Татьяна Степанова - Black & Red
– А как потерпевший тут оказался? – спросил Гущин. – Ехал на встречу с братом? Может, тот его пригласил?
– Я не думаю, что потерпевший получил приглашение, мероприятие было… официальным, я же сказал. – Ануфриев поджал губы.
– Оружие чудное, – хмыкнул Гущин. – Где он только его взял? А может, это и не он тут палил? А в него?
– Нет, судя по всему, стрелял именно он. – Ануфриев присел на корточки, осматривая ботинки Жуковского. – Бегал, метался, как будто спасался от кого-то. И палил. Не попал вот только. А потом его настигли, сбили с ног и застрелили из этого «браунинга».
– Оружие чудное, – повторил Гущин. – Дай-ка еще на него взгляну. Выходит, что довоенный еще «браунинг»… Не наш… Номер, так… Все как положено. А это что тут с левой стороны на рукоятке?
– Выщерблинка. Считайте, что особая примета, – сказал эксперт. – Я ее осмотрел – она свежая.
– Свежая?
– То есть появилась… или сделана на рукоятке совсем недавно.
Глава 35
Консультация психолога
Сотрудники милиции вошли в офис Игоря Деметриоса в Калашном переулке в тот момент, когда он у себя в кабинете беседовал с женой Ермакова – Женей, которую про себя по старой памяти трогательно именовал Жабиком. Молодая женщина была сильно расстроена, а Деметриос, напротив, находился в самом приятном расположении духа. «Жабик Прекрасный» напомнил ему Лондон, тогдашнее чувство свободы, подхватившее его, как вихрь. Ах, как полезны порой бывают вояжи за границу!
Жабик тоже вспоминала Лондон, только на свой лад.
– С тех пор как мы приехали из отпуска, с тех пор как Женя начал посещать ваши сеансы, он так переменился, – жаловалась она Деметриосу (встреча, кстати, состоялась по ее настоятельной просьбе – она звонила в офис и просила назначить ей время). – Мы, когда расписались, все было так хорошо у нас. Мы все делали вместе, планы строили. А теперь я… да что говорить, он дома иногда даже не ночует. У него появилась другая – я это чувствую, я знаю. У него другая женщина, и он… он просто обалдел, очертенел!
Деметриос, слушая ее жалобы, думал о том, как несколько недель назад вот в этом самом кресле перед ним сидела жена Гая Елена Константиновна, которая вела себя совсем иначе – весьма достойно, сдержанно, относясь ко всему происходящему почти с юмором. Только вот потом произошло такое, во что и поверить-то трудно. Трудно даже вообразить…
Он состроил понимающую мину, прикидывая, как бы потактичнее дать своей собеседнице понять, что дело тут вовсе не в «другой женщине». А в сложной душевной конституции ее мужа Ермакова, который любыми способами пытается доказать всем и себе в первую очередь, что он бабник, настоящий гетеросексуал, тогда как по природе своей, жестоко травмированной в детстве совершенным над ним насилием, он…
Но тут в кабинет буквально влетела взволнованная секретарша Ираида Викторовна, а за ней вошли двое сотрудников милиции, которые с ходу объявили, что в связи с происшедшим убийством Владимира Жуковского Деметриоса «настоятельно просят проехать в уголовный розыск».
А ЧЕГО ЕХАТЬ, ДО НИКИТСКОГО ОТ КАЛАШНОГО МОЖНО И ПЕШКОМ ДОЙТИ, – подумал Деметриос. А еще он подумал: эти двое лбов милицейских – как конвой, надо же – я у них под конвоем…
Полковника Гущина, который принял его в управлении, Деметриос знал хорошо. А вот второго участника беседы, который представился подполковником Ануфриевым, Деметриос видел впервые. И почти сразу понял – этот не из розыска, этот совсем из другой конторы.
– Игорь Юрьевич, такое дело, не успели с задержанной Купцовой разобраться, а тут новое ЧП, да такое, что хоть стой, хоть падай. – Гущин начал допрос по-свойски: мол, мы тут, доктор, все коллеги, чего друг от друга правду скрывать.
Известие о том, что Владимир Жуковский убит, Деметриос выслушал с непроницаемым лицом, но с бешено бьющимся сердцем.
– Кто это сделал? Почему? Зачем?
– Кто и почему – в этом, надеюсь, мы разберемся с вашей помощью, Игорь Юрьевич.
– Но как, как это произошло?! Когда?
– Вчера около десяти вечера. Он был застрелен. И кто-то попытался представить все случившееся самоубийством.
– Самоубийством? Но, может, это и было самоубийство?
– А что, у Жуковского имелись на то основания? – спросил Ануфриев.
– В последнее время он находился не в лучшей форме.
– В связи с чем он посещал вас?
– У него были проблемы на работе, в семье. Состояние душевного кризиса, которое у него еще усугублялось… Но это очень долго объяснять.
– Постарайтесь все же объяснить. – Ануфриев рассматривал свои ногти. – Вы же в курсе, кому доводится покойный родственником.
– Я в курсе, его отношения с братом и были во многом причиной того, что с ним происходило.
– Вот даже как… А вокруг вас, Игорь Юрьевич, насколько я в курсе, тоже в последнее время много чего происходит. – Ануфриев откинулся на спинку кресла. – Вы не находите, что как-то уж чересчур много событий, много смертей… Я вот уголовное дело смотрел. Две жертвы – женщины, одно покушение на убийство… Жена вашего пациента задержана с поличным на месте преступления. Другой ваш пациент застрелен из «браунинга» на Воробьевых горах…
– Из «браунинга»? Я не ослышался?
– Да, из «браунинга» довоенного года выпуска.
– Довоенного? Господи боже мой… Пожалуйста, Федор Матвеевич, – Деметриос обернулся к Гущину, – расскажите мне подробности, и тогда я в свою очередь…
Гущин молча передал ему фотографии с места происшествия. В том числе и снимок «браунинга» крупным планом.
– Надо же… А он говорил мне, что у него нет и никогда не было оружия, – покачал головой Деметриос. И начал излагать – как ему казалось, четко и логично, «историю барабанщика».
Гущин слушал внимательно, Ануфриев тоже внимательно, но с кислой миной.
– Что-то я не понимаю ничего, – подытожил он. – Вы, Игорь Юрьевич, конечно, известный психолог, но… проще как-то нельзя, а? А то «фантомы детства», «жажда подвига», книжка «Судьба барабанщика», при чем тут литература?
– Это стержень, красная нить, проходящая через всю его жизнь – через прошлое, через настоящее, через основы личности, через воспитание. Я пытаюсь объяснить вам… в привычную схему то, что происходило с Жуковским, не укладывается. Вы должны понять это, поверить мне.
– Там, в «барабанщике»-то, мальчонка со шпионом сражался, – хмыкнул Гущин. – Еще фильм был… Помню… Шпион – надо же, а детям интересно было. Но то дети, а он здоровый мужик был, женатый, дочь вон имел.
– Вы делали записи бесед с Жуковским? – спросил Ануфриев.
– Делал, конечно, а также записи совместных сеансов.
– Мы должны будем все это изъять.
– Но… Хорошо, хотя там есть и… – Деметриос пожал плечами. – Дело в том, что я поначалу неверно представлял себе причину… первопричину его душевного кризиса, его срывов. Мне казалось, что передо мной нарицательный герой целого поколения. И эти проблемы не только его, но всех тех, кому сейчас сорок. Но потом… позже я несколько откорректировал свой вывод.
– Откорректировали? И что же, по-вашему, было первопричиной?
– Его отношения с братом. С Алексеем… Николаевичем.
Ануфриев поднял брови.
– И что это были за отношения?
– Владимир Жуковский ненавидел своего брата.
– Ненавидел?
– Да, ненавидел, завидовал ему. Причем до такой степени, что готов был… убить.
– Он сам вам в этом признался?
– Нет. Не сам. Хотя я косвенно… нет, мне сказала об этом его жена Оксана.
Ануфриев глянул на Гущина. Тот кивнул, буркнув: «К ней уже поехали».
– И все же, отчего вы так взволновались, услышав про орудие убийства – про «браунинг»? – спросил Ануфриев.
– Да я же объясняю, это очень важный объект был для моего пациента, некий фетиш детства – там, в повести, ведь тоже «браунинг». Ой, я сейчас вспомню, как Жуковский мне его описывал… «Браунинг» с выщербленной рукояткой. И с патронами». Он говорил, что патронов там, в книге, всегда было шесть, седьмого не хватало.
Ануфриев и Гущин снова переглянулись. Ануфриев встал.
– Когда вы в последний раз виделись с Жуковским?
– Вчера, он явился к пяти на очередной наш совместный сеанс.
– И там с ним эти ваши все прежние были пациенты? – спросил Гущин. – Как обычно?
– Все те же, когда меня в тот раз допрашивали в прокуратуре, я уже о них рассказывал следователю.
– Ермаков, этот Гай-Купцов и он, значит, покойный… И что было на сеансе?
– Беседовали как обычно.
– И как вел себя Жуковский?
– Был взвинчен, раздражен. У него имелась на то причина – он поссорился с женой и с братом. Они были приглашены к Алексею Николаевичу на день рождения, и там что-то произошло, какой-то скандал. Я знаю это опять же со слов его жены Оксаны. У меня сложилось впечатление, что Жуковский ревновал свою жену к Алексею Николаевичу.
– А другие участники сеанса как себя вели?
– Как обычно. Гай… то есть Купцов – я думал, он не явится, ну после того, что случилось с его женой. Нет, пришел. И Ермаков был.
