Фридрих Незнанский - Никто не хотел убивать
– Вот именно вы и смогли бы мне помочь! Дело в том, что тому человеку было всего лишь двадцать восемь лет и он никогда не был сердечником. Ни-ко-гда! – уже с более жесткими нотками в голосе произнес Плетнев.
– Насколько я могу догадываться, при вскрытии у него был обнаружен алкоголь?
Плетнев утвердительно качнул головой.
– Да. И у меня к вам вопрос, как к специалисту. Могло ли с совершенно здоровым до этого человеком случиться подобное. Трупный доктор сказал...
– Кто-кто? – изумилась Катя.
– Ну-у, патологоанатом, значит. Трупный доктор, по-нашему, – стушевался Плетев. – Так вот он сказал, что у него словно петарда в сердце разорвалась.
– Если выпить литра полтора, – пожала плечиками Катя, – да на неподготовленный организм...
– В том-то и дело, что экспертиза показала минимальное количество алкоголя.
– Даже так? – удивилась Катя. – Впрочем, возможно и такое, если... если он был медикаментозно закодирован от алкогольной зависимости. Кстати, вы не уточняли, он никогда не лечился от этого дела?
Плетнев на это только руками развел.
– В том-то и дело, что он не был алкоголиком. Ни в прошлом, ни в настоящем.
Теперь уже Катя задумалась надолго, видимо, перелопачивая в памяти возможные причины смерти, завязанные на спиртном. Наконец, спросила негромко:
– И вы, насколько я могу догадываться, предполагаете насильственную смерть?
– Да, – кивком подтвердил Плетнев. – Не исключено, что его убили. И у меня к вам вопрос. Он мог быть отравлен? В принципе, это возможно?
– Вы имеете в виду отравление алкоголем?
– Да, алкоголем. Но не отравление в прямом смысле этого слова, а то, что случилось с этим человеком. Словно петарда в сердце разорвалась.
– Да, возможно и такое, – скорбно подтвердила Катя. – Существует около трехсот веществ, которые могут вызвать остановку сердца в сочетании с алкоголем, причем около пятидесяти из них практически невозможно обнаружить даже при вскрытии.
– Даже так?!
– Да, даже так!
– А что значит «практически»?
– Практически – это значит провести специальные тесты. Но и при этом данные будут всего лишь косвенные. К тому же это делается только в тех случаях, когда точно известно, что этот человек был отравлен. Да и то, пожалуй...
– Что, «да и то»? – насторожился Плетнев.
– Если это какой-нибудь олигарх, как их теперь называют, или политик известный.
– М-да – буркнул Плетнев, начиная осознавать, что ему, видимо, никогда не докопаться до истинной причины смерти Савина. Ни олигарх, ни политик – всего лишь подающий надежды ученый, привлеченный Шумиловым к разработке иммуностимулятора «Клюква». Как говорится, не того масштаба птица, однако, несмотря на все это, мужика замочили прямо в лаборатории.
В дверях, которые вели на кухню, с подносом в руках появился официант, а Плетнев, наблюдая, как он пересекает зал, спросил негромко:
– Еще один вопрос, Катюша. – Он впервые за все время назвал ее Катюшей, и ей, кажется, это понравилось.
– Да?
– Как долго может продержаться это вещество в организме, пока не придет во взаимодействие с алкоголем?
– Ну-у, по-разному, – пожала плечиками Катя. – От трех до восьми часов.
Она хотела, видимо, еще что-то добавить, но в этот момент подошел официант, довольно артистично составил с подноса на столик заказанные Плетневым салаты и два куриных бульона, как бы по секрету сообщил, что заказанная пицца еще в духовке, и, пожелав приятного аппетита, столь же артистично удалился.
Чувствовалось, что весь этот изыск предназначен исключительно для Кати, и Плетнев вдруг почувствовал кольнувшее в груди, давно забытое чувство петушиной ревности.
«М-да, этого еще не хватало», – пробормотал он сам про себя, и все-таки не сдержался, чтобы не проводить подчеркнуто прямую спину официанта «напутственным» взглядом.
– Странно, что он еще не спросил, «чаво пить изволите?», – пробурчал Плетнев. – Обычно они...
– Не будь букой, Антон, – улыбнулась Катя и как-то очень мягко и ласкающе нежно положила свою ладошку на его руку. – Этот мальчик наших врачей уже года два обслуживает, как-то уж так повелось, и за этот столик, кстати говоря, никого не посадит, если знает, что должен прийти кто-то из наших. И естественно, что когда он увидел меня с тобой...
Она многозначительно замолчала, и Плетнев вдруг осознал, что ЕГО Катя, о которой он думал, не переставая, все это время, уже называет его на «ты».
Это был праздник души и сердца.
Пока расправлялись с салатами и пили бульон, говорили о чем угодно, но только не о смерти, однако Катя, видимо, понимала, что этот вопрос не отпускает Антона, и когда гордый за своего шеф-повара официант выставил-таки на столик исходящую сногсшибающими запахами пиццу и опять пожелал почетным гостям приятного аппетита, Катя негромко произнесла, отрезая ножом кусочек пиццы:
– Антон, как говорит наш главврач, может, вернемся к общероссийской теме? Я имею в виду алкоголь. Насколько я могу догадываться, твой вопросник ко мне еще не закрыт и что-то тебя волнует. Или, может, я не права?
– Права, – буркнул Плетнев, думая уже о том, что, пожалуй, брешут и клевещут злые языки, когда утверждают, что в женщине не могут сочетаться красота и ум одновременно. Еще подумал было о том, какой муж нужен такой женщине, как Катя, но она ждала ответа и он вынужден был перейти с поэзии на прозу. – Но я почему-то подумал, что уже вызываю аллергию своими расспросами.
– Господи, Антон... о чем ты! – округлила глаза Катя. – Да я могу на эту тему сутками напролет говорить. Это же... это же беда и страшное несчастье, которое захлестнуло всю Россию! А ты говоришь – «аллергия».
Плетнев удивленно смотрел на сидевшую напротив него женщину. Только что это была нежно-обворожительная красавица, которую хотелось спрятать себе под пиджак и не показывать более никому, как вдруг... Жесткий, непреклонный врач-нарколог, который осознает всю ту ответственность, которую взвалил на себя. М-да, вот и думай теперь, господин-товарищ Плетнев, как себя вести с ней, если намерен...
Впрочем, он даже самому себе пока что не мог признаться в своих намерениях. Боялся отказа!
Однако Катя ждала ответа, и он вздохнул с облегчением, освобождаясь от своих мыслей.
– Ну, ежели нет аллергии, тогда вопрос на засыпку. Эти вещества или препараты, про которые ты говорила, их можно достать в принципе? И если можно, то где и как?
Катя вопросительно покосилась на Плетнева.
– Что, настолько все серьезно?
– Да.
– В таком случае, надо подумать.
Видимо, чисто автоматически, она отрезала еще один кусочек пиццы, отправила его в рот, сжевала и только после этого, без особой уверенности в голосе, произнесла:
– В принципе, можно и купить, конечно, но... но это очень хлопотно и сложно. Подобные вещества на строжайшем учете, и даже малейшая утечка...
– Короче говоря, этот вариант практически исключается?
– Да.
– Тогда, что еще?
– Можно, конечно, и самому синтезировать... если, конечно, ты большой спец в этом деле и под рукой находится надлежащая лаборатория, не говоря уж о соответствующих компонентах для нужного синтеза.
«Лаборатория...» – моментально отреагировал Плетнев. Лучшей лаборатории, чем та, в которой работал Савин, не найти, но в таком случае...
– Господи, да о чем это я! – вдруг вскинулась Катя. – Я знаю одного человека, кстати говоря, фармацевта, который является большим докой в этих вопросах, и если к нему подъехать и поговорить с ним, он выдаст полную информацию по этому вопросу.
– Это было бы вообще великолепно! – обрадовался Плетнев. – А кто это?
– Профессор Кокин! Он у нас в первом меде лекции читает.
– Кто?! – вырвалось у Плетнева, однако он тут же нарочито громко закашлялся, пытаясь скрыть свою реакцию.
– Профессор Кокин, – повторила Катя. – Из первого меда. Кстати, у меня есть его телефон, и если он тебе понадобится...
– Да, конечно, буду очень благодарен! – засуетился Плетнев, а в голове звучало убыстряющимся рефреном: «Кокин... Профессор Кокин... Ай да сукин сын!»
Когда с пиццей было покончено и Плетнев проводил Катю до забора, за которым начиналась территория наркологической клиники Бориса Андреева, и уже надо было прощаться, Антон спросил негромко:
– Ты позволишь еще разок позвонить тебе?
Катя снизу вверх заглянула ему в глаза.
– Господи, Антон... мог бы и не спрашивать об этом.
Глава 14
Раздумывая, стоит ли говорить Турецкому относительно тех подозрений, которые падали на Кокина, или все-таки лучше будет, если до этого он сам переговорит с профессором, Плетнев все больше и больше склонялся ко второму варианту, и уже на следующий день поехал «на свою работу», как он теперь называл фармацевтическую компанию Дмитрия Шумилова, не к девяти утра, а часом раньше, зная, что Кокин одним из первых появляется в лабораторном корпусе, не считая, конечно, уборщицы. И не ошибся. Когда поднялся на этаж и уже подходил к лаборатории, которой заведовал Кокин, едва не столкнулся в дверях с Оксаной, которая несла поддон, заваленный какими-то стекляшками.
