Джайлс Блант - Пучина боли
Делорм записала информацию, потом захлопнула блокнот.
— Как я уже говорила, мистер Раули, на данном этапе я просто разыскиваю свидетелей. Вы мне очень помогли.
Она дала ему свою визитку. По пути к выходу она попыталась краем глаза заглянуть в другие комнаты, но ни стены, ни какие-то предметы, ни мебель, — ничто в них не было похоже на интерьеры, снятые на тех фотографиях.
— Если еще что-нибудь надумаю, позвоню вам, — пообещал Раули. — Но, черт возьми, я совершенно уверен, что никогда не встречал там никого, кто был бы способен на какое-то насилие.
— Может быть, вы удивитесь, — заметила Делорм, — но я постоянно поражаюсь тому, какие люди оказываются на это способны.
18
Фредерик Белл покончил со своим куском земляничного слоеного торта и подобрал вилкой последние комочки взбитых сливок.
— Ты уверена, что он низкокалорийный? — поинтересовался он у своей жены Дороти, наводившей порядок в холодильнике.
— Я его принесла из «Здорового сердца», — сообщила она. Ее голос слегка приглушала дверца холодильника. — Он не повышенной калорийности.
— Это если съешь одну порцию. А если ты вдруг поймешь, что тебе страстно хочется вторую?
— Вторую нельзя. — Дороти была уверена, что обладает неисчерпаемыми запасами здравого смысла. Эта кладовая верой и правдой служила ей все те годы, пока она работала медсестрой, и столь же исправно служила ей, когда она стала женой психиатра. — Если ты возьмешь еще одну порцию, ты просто дискредитируешь саму цель — снижение потребления калорий.
— Я посвятил жизнь упусканию главного и дискредитации целей. Не понимаю, зачем мне в данном случае делать исключение.
Белл проглотил остатки чая. Чай был холодный, но температура этого напитка была для него не принципиальна. Чай хорош во всех видах. Некоторые британские привычки очень живучи.
— Я нашла совершенно очаровательный коттеджик возле Ноттингема, — сообщила Дороти. — Положила фотографию тебе на стол. Думаю, вряд ли ты на нее посмотрел.
— Увы. Я снова тебя разочаровал.
— Фредерик, неужели так трудно просто посмотреть на фотографию?
— Не знаю. Видимо, мне претит сама идея поселиться в Англии, выйдя на пенсию.
— Мы же это обсуждали. И вроде бы согласились, что мы оба будем счастливее всего именно там. Замечательный домик, недалеко от реки Трент. Ты всегда говорил, что хочешь жить у воды, когда уйдешь на покой.
— Героические личности никогда не уходят на покой. Это не в нашей натуре.
— Но когда-нибудь тебе придется, а я не хочу, чтобы ты слонялся по дому в эти бесконечные канадские зимы.
— Англия чертовски дорогая. И курс фунта заоблачно высокий.
— Недавно он сильно снизился. Мы можем себе позволить этот домик, и он такой милый.
Насколько было известно Беллу, это был единственный вопрос, в котором здравый смысл изменял Дороти. Здесь, в Канаде, у них был огромный дом, почти особняк. Но в Англии даже скромные домишки стоят почти полмиллиона фунтов. У Дороти явно преувеличенные представления о заработках здешних психиатров. Они же не в Штатах живут. Ну ладно, ей просто нравится разглядывать всякие коттеджики и садики, ничего страшного, пусть помечтает.
Белл поставил на разделочный стол свою тарелку и чашку, после чего ущипнул супругу за мягкое место пониже спины.
Дороти повернулась и слегка шлепнула его по запястью.
— Не начинай сейчас. Середина дня.
— Я вовсе и не думал. Через пять минут ко мне явится пациент. Я должен накопить в себе побольше gravitas.[27]
— Ну разумеется. Нельзя забывать про gravitas. Что бы мы без нее делали?
Давным-давно, еще в Лондоне, на заре их совместной жизни, Белл и его жена то и дело срывали друг с друга одежду. Но с годами их сексуальная жизнь приобрела более рутинный характер, что вполне устраивало Белла. Они любили друг друга, заботились друг о друге, больше ему ничего не требовалось. Разумеется, Дороти была не его уровня: не такая уж блестящая, даже не врач, — но с ней было хорошо. И она по-прежнему неплохо выглядела, даже в пятьдесят с лишним. У нее было тонкое лицо, а такие лица хорошо переносят старость; ее стройная фигура могла бы принадлежать более молодой женщине.
Белл вымыл руки в ванной на первом этаже. Ссутулившись, он открыл дверь, отделявшую кухню от коридора-приемной и его кабинета. Молодая женщина со светлыми волосами, остро нуждавшимися в шампуне, сидела на скамье в приемной. Другие пациенты листали бы «Нью-йоркер» или забавлялись с айподом, но эта женщина просто, нахохлившись, сидела в своем пальто, сложив руки на груди. Это была Мелани, восемнадцати лет от роду, воплощенное несчастье.
— Привет, Мелани, — сказал ей Белл.
— Привет.
Даже в одном этом слове он мог уловить заторможенность, внутреннюю неповоротливость, говорившую о тех колоссальных усилиях, которые были затрачены на то, чтобы выговорить эти два слога. И сразу же в помещении возник некто третий — депрессия. Белл воображал ее — или скорее уж его — безмолвной фигурой, некой невидимой для пациента Сущностью, в маске и капюшоне. Иногда Белл видел себя кем-то вроде старого священника из «Экзорциста»,[28] обреченного вечно сражаться с неубиваемым злом.
Мелани прошла за ним в кабинет и села на кушетку, расстегивая пальто; ее сумка сползла при этом с плеча на пол. Она откинулась назад и стала смотреть в пол. Доктор Белл опустился в одно из небольших кресел напротив, положив записную книжку на колено; он не улыбался, но его лицо приобрело выражение спокойного ожидания. Важно, чтобы пациент, после обычных вступительных учтивостей, заговорил первым; эти первые слова очень многое раскрывают. Но иногда, как вот сейчас, трудно дождаться, чтобы пациент преодолел то, что ему надо преодолеть, и начал говорить. Минуты проходили в молчании.
Мелани выглядела значительно старше своих восемнадцати. У нее были маленькие косточки и маленькая грудь, и чем-то она была похожа на вытащенную из воды крысу: длинноватый приплюснутый нос разделял пряди волос, занавесом падавшие на лицо. Свитер Северного университета тоже мало ее украшал. Когда она наконец заговорила, то смотрела только на свои вытянутые ноги.
— С трудом сюда пришла, — сообщила она.
— Вам показалось, это трудным? Не могли бы вы мне рассказать почему?
— Не знаю… — Последовала долгая пауза, во время которой она сохраняла неподвижность, только одна ступня двигалась туда-сюда, словно метроном. — Я так сама себя достала. Меня достало думать о себе. Говорить о себе. Говорить-то тут не о чем. Тогда зачем сюда приходить? Зачем еще раз все это переживать?
— Вы хотите сказать — вам кажется, что о вас не стоит говорить? Или вы имеете в виду — что бы вы ни сказали, это не улучшит ваше состояние?
— Наверное, и то и другое.
Доктор Белл специально устроил несколько секунд тишины, чтобы она сама почувствовала, как преувеличивает, — или скорее как преувеличивает та фигура в капюшоне, маячащая во мраке сразу же за границей поля ее зрения. Эта Сущность всегда понуждала своих жертв говорить так: обвинять себя в никчемности, тем самым предохраняя себя от малейших попыток спастись.
— Разрешите мне задать вам вопрос, — произнес Белл. — Представьте, что к вам кто-то пришел: подруга, незнакомая девушка, неважно, — и сказала: «Не надо со мной разговаривать. Я никчемный человек. Обо мне даже думать не стоит». Что бы вы ей на это сказали?
— Что она ошибается. Что никчемных людей не бывает.
— Но вы не готовы проявить к себе самой такую же доброту, какую согласны проявить по отношению к другим.
— Не знаю… Я только знаю, что все время у меня эта боль. Мне осточертело об этом говорить. Разговоры не помогают. Я просто хочу, чтобы все кончилось. Я даже…
— Даже что?
Мелани заплакала. Выждав мгновение, Белл взял со столика коробочку «Клинекса» и дал ей. Она вытащила две салфетки, но не стала ими пользоваться. Она рыдала, прикрывая лицо рукой.
— Почему вы прячетесь? — спросил он, но она только еще сильнее зарыдала. Однако по ее плечам, по прерывистым всхлипам можно было угадать облегчение.
— Господи, — выговорила она, когда слезы отпустили ее.
— Вам это было необходимо.
— Похоже, что так. Вот это да. — В ее голосе звучала опустошенность.
— Вы сказали: «Я просто хочу, чтобы все кончилось. Я даже…»
— Да. — Мелани с хлюпаньем высморкалась, продолжая хватать ртом воздух. — Да. Я вчера заходила в книжный, в «Коулз», и там мне попалась книга про суицид. Про суицид с посторонней помощью, скорее так. Там написано, как это сделать — как себя убить — безболезненно. Принцип в том, что надо надеть на голову пластиковый пакет и завязать.
— А потом?
— Ну, я ее все равно не купила, ничего такого. Но я долго стояла в магазине и ее читала.
