Якоб Пальме - Взрывы в Стокгольме
Обзор книги Якоб Пальме - Взрывы в Стокгольме
Якоб Пальме
Взрывы в Стокгольме
1
Наконец-то он добился своего. И тут вдруг взрыв... Далось ему это ой как нелегко. Но все же он сумел, уговорил: его уверенность, его искушенность, обаяние... Кто-кто, а он-то знал,— как мастер-искуситель. Быть внимательным, предупредительным, деликатным, веселым и нежным, сводить в шикарные рестораны, где можно вкусно поесть, постоянно следить, чтобы она была занята, чтобы ей было с ним приятно и весело. И все время оказывать ей знаки внимания. И — не торопить события.
И вот теперь его ожидала награда за все усилия. Наконец-то сдалась, сейчас она прямо таяла у него в руках — и вдруг взрыв.
Ну, наконец-то этот болван осмелел и решился взяться за дело как следует. А то дышит на меня, как на драгоценную марку, думала она перед тем как раздался взрыв.
И к чему было все так растягивать, думала она. Так уж заведено... вечно женщинам приходится ждать, вечно им приходится внушать мужчинам, что просто не устоять перед их обаянием.
Но теперь, слава богу, теперь он отважился поцеловать ее так, как нужно, и уложил на спину. Давно пора.
И в это время раздался грохот.
Что это они, из пушек, что ли, палят, была его первая мысль. Такой силы был взрыв. Совсем не такой, как при фейерверке. Сначала удар, потом протяжный грохот, весь дом заходил ходуном, фарфоровая вазочка на шкафу, подпрыгнув, свалилась.
Того и гляди весь дом рухнет, подумал он. Это Бог меня наказывает... Да, Бог наказывает за то, что я соблазняю молодую невинную девушку.
Но дом не рухнул. Грохот и трясение продолжались одно мгновение, потом все стихло. Но из соседней квартиры внезапно послышался резкий крик.
Конечно, это Бог меня предостерегает, подумал он. Предостерегает, чтобы я полнее ощутил свою греховность.
Черт бы вас всех побрал, подумала она. Что они, обалдели, что ли, ни с того ни с сего начали свои дурацкие взрывы, как раз теперь, когда у нас только налаживается. И потом, к чему так громко, подумала она, так близко от дома. Нет чтобы о людях подумать. И вазочку мою фарфоровую чуть не кокнули, такой белый, такой тонкий фарфор, мне ее тот парень подарил, верзила, ноги длинные, а усики — так просто смехота. Было этой осенью.
— Иди сюда, милый, и забудь обо всем,— сказала она.
— Прости меня,— сказал он.— Прости, что я обращаюсь с тобой так низко. Да простит мне Бог!
— Чего это ты мелешь! — воскликнула она.— Какое дело до этого богу? Забудь, я говорю, и иди сюда.
— Нет, лучше мне уйти,— вздохнул он.— Никогда больше не буду так...
— Никогда чего ты не будешь? Ты ко мне так хорошо относился, лапочка.
— Никогда так не буду обращаться с женщиной.
— Ты еще никак со мной и не обращался. Ты был просто добрым.
— Но ты не знаешь, о чем я думал. И хорошо, что не узнаешь. До свидания.
Как раз перед самым взрывом он размышлял о том, как снять брюки. Снять брюки — это как раз самое сложное и есть. Пока снимаешь брюки, получается какой-то странный и немного комичный перерыв. Очень трудно в такой момент сохранять романтические чувства.
Но теперь ни о каком раздевании не могло быть и речи. Вместо этого началось одевание. Он надел коричневое пальто и черные кожаные сапожки и быстренько исчез на лестнице. Она так и осталась стоять, ошеломленная, когда он перед самым ее носом захлопнул дверь. Да, черт знает чего можно ожидать, если водишься с таким вот религиозным психом, подумала она.
Она подняла упавшую при взрыве вазу, пошла на кухню и поставила кофейник, чтобы немножко себя утешить.
На лестнице пахло чем-то очень странным. Горький колючий запах, у него даже заболели глаза.
Высокие узкие окна, выходящие во двор, были набраны из маленьких разноцветных стеклышек, лучами расходившихся от круглого желтого, похожего на солнце стекла. Витраж заслонял собой унылый, запущенный задний двор. Но теперь все стекла вывалились, свинцовая рама была искорежена и своими гротескными переплетениями походила на рваные рыбачьи сети.
Дом был построен на Эстермальме в начале века, тогда это был аристократический район. Нигде так ясно не видишь социальный апартеид, как здесь — с этими двумя лестницами в каждую квартиру: темная лестничка для посыльных и прислуги и широкая нарядная лестница для господ.
Подъезд пытался произвести импонирующее впечатление — всеми своими фресками, своей выкрашенной в белый цвет панелью с затейливой, в завитушках резьбой, всей своей старательной имитацией старинной барской усадьбы.
Но сейчас все деревянные детали были вывернуты, расщеплены, точеные столбики в стилизованном балкончике у самого потолка вырваны из нижних креплений и наподобие исполинского гребня топорщились в сторону лифта, как ни странно, нисколько не поврежденного. На полу валялись доски, и мусор, и осколки стекла, столько, что он с великим трудом пробирался к выходу. Пол у входных дверей был покрыт стершимся красным ковриком. Посреди коврика виднелось полукруглое черное пятно с бахромчатыми краями. И коврик и пятно были припудрены нежной известковой пылью, поднимавшейся от его шагов. Светильник на потолке исчез, нет, вон он, лежит в углу, с разбитой лампочкой. Табличка со списком жильцов почему-то осталась висеть на своем месте, хоть и на одном-единственном винте. Стекло на табличке раскололось и рассыпалось на полу. Выцветшие фрески на потолке почти все обвалились, но две пухлых голых ноги без ступней остались: островок розовой романтики в море грубой штукатурки.
Зажимая нос, чтобы не слышать непривычного едкого запаха, он вышел на улицу и поспешно зашагал по Риддаргатан. Подоспело несколько зевак, он резко повернул направо и скорым шагом прошел мимо модернового магазина химтоваров. Пройдя примерно полквартала, он увидел полицейскую машину, на большой скорости мчавшуюся ему навстречу. Она пронеслась мимо, не обратив на него внимания, и он продолжал шагать, квартал за кварталом, взбирался вверх, спускался вниз, до самого входа в метро на Эстермальмской площади. Спустился под землю, подбежал к кассе и исчез на эскалаторе...
2
— Это все Билеки, хулиганы этакие,— сказала женщина инспектору полиции Фаландеру.
Она была низенького роста, толстенькая, с волосами в мелких кудряшках. На сухопарого, несколько хмурого с виду Фаландера она смотрела снизу вверх. Фаландер стал еще более хмурым и спросил:
— Какие хулиганы Билеки?
— Да вот же, из квартиры прямо над моей. От них только этого и можно ожидать. Вечный топот и грохот, радиола орет ночь напролет, так что никак не заснуть, и днем — бесконечный шум и возня. Но теперь они такого натворили! Наконец-то полиция за них возьмется... Так что старый человек сможет хоть дома побыть в тишине и покое...
— Вы думаете, тот, кто устраивает взрывы, из семьи Билеков? — спросил Фаландер.
— И думать нечего,— проворчала она, и лицо у нее стало злым и решительным.— Однажды они спустили на проволоке под мое окно какое-то привидение... У него была такая немыслимая, такая страшная гримаса! А в другой раз наехали на меня своими санками, пластмассовыми, у меня еще и на следующий день косточка на ноге болела. А уж невежливые до чего и ехидные, не приведи бог! Никакого уважения к старому человеку.
— Сколько же им лет?
— Старшему, наверно, лет двенадцать, а младшему десять.
— Как вы полагаете, откуда они взяли динамит?
— Чего не знаю, того не знаю. Это уж дело полиции, пускай сама разбирается.
Фаландер перешел к двери напротив и позвонил. Дверь открыла женщина лет двадцати пяти. Рыжие волосы, вероятно, крашеные, лицо в веснушках, длинные черные ресницы, облегающее шерстяное платье яркого бирюзового цвета.
— Здравствуйте, мое имя Берндт Фаландер, я из полиции,— начал Фаландер.
— Нет уж, спасибо, не хочу сейчас разговаривать с фараонами. Я пью кофе.
— Мне нужно только выяснить, не известно ли вам что-нибудь о взрыве на вашей лестнице.
— Что вам нужно выяснить, меня не касается. Вы и все остальные мужики вместе с вами можете катиться ко всем чертям.
— Высокого темноволосого мужчину в толстом коричневом шерстяном пальто видели сразу же после взрыва недалеко от вашего дома...
— Ну и что? Мне-то какое дело? Оставьте меня в покое, неужели непонятно? Я же сказала, что не желаю отвечать на ваши вопросы.
— Вы знаете высокого темноволосого мужчину?
— Нет, не знаю.
— Что вы делали, когда раздался взрыв?
— Это вас не касается!
— Послушайте, я инспектор полиции, занимаюсь расследованием взрыва и прошу вас мне немного помочь.
— Вы, небось, тоже считаете, что взрыв был предостережением со стороны бога?
— Нет, в следственной практике мы обычно исходим из более прозаических гипотез.
— А за этот взрыв вы что, собираетесь «высокого темноволосого мужчину» упрятать в тюрьму?
