Фридрих Незнанский - Никто не хотел убивать
– Ой, извините! – вскрикнула от неожиданности Оксана, едва не выронив при этом поддон.
– Это уж вы меня извините, – буркнул Плетнев, пропуская уборщицу. – Профессор у себя?
– А где же ему еще быть? – отозвалась Оксана и как-то бочком-бочком проскользнула мимо шкафоподобного начальника собственной безопасности.
При виде остановившегося в дверном проеме Плетнева Кокин удивленно округлил глаза.
– Простите... чем обязан?
Плетнев в упор разглядывал Кокина. Казалось бы, до мелочей продуманный разговор в назревающей ситуации мог бы и не сложиться, и Плетнев решился на экспромт. С неменьшим интересом разглядывал начальника собственной безопасности и Кокин. С интересом и настороженным вниманием.
– Так чем все-таки обязан? – повторил он, и в его голосе Плетнев уловил едва заметную нервозность.
«Знает кошка, чье мясо съела» – пронеслось в голове у Плетнева, и он, чтобы только не задеть чего-нибудь стеклянного, осторожно прошел к столу, неподалеку от которого, около стойки с пробирками, стоял Кокин.
– Хотелось бы воспользоваться вашей консультацией, Николай Александрович.
По тому, с каким облегчением вздохнул Кокин, можно было подумать, что он только что сбросил с плеч семидесятикилограммовый мешок с мукой и теперь может перевести дух.
– Воспользоваться консультацией?.. Да, я слушаю вас. Если, конечно, смогу вам чем-то помочь.
«Сможешь, голубчик, сможешь! Да и куда ты на хрен денешься!» – пронеслось в голове у Плетнева, однако вслух он произнес еще дома заготовленную фразу:
– Насколько мне известно, вы защитили докторскую диссертацию по отравляющим веществам и ядам?
– Если говорить более точно, об их влиянии на центральную нервную систему, – «поправил Плетнева Кокин. – И что с того? Вам-то это зачем?
В его интонации прослеживалась нарастающая нервозность, однако Плетнев старался ее не замечать.
– Так вот у меня к вам один вопрос, Николай Александрович.
– Да?
– Каким веществом может отравиться человек, чтобы он умер как бы от сердечного приступа и при всем при этом препарат этот было бы крайне сложно обнаружить даже при вскрытии?
Теперь уже глаза Кокина буквально прощупывали лицо Плетнева, однако надо было отвечать, тем более что к нему обращались как к специалисту.
– Видите ли, подобных веществ достаточно много, но... но если вам это нужно...
– Да я знаю, знаю, что много, – перебил его Плетнев, – но назовите хоть одно. Ну, первое, что пришло в голову?
У Кокина дернулась правая щека нервным тиком и он произнес, помедлив:
– Ну-у, если вам это так нужно... В общем, достаточно сложно обнаружить яды растительного или бактериального происхождения, также это мог быть достаточно сильный сердечный стимулятор, например... – Он неожиданно осекся, словно сам себя схватил за язычок, и уже более спокойно добавил: – Но такие препараты довольно сложно достать, даже если вы очень захотите.
– А как насчет того, чтобы синтезировать их? – в упор спросил Плетнев. – Да, синтезировать! Скажем, в вашей же лаборатории.
И он глазами показал на колбочки и реторты, которые выстроились на рабочем столе.
Кокин угрюмо молчал, пристально всматриваясь в глаза Плетнева.
– Да, да, Николай Александрович, вы не ослышались! Я говорю именно про эту лабораторию, про лабораторию, в которой до недавнего времени работал и ваш коллега Савин.
Кокин невольно сморгнул и его невыразительное лицо стало гипсово-белым.
– Простите, Владимир... Антон Владимирович, но я отказываюсь понимать вас. К тому же, насколько вам известно, мы занимаемся прямо противоположными разработками, да и вообще...
Однако Плетнев словно не слышал его лепета, продолжая гнуть свою линию:
– Кстати, а как этот препарат действует? Что, человек выпивает рюмку коньяка и моментально падает с инфарктом?.. Ударившись при этом головой об угол стола. Или же...
– Вы на что-то намекаете? – дрогнувшим голосом спросил Кокин.
– Иначе бы я не завел этот разговор с вами, – пожал плечами Плетнев.
– И на что именно? – повысил голос Кокин.
Плетнев устало вздохнул.
– Николай Александрович... вы же умный человек. Давайте не будем вилять друг перед другом.
Кокин полоснул по лицу Плетнева испытующе-вопросительным взглядом и почти выдавил из себя:
– Да... конечно, не будем... – И тут же, будто его подстегнули хлыстом: – Миша... Михаил Леонидович... он что... был убит, а не умер?
– Да, – кивнул головой Плетнев. – Можно считать, что ему помогли уйти на тот свет.
– И... и что? Именно таким образом?.. Я имею в виду с добавлением какого-то препарата?
Плетнев покосился на Кокина. Сказать, что это всего лишь гипотеза, выдвинутая судебным медиком и уже развитая им, Антоном Плетневым? Да кто он, собственно говоря, такой в глазах этого фармацевта? Подумал и решил не рисковать.
– Да, можете считать, что это уже доказанный факт.
– Кем... кем доказанный? – встрепенулся Кокин, на что Плетнев только плечами пожал. Мол, не задавайте глупых вопросов, профессор.
– Да, конечно, – согласился с ним Кокин. – Тайна следствия. И что же, вы обвиняете в этом меня?
И вновь пожатие плеч.
– Но на чем... на чем строятся эти ваши... домыслы? – почти взвизгнул Кокин. Он явно нервничал, допускал ошибки, и его надо было добивать.
– Что вы имели в виду, когда сказали Савину: «Вы пожалеете об этом»?
– К-когда я такое говорил? – растерялся Кокин.
– Через день после попытки ограбления. Кстати, чуть позже вы уверяли меня, будто вы и Савин лучшие друзья. Надеюсь, это вы помните?
В ожидании ответа Плетнев присел на стул; однако Кокин молчал, словно его заклинило. Наконец поднял на своего мучителя наполненные болью глаза и как-то очень тихо произнес:
– Да, вы угадали. Я и Савин... мы не любили друг друга. Спросите, почему? Да потому, что это был молодой и действительно талантливый хам, без авторитетов. Мы... мы разрабатывали «Клюкву» три года, а он пришел на все готовенькое и... В общем, он просто издевался надо мной, пользуясь тем, что ему покровительствовал Ясенев и он как бы был любимчиком нашего академика.
Лицо Кокина скривилось в какой-то вымученной гримасе, и он сглотнул подступивший к горлу комок.
– Но поверьте... убивать кого-то только за то, что он пользуется повышенным вниманием руководителя группы... По крайней мере, это глупо.
Он замолчал было, однако что-то щелкнуло в его голове и он снова вскинулся на Плетнева:
– И потом... какие, собственно говоря, у вас доказательства, что это я виноват в гибели Савина?
Плетнев как бы не слышал этого вопроса, вылившегося в крик души.
– Когда вы в последний раз встречались с Глебом Шумиловым? – совсем уж казалось бы не к месту спросил он.
– Я? – изумился Кокин. – Я... я не помню. К тому же мы так вот запросто не общаемся. Все-таки он – вице-президент компании, а я... я всего лишь ученый, который по контракту работает на компанию Шумилова.
– Хорошо, – согласился с ним Плетнев. – По контракту, так по контракту. Но в таком случае я в третий раз задам вам вопрос, на который у вас так и не нашлось внятного ответа.
Он замолчал, выдержал мхатовскую паузу и, четко разделяя слова, произнес:
– Что вы делали в лаборатории в ночь с тридцатого на первое. Перед тем, как надеть халат наизнанку!
Заметив, как вздрогнул при этих словах Кокин, жестко, с металлом в голосе добавил:
– Только не надо мне рассказывать, что вы в течение пяти часов выключали сушильную камеру.
– Но я... – пробормотал Кокин. – Это какая-то нелепость... Поверьте, я ничего плохого не сделал...
Теперь уже на него было больно смотреть.
– Ближе к сути!
– Я был... Господи! Простите, но я не могу вам сказать, где я был!
Вот оно! Пожалуй, это первый правдивый ответ. И на нем уже можно строить обвинение.
– Господи, что вы делаете со мной?! – взмолился Кокин, закрыв лицо руками. – Но я... я не убивал Савина и не пытался украсть «Клюкву»! Это все, что я могу вам сказать. Делайте все, что считаете нужным, но я никогда не скажу вам, с кем я был в ту ночь. Вы понимаете меня? Ни-ко-гда!
Он вдруг замолчал, резко обернувшись на скрипнувшую дверь, и его глаза наполнились ужасом.
На пороге стояла всхлипывающая Оксана...
Плетнева Кокин догнал, когда тот уже шел по коридору лабораторного корпуса. Схватил его за руку и умоляюще заговорил, давясь собственными словами:
– Антон Владимирович, дорогой... я надеюсь, что это останется между нами. Ну... ну как вам все это объяснить? Оксаночка, конечно, очень хороший, искренний человек, но я... я уже не в том возрасте, чтобы так вот, сразу, в один момент, менять свою жизнь. И если... если об этом узнает моя жена... К тому же я очень люблю своих детей, да и квартира на нее записана...
Господи милостивый! Мог ли он судить этого человека?
– До свидания, Николай Александрович. Мы еще поговорим об этом.
– Да, конечно, – заторопился Кокин, видимо, боясь, что Плетнев не станет его слушать, – но теперь, когда все обстоятельства, если, конечно, можно так выразиться, раскрыты... я могу, наверное, сказать вам...
