Алексей Макеев - Восьмая горизонталь
«Что будем делать, если и пан Петецкий пошлет нас куда подальше? Двинемся в Краков?» – невесело размышлял Гуров.
Но третья попытка оказалась удачной. Дверь небольшого домика на улице Костюшко открыл высокий и сутулый мертвенно-бледный старик. Он был очень тощ – кожа да кости. Кисти длинных рук высовывались из манжет белой рубашки. На коричневой морщинистой шее болтался галстук. Голова старика была совершенно лысой, лишь над оттопыренными ушами, словно рожки, приподнимались кустики седых волос. На худом лице выделялись длинные вислые усы желтоватого цвета – очевидно, что их хозяин много курил. Вот и сейчас его правая рука сжимала дымящуюся трубку. Взгляд серых глаз, прятавшихся глубоко в глазницах под густыми белыми бровями, был пристальным и, пожалуй, доброжелательным.
«Не похоже, чтобы он вышвырнул нас с порога, точно нашкодивших котят, как сделал его бывший соратник», – подумал Лев Иванович, слушая, как Станислав представляется хозяину и объясняет ему, чего они добиваются.
– Да, вы не ошиблись, Петецкий – это я. Мне звонили из Союза, предупредили о вашем возможном визите, – на отличном русском языке обратился к ним старик, выслушав Крячко. – Ну, что же… Отчего бы не поговорить с вами о делах тех дней? Мне-то казалось, что они прочно забыты и мало кому интересны из людей вашего поколения. Хорошо, что это не так! Кстати, можете говорить по-русски.
– Вы так хорошо знаете наш язык? – вежливо поинтересовался обрадованный Гуров.
Старик выпрямился и посмотрел на Гурова укоризненно:
– Еще бы мне его не знать, когда я двадцать лет преподавал историю русской литературы в Краковском университете! Поэтому и к русским у меня отношение особое. Народ, создавший такую литературу, – великий народ. Вы, значит, из «Славянского содружества»? Я, знаете ли, тоже панславист. Давно пора вспомнить, что русские и поляки – родные братья. И самая великая ошибка Московии в том, что после Грюнвальда, нашей общей великой победы над немцами, вы пошли не вместе с Ржечью Посполитой. А уж позже, в ответ и мы много чего напутали. Отсюда все недоразумения между нашими народами. Это все ваши попы виноваты. Да наши ксендзы. Ничего нет хуже, когда служители Всевышнего лезут в политику, не их это дело. И все же, как говорил ваш великий поэт Пушкин, это – братский спор славян между собой. Чужакам с Запада не следует в него соваться. И Мицкевич таких взглядов придерживался.
Чувствовалось, что Яцек Петецкий говорит искренне, о многократно продуманном и наболевшем. Его длинные усы сердито шевелились, чисто выбритый подбородок подрагивал. По-русски старик говорил очень чисто, без признаков акцента, хоть в построении фраз ощущалась некоторая чуждость, как бывает, когда человек думает на своем языке, а затем, как бы мысленно, переводит на иностранный, который знает в совершенстве.
– Что же мы стоим на пороге? Проходите в дом, – улыбка Петецкого показалась Гурову дружелюбной и приветливой. – Жаль, что мне практически нечем вас угостить. Я живу один и небогато. Сыновья, внуки – все в Варшаве.
Расположились в небольшой уютной комнате, за круглым столом, застеленным белой льняной скатертью. Сперва беседа складывалась не слишком гладко, старик был несколько насторожен, хоть и не глядел на Гурова и Крячко, как на докучных и неприятных гостей. Но постепенно ледок стал таять. Поначалу речь зашла о делах и годах вовсе далеких: Крячко, уловив интерес пана Петецкого к определенным темам, прилагал максимум усилий, чтобы расположить его к себе. Гуров все больше помалкивал, слушая, как тот вовсю демонстрирует хозяину свою эрудицию в неимоверно запутанной истории Польши, которой, похоже, Яцек Петецкий был страстно увлечен. Хорошо, что Станислав тоже неплохо разбирался в этих вопросах, что, впрочем, для Гурова не было новостью.
Когда выяснилось, что Станислав Крячко не только прекрасно знает династические тайны Пястов и Ягеллонов, но наслышан про магнатов Лещинских, Вишневецких, Радзивиллов и, что характерно, их не путает, хозяин растрогался чуть ли не до слез. А тут еще Станислав Васильевич добавил, что почти уверен: были у него в отдаленных предках поляки, может быть, даже из «староржечевой шляхты». Правда, по материнской линии. Чуть ли не Понятовские, а это о-го-го, какой славный род!
На столе появилась литровая бутыль настоящей «Зубровки», которую пан Петецкий приберегал для особо торжественных случаев.
– Подлинный польский бимбер, такого вы у себя в Москве нипочем не достанете! – довольно сказал он, потирая руки. – Жаль, закусить толком нечем, одни магазинные пельмени да банка соленых огурцов. Еще кусок краковской колбасы, но об нее волк зубы обломает. Да пакет молока в холодильнике. Я же говорю: живу один, много ли мне нужно?
Услышав про пельмени, Стас посмотрел на Гурова с чуть заметной усмешкой и даже подмигнул ему. Все Главное Управление уголовного розыска знало о трогательной любви Льва Ивановича к этому блюду, которое привлекало Гурова тем, что долгого времени и интеллектуальных усилий для своего приготовления не требовало.
– Сейчас мы вопрос с закуской разрешим! – уверенно сказал Крячко. – Есть здесь поблизости ресторанчик с хорошей польской кухней?.. Зачем же туда, нам шум и многолюдство ни к чему, нам и у вас уютно и приятно. А вот взять с собой чего-нибудь такого, э-э… характерного, чего в Москве не достать… К вашему бимберу. Это было бы здорово. Нет, пан Яцек, и не вздумайте возражать! Не только вы нас, но и мы вас угостить желаем, разве же это не по-шляхетски?! Да к тому же мой друг никогда не имел счастья отведать настоящих польских кушаний, когда еще такой случай представится? А о злотых не беспокойтесь, найдутся, на такое дело не жалко.
Ну, злотые не злотые, а определенной суммой в «зеленых» генерал Орлов их снабдил. Доллары – они всюду в ходу, в Польше тоже.
Не без труда, но уговорить Петецкого удалось. Уже через полчаса на столе оказался заказ, сделанный по телефону в расположенный поблизости ресторан «Круково място» – «Воронье гнездо». Несколько странное название, но в Москве и почище встречаются. Вон, на Сретенке недавно открылось заведение с игривым названием «Как у бабуси». И ничего, очень даже вкусно кормят…
Повара «Гнезда» тоже оказались на высоте. Тушенный в белом вине заяц, картофельные драники, раковые шейки с рублеными яйцами, петрушкой и сельдереем, карп, запеченный с квашеной капустой… Самое то, что надо. И с выраженным польским колоритом, а поляки гордятся своей национальной кухней не менее французов.
«М-да, ради одного этого стоило приехать в Гданьск, – думал Гуров, наслаждаясь отличной водкой и вкусной едой и предоставив Станиславу и дальше убалтывать хозяина. – Однако пора к делу переходить. Как бы половчее свернуть на интересующую нас тему? Очень не хочется старика обижать. Хороший старик. Эх, профессия наша окаянная… Выведываем и вынюхиваем. Но ведь впрямую не спросишь: не допускаете ли вы, пан Петецкий, что кто-то из ваших однополчан решил через шестьдесят лет поквитаться за старые обиды? Были ли те обиды – очень даже бабка надвое сказала, хоть я почти уверен: разгром аковского отряда без участия Трофима Таганцева не обошелся. Больно уж все сходится! Только вот, какие, к лешему, однополчане? Им всем, кто еще на этом свете, кому под восемьдесят, а кому и за. Никак наш Икс на старичка такого преклонного возраста не похож. Хотя, постой! А дети? Или даже внуки? Станислав неплохо знает польские обычаи, он же мне недавно в самолете рассказывал, что среди шляхты традиции кровной мести всегда были очень актуальны».
Но сыщикам повезло: ловчить вовсе не пришлось, все словно само собой получилось. Так тоже в их работе бывает, хотя и редко.
Стоило Станиславу завести речь о «Серых братьях», о феврале сорок пятого, о храбром командире Збигневе Невядовском, как лицо Петецкого неуловимо изменилось. Глаза его погрустнели, он устало покачал своей лысой головой.
– Почему «Серые братья»? – печально усмехнувшись, спросил он. – Да волки, конечно, кто же еще… И травили нас, как волков. Только ведь тогда, под самый-то конец, мы настоящими волками и стали. Такими зверями – не ходи мимо! Вот вы о вожаке нашем спрашиваете, о Невядовском. И даже написать про него хотите. Ох, не стоит! Всей правды все равно не напишете, да и нужна ли сейчас такая правда? Хоть мало кто любил его так, как я. Я ведь тогда совсем юнцом воевал, мне и восемнадцати не исполнилось. У нас таких половина отряда была. Щенки, волчата… А Збигневу шел сороковой год. Мы за ним в огонь и воду были готовы, хоть к черту в преисподнюю пошли бы за командиром, и неизвестно, чем бы это для нечистого обернулось, да! Нравитесь вы мне, и душу разбередили своим вопросом. Сейчас я вам кое-что покажу. Посмотрите, какими мы были. Каким был Збигнев Невядовский. И его сын Анджей, мой кровный брат. Да, мы с Анджеем по всем правилам побратались, как в романах Сенкевича. Надрезали запястья, смешали кровь… Потом выпили пополам с самогоном.