознать не может? И поэтому боится его?
