Александра Маринина - Тот, кто знает
Наташа разлила кофе в маленькие изящные чашечки, поставила на стол сахар и, специально для Иры, пластмассовую коробочку с заменителем сахара, сливки и вазочку с по-прежнему любимым печеньем курабье.
– Как у тебя дома? – спросила она Иринку.
– Все спокойно. Муж пьет и шляется, свекровь зарабатывает деньги в частной клинике, свекор вершит политику. Все как обычно.
– А на душе как?
– Смутно, – Ира вздохнула, размешала ложечкой сахарные таблетки, – но в целом тоже спокойно. Кажется, я смирилась и привыкла. Надо же, когда-то мне казалось, что умру, если он мне не достанется, помнишь?
– Помню, конечно, – улыбнулась Наташа.
– И ведь не умерла, – Ира с недоумением пожала плечами. – Продолжаю жить, как ни странно. Удивительно, иногда у меня тело берет верх над разумом, и тогда я такое творю, что потом даже подумать страшно. До сих по не могу без стыда вспомнить, что наговорила тебе тогда на съемках.
– Прекрати, – поморщилась Наташа, – ну сколько можно об одном и том же. Проехали и забыли, хватит.
Да, тело у Иринки частенько брало верх над разумом, это верно. И Марик, ее отец… Пошел на поводу у голоса тела, переспал с красивой, но абсолютно не нужной ему соседкой, и вот результат. Надо же, как гены сказываются! Это у нее точно не от матери, Ниночка целенаправленно охмуряла и соблазняла Марика, хотела замуж за него выйти. Красивый парень, во всех отношениях приличный, с образованием, непьющий – это куда лучше, чем алкаш-работяга Николай. Для Ниночки близость с Мариком не была продиктована зовом тела. Впрочем, мать Иринки никогда себя не блюла, но отнюдь не оттого, что была нимфоманкой, не умеющей справляться с собственными сексуальными желаниями, а исключительно по «внетелесным» соображениям: за новые туфельки, за бутылку или просто для веселья, за компанию. А вот Марик поступил, может быть, всего один раз в жизни, именно так, как потом постоянно вела себя его дочь. Марик-то, судя по всему, умел справляться с голосом тела, он всегда, кроме того единственного случая, был разумным и осторожным, но Иринке этих качеств не передал. Она от матери унаследовала легкомыслие и бесшабашность, тягу к спиртному и нежелание сопротивляться собственному «хочу».
– Спасибо, Натулечка, – Ира подошла к мойке, сполоснула свою чашку, вытерла ее льняным полотенцем и поставила в шкаф, не замечая ироничной улыбки Наташи. – Тебе с ужином помочь?
– Не надо, у меня все готово. Я смотрю, ты даже в гостях теперь за собой посуду моешь.
– У тебя я не в гостях, – отпарировала Ира. – И потом, ты за мной столько посуды перемыла когда-то, что теперь и мне пора чем-то расплатиться.
– Ах ты боже мой! – рассмеялась Наташа. – И всю эту перемытую мною за двадцать лет посуду ты решила компенсировать одной малюсенькой вымытой чашечкой? Не ищите легких путей, девушка, вам со мной придется всю жизнь расплачиваться.
Она шутила, но Ира восприняла ее слова неожиданно серьезно.
– Натулечка, я все понимаю. Ты для меня столько сделала, сколько иногда и родная мать не сделает. Я всегда буду у тебя в долгу.
Ее большие темные глаза налились слезами, и Наташа поняла, что Иринка снова вспомнила маленькую Ксюшу. Нет, только не сейчас, не дай бог она заговорит об этом…
– Не будь такой серьезной, – весело сказала Наташа, – у нас с тобой сегодня большой день, мы должны радоваться, что сегодня вся страна увидит нашу с тобой работу. Пошли, я покажу тебе новую мебель для гостевой комнаты, вчера только привезли. Она еще не распакована, в ящиках стоит, но картинка есть.
Ира со свойственным ей умением быстро переключаться тут же вспомнила, что нужно волноваться и переживать, и снова затянула свою песню:
– Я так боюсь, прямо в глазах черно. Особенно в сценах с Приваловым я плохо выгляжу, он меня все время переигрывал, он же настоящий профессионал…
Они обсудили обстановку гостевой комнаты, глядя на цветную картинку в проспекте мебельной фирмы, потом долго советовались насчет того, какого цвета должен быть плафон на светильнике в кабинете. Но отвлечься самой и отвлечь Иру от неумолимо надвигающегося начала показа первой серии «Соседей» так и не удалось. Обе то и дело поглядывали на часы, потом на свои все сильнее дрожащие руки, потом друг на друга и виновато улыбались.
– Нет, это невозможно! – наконец воскликнула Наташа, безнадежно взмахивая руками. – Ты меня заражаешь своей тревогой, как генератор. Поднимись к нашим, приведи Бэллочку, она на меня успокаивающе действует. А вдвоем мы тут с тобой умом тронемся.
– Ты права, – согласилась Ира, – с Бэллой Львовной будет полегче. Люсю с Катей звать?
– Позови.
– А может, не надо? – с сомнением спросила Ира. – Будут ворчать и пищать, что это низкопробное «мыло».
– Ириша, придется позвать. Неудобно. Будем надеяться, что они сами откажутся.
– А мальчики где?
– Алеша в университете на подготовительных курсах, он часов в десять появится. А Сашка по своим делам носится, он теперь подрабатывает в какой-то фирме.
– Ты что, хочешь сказать, что у матери премьера, а сыновей это не волнует? – возмутилась Ира.
– Выходит, так. Но я не обижаюсь. Если бы это была моя самая первая работа – другое дело. А так они давно привыкли к тому, что мать каждую неделю появлялась на телеэкране. Теперь снова появится, только в другом качестве. Они еще слишком маленькие, чтобы чувствовать разницу между публицистической программой и художественным фильмом на двадцать серий. Им кажется, что это разные проявления одной и той же работы, а раз она одна и та же, так чего суетиться? И потом, если бы я сняла боевик, они бы с самого утра торчали перед телевизором, чтобы не пропустить. А сериал – это для мальчиков не интересно. Ируська, иди за Бэллочкой, полчаса осталось до начала.
Иринка с Бэллой Львовной и Андрей появились одновременно. Наташа из гостиной услышала звяканье ключей и подозрительное шушуканье.
– Что тут у вас происходит?
Андрей выглядел смущенным, Ира воровато оглядывалась, и только Бэлла Львовна безмятежно улыбалась.
– Ирочка, детка, я, кажется, у себя телевизор не выключила, сбегай, посмотри, – попросила она.
Ира торопливо выскользнула из квартиры, захлопнув за собой дверь.
– Что происходит? – повторила Наташа, переводя встревоженный взгляд с Андрея на соседку.
– Обсуждаем твою сестру, которая категорически отказалась идти к тебе в гости, – невозмутимо сообщила Бэлла Львовна. – Люся заявила, что для нее оскорбительна даже сама мысль, будто она может смотреть мыльную оперу. Мы тут потихоньку советовались, передавать тебе ее речь дословно или смягчить формулировки.
– И что решили?
– Решили сказать так, как есть на самом деле. Знание, золотая моя, – великая сила, я всегда учила тебя этому. Надо знать, что думают о тебе люди, чтобы не попадать в неловкое положение.
– А Катюша что же? Тоже считает для себя оскорбительным побыть рядом со своей теткой на премьере? – спросил Андрей, втискивая ноги в домашние тапочки.
– Андрей Константинович, голубчик, что вы хотите от двадцатилетней девочки? Ей и к тетке в гости смертельно хочется, и маму обидеть смертельно боится. При такой альтернативе она выбрала маму, по-моему, это вполне естественно. Но я вас уверяю, как только наступит время, она наврет маме, что ей нужно заниматься, запрется в своей комнате, нацепит наушники, чтобы из коридора ничего не было слышно, и будет смотреть кино как миленькая. У нее это на лице было написано, когда Люсенька фыркала и корчила презрительные мины.
– То есть как – запрется? – не понял Ганелин. – От кого? От родной матери?
– Люся тоже запиралась, – пояснила Наташа, быстро вытаскивая из духовки мясо и расставляя на столе салаты и закуски, – это у нее наследственное. Господа хорошие, в нашем распоряжении двадцать минут. К сожалению, я не могу вас кормить в гостиной, там пока еще нет стола. Поэтому все дружно сели, взяли в правую ручку нож, в левую – вилку, и вперед.
Ира! – крикнула она, услышав, как открылась входная дверь. – Быстро за стол!
– А как она вошла? – удивился Андрей. – Разве Ира брала ключи?
– Нет, я открыла дверь, когда мы все пошли в кухню, – отозвалась Наташа, накладывая ему посыпанный укропом отварной картофель. – Чтобы не бегать, ломая ноги, когда она позвонит.
Через двадцать минут все четверо сидели в гостиной на мягком полукруглом диване. Справа от Наташи – Андрей, слева – Иринка. Реклама, заставка, титры… Все, началось.
– Какой кошмар, – то и дело вполголоса бормочет Ира, – ну и рожа у меня. Господи, какая же я все-таки корова! Вот, так я и знала, что в этой сцене у меня не получилось… Нет, я совершенно бездарная! Боже мой, что я делаю! Это же надо было играть совсем не так…
– Перестань, – каждый раз шипела на нее Наташа, – не мешай смотреть. Потом все обсудим.
Ей тоже не все нравилось, но Наташа знала этот эффект «разных глаз». Ведь окончательно смонтированный и озвученный фильм она видела в последний раз всего несколько дней назад, и тогда этих недостатков не замечала. Несколько дней назад она была в одном душевном состоянии, сегодня – в другом, отсюда и различия в восприятии. Через полгода она увидит в фильме совсем другие недостатки, а те моменты, которые не нравятся ей сегодня, будут казаться удачными или по крайней мере вполне приличными. Это неизбежно, так уже было и с «Законами стаи», и с «Что такое хорошо…», с этим нужно смириться и не впадать в панику.
