Надежда Лиманская - Бездна смотрит на тебя
Наконец, заметил, — настроение Леры заметно улучшилось. Определил сразу. По ямочкам на щеках, по искрящему тёплому синему пламени в глазах.
Лера с удивлением узнала, как именуют объекты на площади Островского, все питерцы. Библиотеку — «Публичка», театр — «Александринка», квадригу Аполлона на театре — «Кучер с Александринки». Сколько прозвищ памятнику Екатерине второй и говорить нечего! Самое приличное — «Печатка».
— Смотри, мать, — обратился Валерий, — видишь бронзовых фаворитов вокруг пьедестала?
— Вижу, конечно! Ну и что?
— А то! Питерские острословы рассказывают: эти самые фавориты жестами демонстрируют, якобы, размеры своих достоинств. А вот Державин виновато разводит руками!
Лера заливисто расхохоталась.
— Ну и, слава богу, я рад, что ты окончательно пришла в себя! Кстати! Одна из легенд гласит, — под памятником зарыты несметные богатства! Ещё давно, при закладке памятника одна из дам, сорвала с себя перстень и бросила в котлован. И её примеру, представляешь, последовали другие дамы.
Они обошли памятник.
— Самый несчастный монумент! У него, к тому же, часто пропадают скульптурные детали: бронзовые цепи, ордена, шпаги. Однажды Екатерина была замечена, — продолжал Валерий с улыбкой, — в тельняшке и с бутылкой в руках! Подвыпившие моряки так пошутили!
— Это не есть культурно! — неожиданно воскликнула в ответ, коверкая русскую речь, Лера. Возмутилась: — Дикость! Ни в одной стране этого бы не произошло!
— Да, вот ещё! Как раз то, что сейчас бы объединило все народы и культуры! — Она посмотрела на него. Шутит? — «Катькин садик» — место встречи геев ещё с царских времён!
Она подняла бровь.
— Удивлена?
— Признаться, да!
— Это почему?
— Россия, Валери, всё же суровая страна. Весь мир об этом знает! История страны, нравы! Как могло такое появиться здесь?
— А что нравы? Что удивительного?
— И нравы — тоже. И жизнь. — Вздохнула. — Она здесь настоящая, понимаешь? Без всякого искусственного налёта, внешней шелухи! Без фальши! Здесь даже за большими деньгами не спрячешься! Всё на виду! — потёрла лоб. — Не то, что в Европе или у нас, Штатах! У вас, если людям хорошо, весело, — они смеются! Нет, — молча печалятся.
Лера подняла голову, взглянула на небо, вздохнула: — И всегда грустят! Эта вселенская русская грусть! — Вспомнила слова мэтра Доминика Биноша. — Грустят о том, чего нет, и не было никогда!
Валерий с новым интересом взглянул на неё.
Глава 21
Россия. Ленинград. Середина 70 — х.
Мама оказалась дома. Одна. Открыв дверь, едва бросила взгляд на дочь… Всё поняла.
— Деточка! — крепко обняла. Затем внезапно сделала шаг назад. Жёстко:
— Нагулялась?!
Девушка продолжала стоять у двери, затем прислонилась к стене. Мать ушла вглубь квартиры. Обоняние уловило приторный запах лекарств. Прошло несколько секунд, возможно, минут. Дочь, сутулясь, вошла в комнату. Мама сидела, опустив голову и, сомкнув руки в замок, о чём-то думала. Подняла глаза.
— Сейчас сделаю тебе ванну. Затем расскажешь! Всё до самой крошечной детали!
Снова опустила лицо, глядя в пол, неуверенно спросила:
— Он жив?
В ответ — тишина. Взглянула на дочь. Та отрицательно коротко мотнула головой.
Затем, сидя в ванне и вдыхая аромат густой пены, изо всех сил тёрла кожу жёсткой мочалкой. Напрасно. Чётко осознавала: то, что случилось с ней — не на поверхности, — засело глубоко внутри! Не вынуть! И жизнь слишком рано разделилась на «до» и «после». Странно, — слёз не было.
Очень удивилась, увидев накрытый, со вкусом сервированный стол. Как когда-то давно, в детстве.
— Как ты? — услышала тихий материнский голос.
Кутаясь в махровый розовый халат, пыталась улыбнуться в ответ. Не вышло.
— Лучше! Намного лучше!
Они сели напротив друг друга. Мать подняла тяжёлый взгляд. Уставилась в лицо. Дочь старалась не смотреть ей в глаза. Синий глубокий взгляд, словно колодец или омут, манил и засасывал — спасения не было, — или, правда, или ничего!
— Это у тебя, — мать положила перед ней пару тех самых серёг, — откуда? — Голос смягчился. — Дорогая вещь! Старинная! Побудут у меня! Спрячу!
После ужина, девушка, сгорая от стыда, изредка закусывая губы, сквозь слёзы, наконец, рассказала всё. Мать, в душе жалея дочь, всё же, недоверчиво, почти грубо:
— Это всё? Уверена?
— Не совсем! — засомневалась та. — Домработница! Тётя Света! — Затем, умоляя мать, — она хорошая! Мам! Пожалуйста!
— Раньше думать надо было! — Решительно встала из-за стола. Бросила взгляд на настенные часы. Затем дочь едва разобрала чуть слышное: — Я спасу тебя, чёрт бы тебя побрал! Чего бы мне это не стоило!
Затем уже громче:
— Ты не знаешь, — и, слава богу, — что такое колония для несовершеннолетних! Не допущу! Умру, но ты…, — взглянула на дочь, вернее, сквозь неё. — Глупая! — Усмехнулась. — Чем же ты оправдаешься, если что?! — Подошла к полке, где стояла школьная сумка.
Вынула ту самую простынь. Почувствовала, как сжалась дочь. Всё равно швырнула ей в ноги. — Этим?! Сожгу! — Брезгливо убрала в целлофан. — Лишние улики нам ни к чему! Ложись спать, детка! Никому не открывай! Мало ли!
Подошла к девушке, погладила по волосам.
— Господи! Ну, за что?! — Отстранилась. Затем, лицо матери, или показалось, — просветлело. Такой она становилась в моменты, когда принимала окончательное решение.
— Если меня долго не будет. Всё равно, никому не открывай! В школу не пойдёшь! Будут звонить, — ты заболела! Всё!
Всю ночь снились кошмары. Приснился Игорь. О чём-то просил, умолял. Она вскакивала, просыпаясь в поту. Никто не звонил. В квартире стояла гробовая тишина. Мать не появилась и под утро. Ещё одна беспокойная ночь и день.
Всё это время она лежала в кровати, изредка проваливаясь в забытьё. Затем вскакивала, беспокойно ходила по комнатам. Подбегала к входной двери, напряжённо прислушивалась, потому как знала: внешние звуки и шорохи там, за дверью, — бряцанье притаившейся беды.
Словно ветерок, что-то легко касается обнажённого плеча. Запах духов. Мама! Наконец!
— Вставай, моя хорошая! — тревожно всматривается в лицо дочери. — Так я и знала! Ничего не ела! — куда-то удалилась. — А ну, давай, залпом! — подаёт стакан красного вина.
— Мам! Ты чего? Может, не надо?
— Пей, говорю! Крепко заснёшь, а там… — Помогла привстать. — Тебе нужны силы! Нам с тобой… О себе, вообще, молчу!
Девушка, не возражая, — бесполезно, — превозмогая тошноту, через силу, влила в себя терпкую жидкость.
— Проснулась! — мама склонила лицо. — Ты меня напугала! Знаешь, который час? — Не услышав ответ, — два часа ночи другого дня! — Мотнула головой. — Ну и ладно!
Дочь улыбнулась в ответ. Она и правда, отдохнула. Снилось что-то приятное. Очередное мамино: «Как ты?», всколыхнуло, вернуло на землю.
— Вижу, вижу! В порядке! — мать засуетилась. — Полежи немного, а я соберусь пока!
— К-куда? — не поняла.
— С работы я уволилась, из института ушла! Покупателей на квартиру нашла! Та-а-к! — покачала головой. — Чёрт! Твои документы из школы! Придётся ждать до завтра, аж до девяти часов утра, а хотелось бы пораньше…
Девушка встрепенулась, резко села. — Объясни толком, мам! А как же…
— Всё! Довольно! Не смей! Ничего не говори! — Отмахнулась. — Только жить начали и опять! — обратила к ней искажённое лицо. — Всё ты! Как твой проклятый отец! Ну, почему ты не в меня?! — Упала на диван, закрыла лицо руками!
Дочь поняла, ещё немного, запахнет лекарством.
— Не сердись, мам! Я всё сделаю! Как скажешь!
— «Как скажешь»! — зло, вдруг, передразнила мать, вскочив. — Мозги у тебя, как у…, — будто прогоняя что-то, махнула рукой, — так, хватит! Что толку от плача, упрёков и крика? Устраиваться надо!
— Где устраиваться-то, мам?
— В Москву поедем! Там затеряться легче!
— Всё заново?! — чуть не плакала дочь.
— А что делать? В тюрьму захотела?! Вон, весь город на ушах! Что смотришь? И тётя Света твоя ничего никому уже не расскажет!
— Ты её…, — дочь закрыла лицо.
— Забудь! Пойми ты! Она свидетель! — Заметила, как побелело лицо дочери. Та снова упала на кровать, закрыла подушкой голову. Мать не слышала, как та рыдала. Поняла позже, увидев сотрясающееся тело дочери под одеялом.
— Ничего! Даже к лучшему! Выплачется, легче станет! — произнесла в пустоту.
Девушка проснулась от громкого разговора матери по телефону.
— Она нездорова! Нет! Я сегодня же заберу документы! Да! В другую школу! Чем вызвано? — Что-то стала объяснять.
Затем мама с кем-то говорила снова. Властно и жёстко. Она услышала обрывок:
— Если к часу дня денег не будет, я продам квартиру другим! Если и цену подниму, будьте уверены, претендентов навалом! Согласны?! Жду! — Мать рассмеялась. Дочери знаком был этот смех: задуманное матерью воплощалось. Без малейшего отклонения.
