Фридрих Незнанский - Черные волки, или Важняк под прицелом
Щеткин кивнул и завел машину.
— Ну, как там? — нетерпеливо спросил Плетнев, когда машина тронулась. — Как все прошло? Удалось что-нибудь узнать?
— Немного. Этот Вертайло разбрасывается деньгами направо и налево. У него, скорее всего, действительно какой-то криминальный бизнес. Петь, у тебя сигареты есть?
— В бардачке.
Александр Борисович закурил и продолжил рассказ:
— Наш грибник подарил Альбине кольцо за две тысячи баксов. Альбина считает, что у него большой бизнес. Он что-то говорил про фирму, торгующую памперсами.
— Памперсами? — не поверил своим ушам Плетнев.
Турецкий кивнул:
— Угу. Но думаю, что это не основной его бизнес. Скорей всего, просто официальное прикрытие. В любом случае, нужно установить за прапором слежку. На днях, он, возможно, появится в Москве. — Александр Борисович стряхнул с сигареты пепел и добавил: — Надо пробить все оптовые фирмы, торгующие памперсами в районе Братеево.
— Займемся этим прямо с утра? — уточнил Плетнев.
— Угу, — кивнул Александр Борисович. — А сейчас, Петь, отвези-ка ты меня домой.
— В «Глорию»?
— Нет, домой. Хотя… давай заедем в ночной магазин и купим пол-литра.
— Может, лучше в ночной бар и по пиву? — предложил Плетнев.
Турецкий покачал головой:
— Нет. В магазин, за поллитровкой. Хочу выпить — быстро и крепко.
4
Плетнев был прав, когда сказал, что Ирина Генриховна не ляжет спать, пока не дождется Турецкого. Она даже не думала ложиться. Сидела в кресле перед телевизором, смотрела какой-то фильм. «Смотрела» — это, конечно, слишком громко сказано. На экране мелькали кадры, мужчины и женщины беседовали друг с другом, соблазняли друг друга, но Ирина Генриховна абсолютно не следила за развитием сюжета, она была погружена в свои мысли.
В последние месяцы жизнь Турецких круто изменилась. Александр Борисович больше не сотрудник Генпрокуратуры. Более того — теперь он инвалид третьей группы. Что ждет их впереди? Ясно, что ничего хорошего. Ирина Генриховна слышала множество историй о бывших сыщиках, которые, оставшись без работы, быстро спивались. Раньше она не верила в эти россказни по причине их откровенной банальности. Но то, что творилось с Александром Борисовичем в последние недели и дни, расстраивало и обескураживало ее.
Турецкий почти не спал. Три или четыре раза за ночь он поднимался и брел на кухню — курить. С утра вставал нервный, бледный, раздражительный…
Когда Ирина Генриховна открыла дверь, Турецкий стоял на пороге, хмуря брови.
— Пришел наконец-то, — устало проговорила Ирина.
— «Старику не нужен был компас, чтобы определить, где находится юго-запад. Ему достаточно было чувствовать, куда дует пассат и как надувается парус», — процитировал Турецкий.
— Опять «Старик и море»?
— Угу. Я могу войти?
— А ты хочешь?
— Точно не знаю. Но попробовать стоит.
Ирина вскинула брови:
— Что такое?.. Духи? Турецкий, ты где шлялся?
— Да заехал по пути в один публичный дом.
— Фу, а я-то уж испугалась. Думала — ограбил парфюмерный магазин. И как в публичном доме?
— Да так, ничего интересного. Бордель как бордель. А ты почему не спишь?
— Да так, гостя принимала. Только что ушел.
— Что за гость?
— Один знакомый. Ничего особенного — брюнет, рост метр девяносто, физиономия и бицепсы, как у Сильвестра Сталлоне.
— О! Что ж он меня не дождался? Познакомились бы.
— Только после того, как свозишь меня в свой публичный дом.
Александр Борисович виновато улыбнулся:
— Ну прости, золотце. Я… был не прав… Я глупый, злобный грубиян. Я был, как лошадь в шорах… Ничего не видел… Только дорога… Нет, не то… Слишком красиво…
Ирина молча взяла Турецкого за пиджак и втянула в прихожую, продолжая в упор смотреть на него.
— Я всем вокруг порчу жизнь, — продолжал бурчать Александр Борисович. — Навязываю свои правила игры… — Он угрюмо мотнул головой. — Нет, не то… Я тебе жизнь сломал… И продолжаю в том же духе…
Ирина сняла с него пиджак.
— Мне один старик сказал, что надо идти наверх… — сбивчиво бубнил Александр Борисович. Он меня у себя в голове нарисовал… И картину подарил… Представляешь… Или мне это приснилось … Нет не приснилось… А ты… ходишь тут одна… занимаешься расследованиями…
— Сколько ж ты выпил, горе мое? — поинтересовалась Ирина.
— Я… почти не пил… Так, бутылка водки… Разве это пить?
— По какому поводу, позволь узнать?
— А разве нужен повод для любви? Разве нужен повод для счастья?
— Н-да, — усмехнулась Ирина. — Судя по тому, как сильно ты поглупел со вчерашнего вечера, одной бутылкой тут не обошлось. Иди в спальню, алкоголик. Сам-то дойдешь? Или довести?
— Обижаешь, — усмехнулся Турецкий, тряся ногой, чтобы сбросить ботинок. — А хочешь, я донесу тебя до постели на руках? Как… в былые времена? Хочешь, а?
— Ты себя донеси, горе луковое. А я уж как-нибудь дойду.
— Такая самостоятельная, — усмехнулся Турецкий. — И я тебе совсем не нужен…
— В таком виде нет. Кстати, где твоя трость?
— Трость? — Александр Борисович наморщил лоб. — Трость, трость… Не знаю. У Щеткина оставил, в машине. Или… у Альбины? Нет, у Альбины не оставлял…
— Пора замолчать, Турецкий, — сказала Ирина.
— Правда? Да, ты права… — Александр Борисович посмотрел на себя в зеркало и поморщился. — Ну и рожа. Нервный… больной… С отвратительным характером… неудачник. И кому я такой нужен?
— Может, хватит заниматься самобичеванием? Турецкий повернулся к жене.
— Слушай, — сказал он вдруг, — а давай разведемся? В самом деле, на фиг я тебе такой сдался?
— Ну, хватит болтать, — строго сказала Ирина. Она взяла Турецкого за руку и повела его в спальню, а он послушно, как ребенок, побрел за ней, пошатываясь и бурча по пути:
— Никто меня не слушает… Черт знает что такое… Уйду… Пойду чиновником в ведомство… бумажки перекладывать…
— Пойдешь, пойдешь, — улыбалась Ирина. — Но сначала спать. Завтра у тебя много работы.
— Какой работы?.. Я безработный…
— Ты сыщик. И всегда им будешь.
Турецкий вдруг остановился, развернул жену и обхватил ее щеки ладонями. Долго смотрел ей в глаза, а потом тихо произнес:
— Интересно, это будет очень смешно, если я скажу, что люблю тебя?
— Конечно.
— Ну, тогда я лучше промолчу.
Турецкий привлек жену к себе и крепко ее поцеловал.
5
Вертайло был одет в джинсы и светлую рубашку. Его слегка одутловатое лицо было гладко выбрито. Сейчас он ничем не напоминал того деревенского пьяницу, которого Щеткин встретил в Красном Быте.
На левом запястье бывшего прапора поблескивали дорогие часы. На шее красовалась массивная золотая цепочка.
Оперативник «водил» Вертайло по городу уже больше полутора часов. Маршрут бывшего прапорщика не отличался оригинальностью. Сначала он зашел в кафе и плотно пообедал. Затем направился в ближайший сквер, сел на скамейку и закурил. Полчаса он сидел в сквере, покуривая сигарету за сигаретой и разглядывая проходящих мимо девушек. Вдоволь накурившись, он глянул на часы и быстро поднялся со скамейки.
Следующим пунктом дневного маршрута Михаила Михайловича Вертайло стал пивной бар неподалеку от метро «Савеловская».
Здесь Вертайло сел за небольшой столик, утопленный в каменной нише. Минут пятнадцать он сидел за столиком в одиночестве, потягивал из высокого бокала темное пиво, небрежно, но цепко поглядывая по сторонам. Затем к столику подошел молодой человек. Поздоровавшись с Вертайло, парень уселся за столик. Вертайло что-то с усмешкой сказал ему, парень в ответ нахмурился. Было видно, что молодой человек настроен весьма серьезно и не собирается шутить. Было в его загорелом лице что-то упрямое, можно даже сказать, упертое. Глубоко посаженные глаза молодого человека смотрели на Вертайло спокойным, но недобрым взглядом.
Молодой человек заказал себе стакан апельсинового сока. Потягивая сок через соломинку, он стал что-то спокойно рассказывать Вертайло. Тот слушал внимательно, чуть склонив голову набок и глядя на парня немигающими глазами. Изредка вставлял какие-то замечания, на что молодой человек, сохраняя спокойствие и невозмутимость, кивал.
Оперативник пытался вслушаться в разговор, но и молодой человек, и Вертайло говорили очень тихо.
— Дорогие друзья! — взревел вдруг со сцены обезображенный усилителем голос ведущего. — Мы начинаем концертную программу «Для вас и только для вас»! Позвольте вам представить нашу группу…
Ведущий взмахнул рукой в сторону нескольких молодых людей с гитарами, стоящих на сцене, и доверительно сообщил, что группа называется «Пивные раки» и что музыку, которую она играет, нельзя отнести ни к одному из известных музыкальных стилей.
