Надежда Лиманская - Бездна смотрит на тебя
Надо держаться. Никто не должен понять, догадаться — каково ему, — крутому следаку по особо важным. Хотя, нет, был в его жизни метод унять эту боль. Один единственный. Универсальный. Одна, как он это называл про себя, — манипуляция, держала на плаву все эти годы. Тоски, одиночества. Одна она, — эта чёртова работа. Участвуя в расследованиях серийных преступлений на протяжении многих лет, именно работа, бросая его в зловонный водоворот — серию очередных жестоких убийств, — она, — на время расслабляла хватку окаменевших цепких пальцев памяти и загнанной глубоко внутрь, боли. Уводила, отвлекала.
Ежедневно сталкиваясь с мерзостью, что разрешал и позволял себе человек, с его извращённым разумом, глядя на дело рук его, Антон не раз убеждался: трудно представить, что природа наделила этого, с позволения сказать, человека, какими-либо чувствами. В такие моменты, будучи на месте преступления, в голову лезли разные мысли. Даже такие, совсем, казалось, несуразные, нелепые. Вот в чём, например, эта самая разница между человеком и животным? Про себя соглашался, — плюсы явно на стороне животного. Ведь всякое животное делает свой выбор, руководствуясь инстинктами, потому не отступает от правил, отведённых ему Богом. Животные, как ни крути, послушны ему. А человек? Человек же, по причине свободы собственной воли, прекрасно осознаёт, что может вмешаться в свод этих самых правил, отведённых Богом. Захочет, — подчинится, нет, — противопоставит себя. Да, у человека есть свобода выбора. И, если он придерживается правил, и, осознаёт ту самую свободу выбора, в нём рождается духовность, устойчивость, равновесие. А значит — Вера, Надежда.
Человек. Животное.
Две машины, которых природа снабдила чувствами. Инстинкт у животного. Преимущество человека над всеми — свобода выбора. И если он, — человек с его свободой выбора, проявленной в поступках, осознанно или нет, — противоречит всем законам и правилам, — следом наступает Пустота. Тёмная, как мрак. Чёрный мрак. Бездонный. Не успеет опомниться, — чёрная бездна, оскалив пасть, нависнет. Вынет душу, затеряет её в бездонном чёрном мраке… Вот он выбор… Кто недавно был человеком… Становится Зверем…
— Аркадий Петрович! Что за срочность? Мы же договорились…
Генерал подошёл ближе, на полированную поверхность легли снимки. Распахнутые глаза молодой девушки лет двадцати смотрят в небо. Отчётливо просматривается тёмное небольшое отверстие во лбу.
— О, Господи! — не сдержалась Саломея.
— Да! Вчера, — кивнул, вздыхая — около часа ночи! — Генерал присел. Коротко взглянув на экран ноутбука, закрыл. Как водится, — в напряжённые моменты, слегка хлопнул пятернёй по столу:
— Жду ваших предложений! — Многозначительным взглядом обвёл лица присутствующих.
— Прошерстили, что называется, — вступил в разговор, доверительно обращаясь к Саломее, теперь уже как к своему коллеге, Крошеминников, — каждую травинку вокруг! — Землю, — повысил неожиданно голос, — почти через сито просеяли! А труп?! — Шея мужчины пошла красными пятнами. — Золотые украшения на месте! Не ограблена! Не изнасилована! Удар по голове, дырка во лбу! Всё! Тупик!
Саломея положила руки на прохладную столешницу, вытянула перед собой и сомкнула пальцы.
— Скажите! Удар! Какой он был силы?
— Не сильный! Жертву вначале оглушили…
— Не изнасиловали. — Тихо произнесла Саломея. — И удар… Убить предполагали, всё же, по-другому! Иначе! Как в тех, предыдущих случаях!
— И что это нам даёт? — недоумённо воскликнул Крошеминников. — Мы топчемся на месте, Саломея!
— Пожалуйста, Антон Сергеевич, читайте более внимательно то, — кивнула на стопку бумаг, своих отчётов, — что там написано! А последний случай лишь яркое подтверждение…
Раздался телефонный звонок. Услышав сообщение, Пашков присвистнул.
— Давно? — Мельком взглянул на Саломею. Она вопросительно подняла брови. Генерал назвал адрес.
— Да, это номер моего дома!
— Саломея! В вашем доме произошёл несчастный случай! — Саломея привстала, напряглась, тревожно взглянула. — Нет-нет! С вашей семьёй, к счастью, всё в порядке! — С собой покончил известный предприниматель! — Пашков произнёс фамилию. — Самоубийство! Выбросился из окна собственной квартиры!
«Готов ли ты пойти на это?» — кто-то повторил. Почти насмешливо. «Это» случилось. Не верилось. Отрицательно покачала головой.
— Это убийство! — опомнилась, услышав собственный голос.
Мужчины недоумённо взглянули на неё. Лицо Саломеи побелело. Игорь неуверенно произнёс:
— Бывает! Не следует так волноваться!
— Воды? — предложил генерал и тут же протянул стакан.
Она неловко отстранила, стакан чуть не вылетел из рук хозяина кабинета.
— Успокойтесь, Саломея! Присядьте же, наконец! — Громко приказал. Словно под гипнозом, подчинилась. Ей казалось, — короткий миг пребывала в плену удивительного для неё, полусознании. Одна её часть отлично слышала, понимала, другая — отсутствовала.
— Простите! — услышала голос генерала. — Не обижайтесь! — Мягко предложил, — может, всё же, воды?
Шум в голове умолк. Предметы, наконец, приобрели очертания. Игорь Вольнов махал над её головой газетой. Крошеминников, гладя по плечу одной рукой, успокаивал, как ребёнка, другой, держа носовой платок, очень осторожно промокал щёки. Поднесла руку к лицу, удивилась: «Слёзы? Надо же! Вот ещё!»…
Затем вдруг вспомнила: сегодня утром была слишком занята своими мыслями, чтобы вникнуть в смысл чужого, подозрительного разговора. Стала винить себя: «Но позже! Как я могла? Всё же, «звоночек» раздался и забил тревогу!». Она всегда верила этим сигналам! Что же случилось на этот раз? Почему отмахнулась? Отмахнулась? Ну, кто? Кто бы ей поверил?
Саломея немного подумав, успокоилась. Что, вообще, она могла сделать? Была ли она в силах что-то предпринять? Единственное, что оставалось ей тогда — вернуться в подъезд, тряхнуть молодых бизнесменов за воротнички трендовых сорочек и заорать в лицо:
— А, ну, подлецы, колитесь! Кого вы вздумали убить в моём доме?!
Подняла глаза, вопросительно взглянула на генерала, — нет, и он бы не поверил! Затем взяла стакан:
— Спасибо вам! Извините! — Сделала несколько глотков. Задумчиво посмотрела в широкое окно кабинета, затем обратилась к Пашкову, очень тихо проговорив:
— Аркадий Петрович, я должна вам кое-что сообщить! Перед самым приездом к вам, сюда, — Саломея выдохнула, — трудно в это поверить, но я, — взглянула на генерала, — я стала свидетелем одного случайного разговора…
Глава 20
Россия. Санкт-Петербург. Наши дни.
Шасси самолёта уверенно коснулись посадочной полосы.
— Обожаю Питер! Дух его обожаю! — воскликнул как мальчишка Валерий, вытянув шею, заглядывая в иллюминатор, смотрел вниз, будто искал что-то. А у Валерии внезапно беспокойно забилось сердце. Ведь это она столько времени уговаривала своего Валери показать ей эту самую загадочную страну, откуда родом прабабушка, бабушка, и этот, лучший по её словам, на земле город. Ленинград. Теперь его называют иначе. Первоначально, правильно, по имени, задуманным ещё русским царём — Петром Великим. Петербург! Санкт-Петербург!
Конечно, можно было ей и турпутёвку взять. Отстоять, прослушав, в границах вежливого интереса, скучный монолог экскурсовода у какой-нибудь исторической достопримечательности. Или взять личную, обзорную экскурсию и получить, опять же возможность увидеть некий обязательный набор основных достопримечательностей. Всё опять же, зависело от гида, его квалификации, а тут…
— Слушай, Валери! Почему ты говоришь «Питер»? А не, как там у вас, по — старинке, Ленинград? Или. Санкт — Петербург?
Во время перелёта женщина безмятежно спала. Он изо всех сил старался не потревожить, не нарушить её сон. Розовые щёки, синие глаза окончательно не сбросившие сон наивные в эту секунду, а также жёсткий ёжик волос, смешно торчащий во все стороны, и это, почти картавое «по-старинке». Сердце Валерия зашлось нежностью. Она напомнила ему малыша. Маленькую своенравную девочку, которая нуждается в заботе и защите. Его защите.
— Лерка! — Потянулся обнять, — стриж мой, милый! — Смешно подмигнул, чмокнул в щёку. — Почему «Питер»? Вот приедем — узнаешь! Покажу тебе, Лерка, свой, вернее сказать, мой Питер!
— «Свой», «мой»! — Повторила. Затем задумчиво, ещё раз. Будто заново привыкая к новому смыслу совсем обычного слова. Непредсказуемая как всегда, Лера, неожиданно гибко развернулась и порывисто прижалась своим изящным, почти невесомым телом к Валерию.
Затем, устроившись в гостинице, и, немного передохнув, Валерий, не долго думая, сразу заявил:
— Покажу тебе, детка, для начала, Питер с реки. Неплохо разбираясь в истории, тебе, Лерка, наверняка известно, что Питер называют во всём мире «Северной Венецией»? Или нет?
