Джайлс Блант - Пучина боли
Кардинал решил, что сейчас это для него не самое подходящее чтение.
Он прошел в кухню, где Келли устроилась с альбомом для зарисовок. Он взял с разделочного стола стопку почты, которую она туда положила. Большинство корреспонденции было для Кэтрин: фотографический журнал, сообщения о предстоящих выставках, пришедшие из Галереи искусств Онтарио и Королевского музея Онтарио, счет за пользование карточкой «Мастеркард», а также различные массовые рассылки из Северного университета. Имелась также пара квадратных конвертов, адресованных ему: очередные открытки с соболезнованиями.
Он как раз искал ножик для вскрытия писем, когда зазвонил телефон.
Это был Брайан Оверхолт, полицейский из торонтского отдела убийств, Кардинал был с ним знаком целую вечность. Больше двадцати лет назад они вместе работали по преступлениям в сфере морали, а потом по наркотикам. Вдвоем они составляли отличную команду. Оверхолт был одним из немногих его торонтских коллег, по кому он скучал. До этого Кардинал звонил ему насчет Коннора Пласкетта.
— Джон, у меня есть ответ на твой вопрос. Пласкетт и в самом деле — «бывший человек». Пару недель назад в нашем клубном районе попал под «эскаладу».[30] Какое-то время провисел в списке больных, находящихся в критическом состоянии, а неделю назад умер. В прошлую субботу.
— Он у вас там был замешан в чем-нибудь, о чем мне следует знать?
— Если и был, нам про это ничего не известно. Его дружки все исчезли, когда его переехали, так что делай выводы сам. Похоже, им неохота было тратить время на объяснения с правоохранителями.
— Водителя вы взяли?
— Нет, но это вопрос времени. Могу тебе еще чем-нибудь помочь? Алло? Ты слушаешь?
Кардинал успел вскрыть один из конвертов, адресованных ему, и теперь смотрел в открытку, которая лежала внутри.
— Да-да, Брайан. Спасибо тебе большое. Если что, обращайся, в любое время.
— Конечно. Когда мне понадобится эскимос, попрошу тебя его достать. Да, а как там Кэтрин?
— Мне пора бежать, Брайан. Кое-что наклевывается.
На этой открытке стоял штемпель Маттавы, как и на первой; это снова был полуглянцевый «холлмарк», какие можно купить в любом крупном универмаге страны, не говоря уж о магазинах канцелярских принадлежностей. Значит, отправитель приобрел по меньшей мере три. Возможно, он все их купил одновременно в одном и том же магазине. Продавец мог обратить внимание на человека, покупающего целых три открытки с соболезнованиями.
Кардинал пытался держать мозг в режиме расследования, не реагируя на сами слова, которые были в открытке.
«Должно быть, ты был чудовищным мужем, — гласила она. Тот же прием: готовый текст открытки закрыт напечатанным посланием. — Жизни с тобой она предпочла смерть. Подумай над этим. Она в буквальном смысле предпочла умереть. Это должно дать тебе понять, чего ты стоишь».
Кардинал подошел к окну и повертел открытку, чтобы свет падал на нее под разными углами. Да, он различает тоненькую линию, проходящую через заглавные буквы. Почти наверняка тот же принтер, а даже если нет, то почти наверняка тот же отправитель. Кто бы это ни был, это не может быть Коннор Пласкетт: он умер раньше, чем Кэтрин. Коннор Пласкетт, как изящно выразился Брайан Оверхолт, стал теперь «бывшим человеком».
«Жизни с тобой она предпочла смерть».
— Иди ты на хрен! — Кардинал обрушил кулак на холодильник; магниты, записки и фотографии посыпались на пол.
— Пап, все в порядке?
Келли вскочила со стула и теперь смотрела на него встревоженными темными глазами.
— Все отлично.
Она положила ладонь на сердце.
— Мне кажется, я никогда не слышала, чтобы ты так ругался.
— Возможно, тебе придется к этому привыкнуть, — проговорил он, поспешно надевая куртку.
— Ты уходишь?
Кардинал схватил ключи от машины.
— Ужинай без меня, — сказал он.
20
— Не мог бы ты мне дать адрес Нила Кодвалладера?
Кардинал ехал в город по Шестьдесят третьему шоссе. Жар собственного гнева удивил его. Он чувствовал, как гнев пульсирует в запястьях, бьется в висках.
— Нил Кодвалладер сейчас живет один, Джон. Ему в настоящее время некого избивать.
Кардинал говорил по телефону с Уэсом Битти, куратором, отвечающим за досрочно освобожденных. В голосе Уэса был какой-то невозмутимый уют; трудно было поверить, что когда-то он был копом, однако он пятнадцать лет оттрубил в Полицейском департаменте провинции Онтарио, а потом уже перешел в более мягкую ипостась — тюремного куратора. Говоря с Уэсом по телефону, Кардинал всегда представлял себе толстого кота.
— Мне надо с ним повидаться по другому поводу, — сказал Кардинал, погудев «форду-фокусу», вдруг совершившему перестроение, не подав никаких знаков. — И мне нужно встретиться с ним сейчас же.
— Ты какой-то встрепанный, Джон. Если Нил как-то нарушил условия освобождения, скажи. Мы ведь всегда делимся тайнами со своими братьями и сестрами из смежных структур, а?
— Скажу, после того как с ним поговорю. Ты вообще собираешься дать мне адрес?
— Мэйн-стрит, восток, шестьсот девяносто. Но ты его сейчас там не застанешь. Он вкалывает на двух работах.
— Сейчас угадаю: он консультант-доброволец в Кризисном центре.
— Нет, я не могу себе представить Нила утешающим избитых женщин, по крайней мере — в обозримом будущем. Он три дня в неделю работает в «Уол-Марте». А остальные четыре отдает «Запперсу».
— Там, где делают ксерокс?
— Точно. Слушай, Джон, ты же не станешь туда врываться и подвергать его риску увольнения, а? Я не больше твоего сочувствую избивателям жен, но Нил уже уплатил свой долг обществу и теперь честно пытается…
— Откуда тебе знать? Ладно, я уже у «Уол-Марта», — сообщил Кардинал и дал отбой. Он вкатился на парковку размером с несколько футбольных полей.
Кардинал редко заглядывал в «Уол-Март». Здесь всегда было так трудно что-нибудь найти, и цены отнюдь не сглаживали возникавшее раздражение. Полдня у здешних стендов и прилавков толпились тучные пары, толкающие перед собой тележки, но сейчас тут было относительно пусто. Так или иначе, он предпочитал поддерживать своими деньгами независимые магазинчики в центре: задача, которая с каждым годом представлялась все более сумасбродной.
Единственное, что нравилось Кардиналу в «Уол-Марте», — так это то, что сюда брали на работу пожилых людей. Хотя тут работало и изрядное количество подростков, наловчившихся изображать беспомощность, здесь также трудилось порядочно пенсионеров, зарабатывавших себе прибавку к пенсии, помогая озверевшим покупателям отыскать тот или иной неуловимый товар. Он спросил у маленькой старушки, выглядевшей лет на семьдесят, где найти открытки.
— Вы уже почти пришли, — ответила она. — Они на соседнем стенде, вон там.
Кардинал отыскал местонахождение зоны, где были выложены открытки с соболезнованиями. Да, здесь имелось множество «холлмарков».
— Вот она, — пробормотал он. — «Выражаю глубочайшие соболезнования…»
Он взял открытку, идентичную третьей из тех, что он получил, и потом еще одну, как две капли воды походившую на вторую из полученных им. Похожих на первую не осталось: видимо, их распродали.
— Вы нашли то, что искали? — поинтересовалась старушка, когда он проходил мимо.
— Нашел. Спасибо. Скажите, Нил Кодвалладер сегодня работает?
— Нил? Такой высокий, из отдела фото?
— Много мышц, много татуировок, — пояснил Кардинал.
— Да-да. Он был здесь сегодня. Но, по-моему, он уже ушел домой.
Она направила его в фотоотдел, несколько стендов на запад и потом один на юг. Чтобы передвигаться по этому зданию, не помешал бы мопед.
— Нил ушел час назад, — сообщил подросток в фотографическом отделе. — У него есть еще работа, где-то в другом месте.
Десять минут спустя Кардинал был на противоположном конце города; он припарковался в недозволенном месте на Лейкшор-стрит, напротив «Запперса».
«Запперс» — из тех заведений, куда идешь, если ты приезжий и тебе приспичило срочно проверить электронную почту, или если тебе требуется отправить либо принять факс, или если у тебя сомнительный бизнес, для которого нужен анонимный почтовый ящик. Обычно здесь предлагают воспользоваться устаревшим компьютерным оборудованием по минимальным ценам. Сейчас тут был всего один клиент — азиатского вида женщина, с космической скоростью набиравшая текст.
Кодвалладер был за прилавком: повернувшись спиной к помещению, он ксерокопировал громадную стопу бумаг. Когда Нил повернулся, он, похоже, не узнал Кардинала.
Его длинные волосы и моржовые усы, возможно, были в моде лет тридцать назад: они бы подошли ему, будь он тогда рок-звездой. Тюремный срок не истощил его мускулов, которые грозили разорвать швы его футболки. Руки у него были до локтя сплошь покрыты татуировками.