Якоб Пальме - Взрывы в Стокгольме
— Нет, это было уже в конце войны.
— И все-таки тебя мучает чувство вины?
— Да.
— Меня тоже. И хотя мне было тогда всего шесть лет, чувствовал я себя очень неважно, когда госпожа Хейманн рассказывала о том времени. Никак не мог заставить себя слушать о том, что случилось. Все время хотелось прервать разговор. Я просто принуждал себя вести допрос.
— Ты хоть знаешь, о чем идет речь? — спросил Бенгтссон.
— Да, конечно, я же слышал, что она сказала.
— Но ты знаешь, сколько их тогда было?
— Нет.
— Их тогда было несколько тысяч,— сказал Бенгтссон.— Несколько тысяч, и мы выслали их обратно в Германию, прямо в газовые камеры.
— Я об этом даже не подозревал.
— Об этом обычно не говорят. Ни в каком учебнике истории ты этого не найдешь. Потому что то время не украшает славную историю Швеции. Это как раз та глава, о которой все хотят забыть. Все те, по чьей вине все произошло.
— Но один человек об этом не забыл. Тот, кто устраивает взрывы.
— Да, тот, кто устраивает взрывы, не забыл... Хотелось бы мне знать, что это за тип,— сказал Бенгтссон, машинально оттягивая воротничок рубашки, как будто он сдавливал ему шею.
Сюндман посмотрел на Бенгтссона, подумал немного, потом произнес:
— Если он устраивает взрывы в тех домах, он должен быть настроен против этих домов, против тех людей, что там живут. Так что скорее всего это какой-нибудь нацист или что-нибудь вроде того.
— Послушай, на неразорвавшемся патроне из дома на Карлавеген был, кажется, нарисован шведский флаг?
— Да, а что?
— Ничего, просто еще одно подтверждение, что это националист или что-нибудь в этом духе, не так ли?
— Ну?
— Тогда это дело переходит в компетенцию службы безопасности.
— Ты что же, хочешь от него избавиться? Переложить ответственность на них?
— Нет, не совсем так. Правда, не без этого, у меня такая мысль мелькнула. Но это так важно, тем более что замешана сама полиция. Нет, мне нужно поговорить с Гордингом.
— Но, может быть, дело зашло в тупик? Может ведь случиться, что все эти взрывы не имеют ни малейшего отношения к тому, что произошло тридцать лет назад.
— Почему же?
— Потому, что хочется все забыть.
— А тут вдруг прошлое опять подымает голову и начинает устраивать взрывы динамита. И вынуждает нас вспоминать о вещах, которые нам так хотелось бы забыть.
— Ты молод и ни в чем не виноват,— сказал Бенгтссон.— Тогда ты ни в чем не участвовал. Ты имеешь право сидеть себе спокойно и обвинять нас, во всем виноватых. Тебе этого не понять, возможно, ты и сам бы так поступил на нашем месте. Только, мне кажется, не совсем справедливо: тебя тогда не было, а ты нас обвиняешь.
— Но ведь не я поднимаю вновь это дело,— сказал Сюндман.— Не я взрываю динамитные бомбы.
— Я знаю... Просто я в этом отношении очень чувствителен.
— Ну, хватит об этом. Поговорили и довольно,— сказал Сюндман.— Пойдем расскажем Гордингу о том, что выплыло новенького.
— Ничего больше не остается,— ответил Бенгтссон.
13
Теперь полиция могла идти по новому, многообещающему следу. Было решено разыскать всех иностранцев, когда-либо проживавших в пресловутых домах. Надо было обследовать все неонацистские организации. Были составлены списки всех лиц, имевших хоть какое-то отношение ко всем подозрительным домам, далее списки лиц, известных своими нацистскими настроениями или расовыми предрассудками. Проделали большую работу, получили неплохие результаты, но ни один из них пока не вел прямо к взрывальщику. Утром во вторник решено было обсудить дальнейшие действия.
Бенгтссон и Гординг сделали сообщение о результатах розыска.
— Вероятно, нам следует сосредоточить свои силы на каком-то одном варианте,— сказал Сюндман.— Мы можем достичь результатов, только если представим себе образ самого взрывальщика.
— Звучит хорошо,— сказал Гординг.— Интересно только, как мы можем представить себе образ преступника по таким скудным данным?
— Давайте проанализируем, что нам уже известно,— предложил Сюндман.— Нам известно, что взрывальщик как-то связан с этими домами, по всей вероятности, что-то случилось тридцать лет назад. Это, по-моему, наиболее перспективные исходные данные.
— А что делать с неонацистами?
— Это тоже одна из версий. Но их такое множество, всяких шалых неонацистов, что на след напасть очень трудно. Сначала нужно найти исходную точку, если уж идти этим путем. Кроме того, я думаю, что первопричина всех этих взрывов — иная.
— А что же тогда?
— Ведь взрывы так откровенно привязаны к этим именно трем домам... Первопричина, видимо, здесь.
— Взрывальщик, очевидно, действует не согласно каким-то логичным расчетам или схемам... Может быть, ему просто хочется обратить на себя внимание.
— Пожалуй. Мне сдается, это в некотором роде преступление ради развлечения... Вероятно, месть за что-то, что случилось давно, или даже болезненное влечение к силе, могуществу, которые дает динамит.
— Бог весть,— отозвался Гординг.— Только как это все поможет нам отыскать преступника? Давайте посмотрим списки взрывальщиков, о которых известно, что они психически больны. Их очень немного...
— Может, присмотреться поближе к поджигателям? — предложил Сюндман.— Влечение к огню и влечение к динамиту сходны, мне кажется. В обоих случаях это влечение к силе, к насилию.
— Тоже одна из возможностей,— согласился Гординг.
— Я, как и раньше, считаю,— сказал Сюндман,— что надо как следует заняться всеми, кто хоть в какой-то степени имел отношение к нашим трем домам. Давайте составим список.
— Невелика трудность. А что потом? Что делать со списком и с именами?
— Ну-ка, взглянем, какие имеются концы, по которым можно бы выделить из этого списка виновных.
— Не так много,— сказал Гординг.— У нас имеется шведский флаг на одном из динамитных патронов.
— Так. Дальше.
— Дальше у нас есть катышек удобрения с подошвы. Потом — сумка, и тут в особенности важны сырная корка и то, как починена сумка. Что из этого может нас подвести к виновному?
— От шведского флага нам ни холодно, ни жарко,— заявил Сюндман.
— По сумке мы уже делали попытки найти след,— сказал Фаландер.— Но пока безрезультатно.
— В катышек удобрения я тоже не слишком верю,— сказал Сюндман.— Мы не знаем, главное, из чьей он, собственно, подошвы. Может, даже не с ботинка преступника. И не знаем, где, в каком месте этот катышек попал в подошву. Так что он нам пока не шибко помог.
— В таком случае вся надежда на сыр,— заявил Гординг.
— Он у меня.
— Давай выкладывай.
— Мы переодеваемся в торговцев-разносчиков. Потом расходимся по квартирам, ко всем жильцам, стоящим в нашем списке, и спрашиваем, не желают ли они купить у нас исключительно хороший швейцарский сыр из Австрии, который нам, дескать, удалось достать прямо со склада.
— Ну и что дальше? — спросил Гординг.
— Взрывальщик понятия не имеет, что мы нашли кусочек сыра,— продолжал Бенгтссон.— Он этот факт совершенно выпустил из виду и за собой не следит. С теми, кто захочет у нас купить сыр, мы пускаемся в разговоры, интересуемся, не пробовал ли он такой сыр раньше, ну и так далее. С уверенностью скажу, не так уж много найдется людей, у которых дома только что кончился швейцарский сыр из Австрии. И если даже у нас окажется два или три человека, каким-нибудь иным путем можно будет сделать окончательную идентификацию.
— А что ж, можно и так,— сказал Сюндман.— Я лично к таким вещам отношусь немного скептически. Вдруг взрывальщик не захочет покупать никакого сыра, хотя пробовал его раньше.
— А мы станем предлагать его за исключительно низкую цену,— сказал Бенгтссон.— И будем беседовать также и с теми, кто не захочет покупать наш сыр. Спросим, почему же, мол, если пробовали его раньше, ну и всякое такое.
— Это работенка для специалистов своего дела,— сказал Сюндман,— которые могут заставить человека распространяться о куске сыра. А теперь прикинь, что ты будешь делать, если взрывальщика в этот момент нет дома.
— С теми, кого нет дома, мы займемся особо,— сказал Бенгтссон.— Разузнаем...
— Уж очень все это неопределенно,— сказал Сюндман.
— Ты что, можешь предложить что-нибудь получше? — спросил Гординг.— Ведь розыск до сих пор не сдвинулся с места.
— Нет, я только пытаюсь продолжить нашу дискуссию,— сказал Сюндман.— Мы же должны основательно взвесить все, прежде чем пускаться в такую хлопотную операцию.
— Да, но мне кажется, есть смысл попробовать,— сказал Гординг.— За неимением лучшего. Или как?
— Я тоже так думаю,— сказал Сюндман.
Вот каким образом началась самая знаменитая операция стокгольмской полиции. Операция называлась «Великая распродажа сыра».
