Филлис ДЖЕЙМС - Неестественные причины
Тетушка задумалась. Далглиш впервые обсуждал с ней детали расследования, и она была одновременно заинтригована и слегка польщена. Однако тут же напомнила себе, что ведь это, собственно, не его дело, а Реклесса. Инспектору самому предстояло решить, насколько существен факт отсутствия второго экземпляра в комнате Сетона. Джейн Далглиш с удивлением поняла, что эта загадка вызывает у нее нешуточный интерес.
– Есть, очевидно, несколько вариантов, – начала она. – Возможно, Сетон работал без копирки. Но в этом я сомневаюсь, зная его педантичность и обстоятельность. Вторая возможность: он сам или кто-то, имевший доступ в комнату, уничтожил копию. Третий вариант: Сильвия показала не ту рукопись, которую получила от Сетона. Реклесс наверняка узнавал у почтальона, действительно ли Сильвия получила длинный пакет коричневого цвета. Но кто подтвердит, что там была именно эта рукопись? Если же Сильвия говорит правду, можно предположить, что кто-то подменил рукопись еще в клубе, прежде чем она попала на почту. Интересно, это возможно? Или он отнес рукопись на почту сам?
– Я спрашивал об этом у Планта. Никто из обслуживающего персонала клуба не ходил по поручению Сетона на почту. Но конверт с рукописью мог, конечно, пролежать в комнате достаточно долго, чтобы содержимое успели подменить. Или же Сетон мог попросить отнести пакет не кого-то из прислуги, а постороннего. Однако подобный поворот дела предвидеть было невозможно, а мы знаем, что убийство планировалось загодя. Во всяком случае, я в этом убежден. Реклесса еще надо убеждать, что речь вообще идет об убийстве.
– Нет ли еще какого-нибудь варианта? – спросила Джейн Далглиш. – Мы знаем, что Сетон не мог отправить по почте вторую рукопись, в которой описывается труп в лодке. К тому времени он был уже мертв. У нас нет даже оснований утверждать, что этот текст написан им. Нам известно об этом лишь со слов Сильвии Кедж.
– Думаю, писал действительно Сетон. Когда Макс Герни показал мне его письмо, я узнал ту же манеру печатать. Обе рукописи напечатаны одним и тем же человеком.
Разговаривая, они непроизвольно свернули с продуваемого ветрами пляжа на дорожку, что, петляя между дюнами, вела к птичьему заповеднику. Оставалось два десятка шагов до ближайшего наблюдательного пункта, откуда заповедник отлично просматривался. У Далглиша и его тети давно вошло в привычку во время прогулок по берегу доходить именно до этого места, поэтому оба не сговариваясь направились туда. Десятиминутное наблюдение в бинокль за тростниковыми зарослями под завывание злого восточного ветра было непременным ритуалом, свято соблюдавшимся во время осенних визитов племянника в Монксмир. Наблюдательный пункт представлял собой самое обычное сооружение подобного рода: будка из грубо сколоченных досок с тростниковой крышей, скамейкой, на которой можно было передохнуть после ходьбы, и смотровой щелью, выходившей в сторону болот. Летом здесь пахло прогретым на солнце деревом, влажной землей и травами. Даже в холодное время года тепло не уходило полностью – деревянные стены, казалось, удерживали жар и запахи лета.
Тетя с племянником поравнялись с будкой, и Джейн уже собиралась шагнуть в узкий вход, но Далглиш вдруг воскликнул:
– Стоп! Ни шагу больше!
Еще миг назад он брел словно в полудреме, но внезапно мозг его проснулся, реагируя на сигнал, посланный натренированным зрением: к двери наблюдательного пункта вела цепочка мужских следов, четко отпечатавшихся на песке. И еще запах – тошнотворное зловоние, не имевшее ничего общего с ароматом травы и земли. Тетушка замерла на месте, а Далглиш осторожно обошел ее и заглянул внутрь.
Телом он заслонил свет и поэтому сначала почувствовал запах смерти, а увидел ее уже потом. Отвратительный смрад блевотины, крови и поноса ударил ему в нос; казалось, маленький домик насквозь пропитан испарениями мерзости и зла. Далглиш не впервые вдыхал этот запах, но, как всегда в таких случаях, с трудом подавил приступ тошноты. Он наклонился, в низенькую дверь проник свет, и Далглиш смог как следует разглядеть лежащего.
Дигби Сетон забился перед смертью в самый угол будки, как бездомный пес. И смерть его явно была нелегкой. Застывшее тело скрючилось: колени поджаты почти к самому подбородку, голова запрокинута, остекленевшие глаза выпучены, словно в последней отчаянной попытке поймать ускользающий свет. В предсмертных муках Дигби прокусил нижнюю губу, и на подбородке, на вороте некогда щегольского пальто черной коркой застыла кровь пополам с рвотой. Умирающий рыл земляной пол пальцами: ногти его были сорваны, лицо перепачкано, даже изо рта торчали комья земли, как будто он пытался хоть как-то остудить пылающую гортань. Рядом с трупом лежала плоская фляга с отвернутой крышечкой.
– Кто это, Адам? – раздался из-за спины Далглиша спокойный тетушкин голос.
– Дигби Сетон. Не входи. Помочь ему мы ничем не сможем. Он мертв по меньшей мере часов двенадцать. Судя по тому, как он мучился, бедолаге подсыпали что-то очень едкое.
Тетушка вздохнула и пробормотала что-то невнятное. Потом спросила:
– Мне сходить за инспектором Реклессом? Или будет лучше, если я останусь здесь?
– Иди лучше ты. Я останусь. Очевидно, он сэкономил бы десять, а то и пятнадцать минут, если б отправился за инспектором сам, но Дигби Сетона, так или иначе, уже не воскресить, а оставлять тетю одну в этой зловонной обители смерти Далглишу не хотелось. К тому же шаг у тетушки твердый и скорый – не так уж много времени будет потеряно.
Джейн Далглиш отправилась немедленно; Адам смотрел ей вслед, пока она не скрылась за поворотом. Потом он поднялся на дюну, нашел песчаную нишу и уселся, прислонившись к охапке тростника. Отсюда был виден не только домик, но по правую руку – линия берега, а слева – дорожка к заповеднику. Временами меж дюн появлялась и исчезала долговязая фигура Джейн Далглиш. Она шла весьма споро, но все же вряд ли раньше чем минут через сорок следовало ожидать появления Реклесса и его людей с носилками и прочими причиндалами. К берегу автомобилю не подобраться – только к «Пентландсу», а оттуда короче всего было идти этой же самой тропой. Полицейским, нагруженным необходимым оборудованием, придется двигаться против ветра.
Далглиш провел в будке всего несколько минут, но в его памяти запечатлелось все до малейших деталей. В том, что Дигби Сетона убили, сомнений быть не могло. Он не обыскивал труп (это дело Реклесса) и даже почти его не касался – лишь определил, что тело холодное и посмертное окоченение наступило довольно давно, – но никакой предсмертной записки, конечно же, там не окажется. Вряд ли молодой, легкомысленный балбес вроде Дигби, по-детски радовавшийся неожиданному богатству и строивший планы создания шикарных ночных клубов, стал бы лишать себя жизни. К тому же даже у него хватило бы мозгов найти способ самоубийства полегче, чем прожигать себе желудок едкой гадостью. Рядом с трупом не было бутылки – только фляжка. Почти наверняка отрава содержалась в ней. И доза, судя по всему, была немалой. Далглиш попытался угадать, что там. Мышьяк? Сурьма? Ртуть? Свинец? Симптомы подходили ко всем четырем ядам. Но это все были домыслы. Точный ответ дадут патологоанатомы – и тип яда, и дозу, и время смерти. Дальше пусть думает Реклесс.
Однако если во фляге действительно яд, кто убийца? Это, несомненно, человек, имевший доступ и к ядам, и к фляге Дигби. Кто-то, близко знакомый с жертвой. Кто-то, знавший, что Дигби, оказавшись в одиночестве и томясь от скуки, непременно отхлебнет из фляги, прежде чем под пронизывающим ветром отправится домой. Значит, убийца уговорился с ним о встрече в этом уединенном месте. Иначе зачем бы Дигби сюда потащился? Никому из монксмирских обитателей не приходилось слышать, чтобы молодой человек увлекался пешими прогулками или наблюдением за птицами. Да и одежда его мало подходила для подобных занятий. Бинокля с собой тоже не было. Нет, это явное убийство. Даже Реклессу не придет в голову утверждать, что Дигби Сетон умер естественной смертью и некий шутник-извращенец нарочно подкинул его труп в будку, чтобы напугать Адама и его тетю.
Далглиш не сомневался в том, что два эти убийства как-то связаны, но до чего же второе не походило на первое! Словно задумали и осуществили их два совершенно разных человека. Убийство Мориса Сетона было невероятно сложным – сверх всякой меры. Сама смерть, может быть, и была, как утверждал патологоанатом, естественной, но все обстоятельства вокруг нее уж во всяком случае естественными не назовешь. Трудность заключалась не в отсутствии следов и улик – их как раз было более чем достаточно. Создавалось впечатление, что преступник хотел не только укокошить Мориса Сетона, но и продемонстрировать свою изобретательность.
Однако второе убийство выглядело просто, почти безыскусно. Здесь о естественных причинах смерти не могло идти и речи. Убийца действовал наверняка. Он даже не удосужился сымитировать самоубийство, изображая, что Дигби не вынес угрызений совести, одолевших его после смерти брата. Конечно, инсценировать самоубийство было бы непросто, но преступник даже не попытался сделать это. И Далглиш, кажется, начинал догадываться, почему. Он мог предположить по меньшей мере одну важную причину, заставившую преступника отказаться от искушения изобразить Дигби раскаивающимся грешником.
