Кнут Фалдбаккен - За гранью
— Алло? — Во всяком случае, ее голос был спокойным.
— Привет.
— О, это ты?
— Рад тебя слышать.
— Я тоже… — Она выдержала паузу. Казалось, она не была так занята, и Валманну уже стало легче.
— Просто хотел сказать тебе, что, судя по всему, я буду заниматься этим происшествием на шоссе.
— Да?
— Вместе с нашим другом Тимоненом.
— Правда?
— Насколько я понимаю, нам пригодится его опыт.
— В этой области ему нет равных.
— Вполне возможно, что я буду несколько чаще ездить в направлении Швеции.
— А ты, случаем, не сам напросился?
— Нет, получил указания. Просто я пытаюсь увидеть во всем положительные моменты.
— Отлично, Юнфинн. Просто сообщи мне, когда нужно забронировать люкс в отеле. Прости, мне нужно бежать…
— Понимаю…
— Ну все, пока.
— Я бы очень хотел, чтобы ты была сейчас рядом, — вздохнул он.
— Я знаю… — нежно произнесла она и положила трубку.
Это немного помогло.
23
Когда телефон наконец зазвонил, это оказалось для него неожиданностью. После разговора с Анитой Валманн достал карту и стал изучать расположение дорог в восточной и южной частях коммуны. Вывод был очевиден: район Хедмарка был просто раем для контрабандистов. На более детальной карте он обнаружил по меньшей мере двадцать дорог, пересекающих границу там, где не было никаких погранпостов, а во многих местах не было даже жилья. Пересечение границы здесь, очевидно, контролировалось лишь время от времени, если такой контроль вообще существовал. Ловить контрабандистов по всей этой местности от Финнскугена до Вэрмланда было все равно что охотиться на лося без собаки. Он вздохнул и попытался продумать способ поимки преступника, но почему-то его охватило чувство полного бессилия, похожее на то, которое возникало, когда он окидывал взглядом пейзаж Эстланда, простиравшийся перед ним во всех направлениях: волнистый ковер плотного, глухого леса, лишь иногда прерывавшегося небольшой поляной, лугом или зеркальной гладью озера, а затем, насколько хватало глаз, — снова лесной ковер, уходящий вдаль к голубым холмам. Вместе с этими воспоминаниями пришло ощущение одиночества и отчужденности, оставшееся с детства, когда он ходил в лес за ягодами с отцом и матерью, и они даже там не могли перестать ругаться и кричать друг на друга, а он сидел с несчастным видом на пригорке, стараясь дотянуться до красных ягод, которые прятались, словно живые; а лес, куда ни смотри, стоял первозданный, грозный, непроницаемый, дремучий.
Когда же вдруг зазвонил телефон, Валманн был так ошарашен, что, схватив трубку, уронил ее на стол.
— Привет, как у вас там дела в Хамаре?
Тимонен. Его невозможно было ни с кем спутать. Валманну показалось, что в этом медленном, ленивом говоре слышится легкий финско-шведский акцент.
— Да, понимаешь… — Валманн лихорадочно соображал, но не смог придумать ничего оригинального.
— Ты в курсе, что мы будем вместе работать над этим делом в Одале?
— Да, я узнал об этом сегодня.
— На самом деле это было мое предложение. Мне это дело кажется интересным. И я подумал, что если мы объединим наши усилия, то обойдемся без КРИПОС. Эти ребята ничем нам не помогут, а только распугают дичь. Понимаешь, о чем я?..
— Не совсем… — признался Валманн.
— Послушай. В среду я еду в Хамар. Буду давать показания по одному делу. Мы могли бы встретиться и все нормально обсудить. А пока загляни в рапорт о вскрытии.
— Ты имеешь в виду девушку?
— Да.
— А он уже готов?
— Ты удивишься, насколько быстро могут работать ребята из судмедэкспертизы, если их немного поторопить. Я освобожусь в четыре. Давай встретимся, скажем, в полпятого? Место выбери сам. Мне все равно где, лишь бы еда была горячая, а пиво — холодное.
— Ирландский паб, — выдавил из себя Валманн. Он не хотел посвящать Тимонена в свои холостяцкие привычки, одной из которых был обед из холодного тако в местной забегаловке. — Там неплохо готовят мясо.
— Отлично! — Казалось, Тимонен радовался и предстоящему обеду, и разговору.
Молодой коллега, которого Валманн не знал, подошел к его столику в столовой, как раз когда Валманн пытался пробудить свой аппетит, созерцая блюдо дня: бефстроганов.
— Иверсен, — представился он. — Из экспертно-технического, мы общались по телефону.
— Нашли что-нибудь? — Валманн с трудом сосредоточился. Он все еще прокручивал в голове разговор с Тимоненом, который его одновременно взволновал, ввел в замешательство и настроил несколько скептически. Словно парень из шестого класса выбрал себе в лучшие друзья парнишку из пятого. Во всяком случае, сомневаться в его профессионализме не приходилось: заполучить рапорт о вскрытии в понедельник, когда смерть произошла в пятницу вечером, — это трюк, которому не помешало бы научиться.
— Остатки неизвестного вещества, — объявил Иверсен. — Похоже на гашиш. Если его перевозили в этих трубах, то речь идет как минимум о десяти-пятнадцати килограммах.
— Отличная работа. — Валманн кивнул в знак признательности, давая понять, что разговор закончен. Новая информация заставила его снова почувствовать себя маленьким и одиноким, как кочка в лесу. Не успел он принять дело, как оно превратилось в странную запутанную историю, где факты, как ягоды, рассыпались в разные стороны из маленьких кулачков и терялись в зарослях вереска.
Рапорт судмедэкспертов пришел по факсу спустя десять минут после его запроса.
Как сообщалось, погибшей было около двадцати лет, переломы бедра и таза соответствовали версии о ДТП, кроме того, сильное повреждение в височной области с последующим кровоизлиянием было, возможно, следствием падения и удара о двигавшийся на большой скорости автомобиль. Последнее и послужило причиной смерти. Также на теле были обнаружены следы насилия: шрамы и кровоподтеки, которые были нанесены ранее и не могли быть следствием столкновения. Помимо этого имелись следы сексуального насилия, которое, должно быть, носило долговременный характер. Время смерти было установлено примерно с 17.00 до 19.00 в пятницу вечером.
Это он мог и сам им рассказать.
Шрамы и кровоподтеки. Следы долговременного сексуального насилия. Он снова увидел перед собой лицо молодой девушки с нехарактерными для севера чертами, покрытое искорками льда и обрамленное в фату из свежевыпавшего снега. Сколько времени могло потребоваться на то, чтобы кожа лица так замерзла во время первого осеннего снегопада? Сколько насилия могла выдержать эта двадцатилетняя девушка, прежде чем она навсегда превратилась в ледышку? А власти, куда они смотрят? Когда они наконец создадут законодательство, которое позволило бы этим молодым женщинам вернуться к нормальной жизни, а полиции — защитить их жизни и наказать сутенеров?
Глядя на озеро Мьёса, где вода и берег сливались воедино, покрытые густым туманом, Валманн почувствовал, что его негодование быстро уступило место меланхолии. Он открыл рапорт полиции Конгсвингера, чтобы убедиться в том, что он уже знал, а именно, что у погибшей не было обнаружено никаких документов, удостоверяющих личность. Что все, на что им придется рассчитывать, — это отпечатки пальцев и возможные следы на одежде. На ее дешевом наряде, который она, вполне возможно, приобрела в магазине подержанной одежды.
Валманн не питал особых надежд и в отношении отчета об осмотре «ауди».
24
Анне не было дома, когда Ватне вернулся в воскресенье из Конгсвингера. Не было ее и в понедельник, когда он проснулся. Арне пытался успокоиться, убеждая себя в том, что она в безопасности, что ей уже двадцать лет, и она вот уже полтора года живет одна. Сейчас молодежь иная, они все переворачивают с ног на голову, начиная от времени суток и заканчивая вопросами морали. Он должен был признать, что очень мало знает о студенческой жизни дочери в Осло, чем она занималась в свободное время, о ее личной жизни… Анне мало рассказывала, а он считал неправильным ее о чем-то спрашивать и что-то выпытывать. В таких вопросах девочке нужна была мать. Но мать была далеко (где-то в Ставангере, насколько он знал), погружена в новую жизнь с каким-то нефтяником. В современной Норвегии не принято сажать молодую девушку под замок, он понимал это и помалкивал. В основном. До вчерашнего вечера, когда она наконец решила познакомить его со своим кавалером, особо радостных событий не было. Но что это за кавалер!
Арне Ватне чувствовал, что напряжение растет, сколько бы он ни говорил себе, что все в порядке. А он не так уж и плох, этот Албан, обеспечен, хорошо одет, достаточно приветлив, насколько он смог понять из их недолгого общения. А золотые часы носят не только сутенеры. Но от дочери нет вестей вот уже трое суток, ее косметика лежит в ванной как и прежде, одежда раскидана по кровати и торчит из наполовину распакованной сумки. Они уехали внезапно посреди ночи, громко захлопнув дверь, это он точно помнил. Какой-то мужчина позвонил на ее мобильный и назвал его дочь Дианой…
