Надежда Лиманская - Бездна смотрит на тебя
— Племянница! — подсказал Валерий.
— Племянницы! Да! Она написала о своей судьбе. Упомянула, — жизненные обстоятельства сложились, таким образом, что вынуждена была изменить имя, фамилию. В общем, расспрашивала в письме, стоит ли ей перебираться в Штаты, просила, чтобы мы не беспокоились — она не из бедных, ну и так далее. Прабабушка перечитывала его целый день, сидя в любимом кресле. А вечером того же дня умерла с ним в руках!
Валерия порылась в мягкой вместительной сумке.
— Вот адрес! — протянула конверт. — Здесь в Ленинграде жила вся её семья, до того, как… А вот другой, уже московский адрес её племянницы! — Взяв оба конверта, Валерий пробежал глазами текст. — Потому ты так рвалась в Россию? Не терпится навестить? — слегка тряхнул конверт, — я знаю, где это. Не вопрос! Только сегодня вряд ли попадём, поздновато!
— Да ладно! Конечно, можно и завтра, или, когда там… — снова отвернулась — Всё равно никто из моих там больше не живёт! Вся надежда на встречу в Москве!
— А приедем в Москву, навестим не только твою родственницу, познакомлю с моими друзьями…
— Валери! — внезапно. — Что такое — политические репрессии?
Валерий обнял её, прижав к себе спиной, поцеловал в затылок. Катер пронёс их по Неве ещё сотню метров. — О! Взгляни туда! — Валерий указал пальцем. — Через леса и болота в 1713 году на левом берегу Невы проложили «Большую прешпективную дорогу» к зданию Адмиралтейства. Сейчас её называют — Невский проспект. Эта самая дорога пересекала Фонтанку, потом построили деревянный мост. Здесь находилась застава, и потому строили мост солдаты, которыми командовал подполковник Аничков. Несмотря на бесчисленные перестройки, его по-прежнему называют Аничковым.
Валерий что-то шепнул «капитану».
— Зимняя канавка! — продолжал Валерий. — Она соединяет Неву с Мойкой. Слушай, Лерка, на мой взгляд, это самый очаровательный уголок старого Питера! Да, а позже у канавки был построен более просторный, второй Зимний дворец.
Дальше Валерий поведал о младшем брате Зелёного и Красного моста, — Синем. С удивлением узнала, что прежние, деревянные, были окрашены в соответствующие цвета.
— Четвёртый чугунный мост на Мойке — Поцелуев…
— Поцелуев! — повторила. — Боже! Как романтично! Валери! Хочу на мост поцелуев!
— Обязательно! А для начала. — Прищурился, посмотрев вдаль. — Так вот, мадам Восторг! Мост Поцелуев расположен на продолжении нынешней улицы Глинки, неподалёку от места пересечении Мойки с Крюковым каналом, — поймав выражение её лица, — впрочем, неважно! Легенда рассказывает, название возникло оттого, что рядом были казармы Морского экипажа и моряки прощались на этом мосту со своими возлюбленными…
— Ой, — заверещала Лера, повторив, — как романтично! — Весёлые её глаза заставили Валерия замолчать и не упоминать о другой, более прозаической версии названия.
— Сейчас мы плывём по течению от Второго Садового моста в то место, где из Мойки вытекает канал Грибоедова. Здесь, Лерка, находится самый оригинальный мост по композиции. Три его части. Что? Не интересно? А-а! — протянул, глядя на грустные глаза, — Устала!
— Немного голова кружится!
— Укачало барышню! — хмыкнул «капитан».
— Дальше, в наших планах — мост, который держат львы! — огорчённо, — интересует?
— Ты неисправим, Валери!
— Ну, так что, господа? — воскликнул «капитан», — причаливаем? — Валерий взглянул на спутницу. Её милое лицо было задумчиво, как показалось, озабочено, ко всему прочему, казалось усталым.
— Пожалуй! А жаль! — Подал ей руку.
— Позвольте! Извините, ради бога! — подал снова голос «морской волк». — Целый день туда — сюда, по рекам, каналам! Добавить бы надо! — затем узнаваемый жест, — потёр пальцы. — Напарник не поверит! — Валерий достал купюры.
— Надеюсь, достаточно на двоих? — «капитан» почтительно снял фуражку.
— Да уж, более чем! Благодарствуем! Сдачу возьмите!
Вскоре они оказались неподалёку от Театральной площади, на красивом изгибе канала Грибоедова.
— Этот мост так и называется, — Львиный.
Откинув головы на мускулистых шеях, дружно опираясь лапами, львы держат в своих пастях тонкие железные цепи.
— Никогда не видела ничего подобного! — воскликнула Лера. — Красотища! Настоящая гармония! Инженерной мысли и творчества. Скульптор был гением! Жаль! Сейчас так не строят!
— Есть хочешь? — прервал тираду Валерий. В ответ она хитро взглянула.
— Как этот лев! Р — р — р! — сжав пальцы, словно коготки, шутя, набросилась.
— Ой — ё — ёй! Сдаюсь! Задавите, мадам, старого, больного человека!
Какое-то время дурачились, затем Валерий заявил:
— Слушай, а голод, и в самом деле — не тётка!
Лера в ответ громко рассмеялась. Он привык к резкой перемене её настроения и потому нисколько не удивился, когда очень усталый голос жалобно попросил:
— Валери, милый, давай в гостиницу! Там и поедим!
— На завтрак давно опоздали, пропустили обед! Остаётся ужин! Тебе не надоела французская кухня? Забыла? Вечерами-то, ресторан нашей гостиницы превращается в ресторан высокой, как там, в рекламном проспекте, французской кухни! Во как! Но я, мать, не князь Облонский! Не гурман, как этот, со вкусами эпикурейца!
— Лев Толстой! Анна Каренина!
— Совершенно верно! Умница ты, Лерка! Даром, что за кордоном родилась! А своя, в доску! Помнишь, да? Как любовно описал его наш барин, граф по имени Лев Николаевич Толстой. — Затем, — эх, жаль, — вздохнул, — говорят, в декабре в этом ресторане устраивают невероятно роскошные буфеты с русскими национальными закусками! Да-а! — похлопал вдруг себя по животу, — вот и борща, и мяса… Водки ледяной хочу!
Валерия звонко рассмеялась: — Золотой ты, мой, русский мужик! — Бесшабашно махнула рукой, — веди! Куда захочешь, туда и пойдём!
Рано утром они поехали по адресу русской прабабушки Валерии. С одной из красивейших улиц нырнули, что называется в подворотню. Чугунное кружево ворот, состоящих из двух половинок — распахнуто. Сердце чуть не вылетало из её груди. Валерия сделала несколько шагов внутрь двора. Слева, выстроившись в ряд, стояли мусорные баки. В них рылись два человека. Спитые красные лица, мешковатая грязная одежда, — мужчина и женщина неопределённого возраста. Валерию не пришлось что-либо объяснять. Все города мира наводнены многочисленной армией подобных людей. И в Америке таких, — Валерия, ни к месту, вдруг, вспомнила русскую грубую поговорку, — как собак нерезаных. Мельком взглянув на пару хорошо одетых людей, бомжи продолжили свою работу.
— Вот он, этот дом! — Валерий показал куда-то за деревья.
Пятиэтажное здание с двумя фасадами, эркерами, увенчанными башенками, а также украшенные лепниной, воспроизводили мотивы деревянной русской деревянной резьбы и вышивки. Дом живописно выделялся из всех окружающих застроек.
— Надо же, как хорошо сохранился! И здесь живут? — удивилась Лера.
— Дом, сразу видно, после ремонта!
Подойдя ближе, услышали:
— Небось, тоже из этих! Элиты этой самой, творческой! Ха-Ха! Хотя, не похоже. Не здешние! Заморские гости, кажись!
Затем тот же хриплый женский голос спросил:
— Господа! Кого-то ищите? Помогти?
— Спасибо, мамаша! — услышав русскую речь, обиженно поджала губы. — Какая мамаша я тебе?! — фыркнула женщина. — Сам ты, блин, козёл!
Не обращая внимания на маргиналов, агрессивно глядящих в их сторону, Валерий спросил:
— Хочешь войти? Я договорюсь с консьержкой!
Лера, скрестив руки на груди, молча стояла, рассматривала стены, окна. Отрицательно мотнула головой:
— Не стоит, думаю! Уйдём отсюда!
Не глядя на Валерия, поспешила к воротам. Он всё понял. Идол, благодаря ярким, трогательным рассказам прабабушки о своём детстве, о русской аристократией, на протяжении всей её жизни, созданный в подсознании, — свергнут с пьедестала, разрушен нелепой ситуацией. Она надеялась испытать нечто удивительное, что заденет, заставит трепетать. А тут — мусорные баки, бомжи. И новые люди. Теперь, — в их, старом доме. Чужие, вероятно, очень состоятельные, потому как живут в самом центре Петербурга, в этом, прекрасном доме. «Что ж, — как там, в Библии? — всё проходит! Пройдёт и это!», — решительно прошла, опередив его на расстоянии нескольких шагов.
Опомнилась, остановилась. У ограды Екатерининского сада на участке вдоль Невского проспекта, цепко ухватив Валерия за рукав, буквально поволокла вдоль работ художников, которые выставлялись здесь. Он купил ей портрет забавной маленькой девочки, играющей с собакой, рост которой гораздо превосходил ребёнка. Девочка, изображённая маслом на небольшом полотне, имела невероятную схожесть с Лерой. Конечно, маленькой.
Наконец, заметил, — настроение Леры заметно улучшилось. Определил сразу. По ямочкам на щеках, по искрящему тёплому синему пламени в глазах.
