Дональд Уэстлейк - В колыбели с голодной крысой
Я пошевелился в постели, и она быстро обернулась:
— Ты проснулся?
— Да. — Я взглянул на свое голое тело и сел. Она подошла и села рядом, губы ее тронула мечтательная и вместе с тем грустная улыбка.
— Пол, — тихо сказала она, но не окликая меня, а вслушиваясь в свой голос, произносящий мое имя. Потом осторожно положила ладонь мне на колено и тихо спросила:
— Ты меня любишь?
— Не знаю, — честно признался я. Я слишком был взбудоражен и ошеломлен, чтобы успеть разобраться в своих чувствах.
Но ей понравился мой ответ, и она улыбнулась.
— Я тоже не знаю, люблю ли тебя. Но надеюсь, что люблю. Или полюблю. И ты тоже меня полюбишь.
Я с трудом подыскивал нужные слова, но не находил. Ко мне вернулась ясность мысли, и мною начинала овладевать паника.
Она между тем продолжала, не дожидаясь моего ответа.
— В старших классах со мной творилось что-то невероятное, — сказала она все тем же тихим мечтательным голосом. — Стоило какому-нибудь парню дотронуться до моей груди, и я готова была в кровь расцарапать ему лицо. — Она взглянула на меня, улыбнулась и покачала головой. — Однако я не была девственницей, — сказала она. — Ты это понял.
Я молча кивнул.
— Мне двадцать семь лет, — продолжала она. — Страсти кипели в моей душе с пятнадцати лет. Откуда мне было знать, что ты появишься на моем пути? Я никогда не была неразборчивой, Пол. Я думала, что смогу выйти за него замуж.
— Все в порядке, — сказал я. Мне казалось, она ждала именно такого ответа.
— Хочешь, я расскажу тебе о нем? Или не хочешь?
— Лучше не надо.
— Он больше не существует. Ты полностью вытеснил память о нем. С этого момента он перестал существовать.
Я не хотел об этом говорить. Я не хотел даже думать об этом. Кто была эта женщина? Каких-нибудь три часа назад мы были совершенно чужие люди и не знакомы друг с другом. Но за это короткое время она умудрилась связать меня любовными узами, мы стали несчастными влюбленными. Она была просто-напросто сумасшедшая, она была не в своем уме.
На этом я прервал свои размышления. Элис Макканн, эта хрупкая, утонченная девушка, внезапно оказалась свидетельницей убийства, внезапно лишилась семьи — ведь ее родители погибли, дед был ее единственной родной душой. Они жили вместе в этом доме — и если она слегка тронулась, то причиной этому могло послужить тяжкое горе. Она осталась совершенно одна на всем белом свете. Она в полном отчаянии, и вдруг появился я. Я был добр и участлив, она выплакала у меня на груди свое горе и в отчаянии доверилась мне. Она не хотела оставаться одна, лишенная любви, сочувствия или просто человеческого общества, и попросила меня остаться. Я читал, что люди, чудом избежавшие неминуемой смерти, — шахтеры, извлеченные из-под завалов, люди, уцелевшие при автокатастрофе, приговоренные к смертной казни и помилованные за несколько минут до казни — очень часто испытывают непреодолимое сексуальное желание, словно только таким образом могут удостовериться, что жизнь продолжается. У Элис, должно быть, было такое же чувство, и все это вместе с внезапной утратой и одиночеством, добавим к этому желание удостовериться, что она еще жива и не превратилась в прах.
Грубо? Бесчувственно? Нет, естественно. При виде смерти мы в первую очередь с удовлетворением отмечаем, что наша-то жизнь продолжается, и только позже на нас снисходит сочувствие или печаль о том или о той, чья земная жизнь завершилась. К тому же проявленная ею поспешность вряд ли является плодом ее сознательного раздумья.
Нет, Элис осуждать нельзя. Она была в отчаянии, а ее эмоции — на пределе человеческих возможностей. Ей надо было каким-то образом привести себя в чувство. Ну а я? Какое оправдание может быть у меня?
А оно было мне необходимо. И даже очень.
Начать с того, что я был слаб. Я ее не соблазнял, это она меня соблазнила, и соблазнить меня оказалось чертовски легко. Если девушка испытывает нервное напряжение, то мужчина, обладающий хотя бы крупицей порядочности, должен быть сдержан. Я понял это только тогда, когда было поздно.
К тому же в свою защиту должен добавить, что за последние два дня я тоже перенес достаточно сильный эмоциональный стресс. Не столь горестный и сильный, как у Элис, но тем не менее он основательно подорвал мои силы.
Оправдания, извинения. Но да поможет мне Бог, я найду в себе силы себя простить. Трудно было бы жить, если бы мы не умели себя прощать. Я не думаю, что в лихорадочных поисках смягчающих вину обстоятельств, когда я сижу вот так здесь, на кровати Элис, я чем-то отличаюсь от любого другого мужчины. Рано или поздно она сама сможет трезво оценить события этого дня и скажет себе:
"Я легла в постель с незнакомцем через четыре часа после убийства дедушки”. Если бы я мог, я должен бы был как-то смягчить этот момент.
Поэтому я не сказал ничего, что было способно разрушить созданные фантазии о нас с ней, и просто попросил:
— Не говори мне ничего о своем прошлом, и я тебе ничего не скажу о своем. Согласна? Она улыбнулась.
— Мы совсем-совсем новенькие, — сказала она и сжала мою руку в своих ладонях.
— Привет, Элис, — сказал я.
— Привет, Пол. — Она снова улыбнулась. С каждой секундой она становилась все более лучезарной, а ее мечтательность постепенно улетучивалась. Она встала, продолжая держать мою руку, и спросила:
— Ты не голоден?
— Я умираю от голода.
— Я приготовлю ленч.
— Хорошо. Я... О Боже, Уолтер!
— Что? — В ее глазах появился испуг.
— Я им сказал, что приеду вскоре после часа. — Я принялся собирать свои вещи, разбросанные по комнате. — Вероятно, они уже сходят с ума.
— Позвони им еще раз, Пол. Не уходи.
— Я сказал им, что вернусь, я сказал им.
— Пол, подожди. Я сказала тебе, что помогу. Позвони им и скажи, что ты будешь поздно, а мы поговорим за ленчем. Это меня остановило.
— Поможешь мне? Как?
— Я знаю, что удалось разыскать Чарлзу Гамильтону, — ответила она.
— Знаешь? Откуда? Он сам тебе рассказал? Она покачала головой.
— Это я ему рассказала, — ответила она.
Глава 19
Второй разговор с Уолтером оказался менее приятным, чем первый. В его голосе звучали стальные нотки, и, хотя прямо он ничего не сказал, я понял, что Флетчер и другие считают Уолтера ответственным за меня и уже не скрывают удивления, зачем он взял меня на работу.
Я извинился, хотя и не знал за что. Но я твердо знал, что в моем рассказе не было и доли правды. Я не сказал ему, где нахожусь и что со мной происходит. Не сказал и того, что я, мол, напал на след тайны Чарлза Гамильтона. Он узнает обо всем, когда я заполучу эту тайну и вернусь в мотель, но пока он не должен знать, что я по-прежнему занимаюсь этим делом. Я обещал скоро вернуться и повесил трубку.
Элис приготовила салат, потому что сегодня было очень жарко, наверное, это был самый жаркий день за все время моего пребывания в Уиттберге. Она также подала белый хлеб, сыр и колбасу. И опять-таки ледяной чай.
Слегка перекусив, Элис приступила к рассказу:
— Чак пришел ко мне полторы недели тому назад и показал письмо, которое он получил от мистера Фримена из Вашингтона. Он знал, что я работаю в бухгалтерии, и сказал, что если на фабрике происходит что-нибудь противозаконное или если есть что-нибудь, что помогло бы профсоюзу, то в первую очередь это должно быть отражено в бухгалтерских документах.
Я ждал, не сводя с нее глаз. Она положила мне на тарелку салат и продолжала:
— У меня есть ключ от офиса, и я знаю код сейфа. Мы с Чаком пришли туда вечером после работы и посмотрели все бухгалтерские книги. Никого в здании не было, кроме старого Эбнера Кристо, ночного сторожа, и мы сделали вид, что мы... — она слегка зарделась и отвела глаза, — используем офис для чего-то другого. В этом случае он никому ничего не сказал бы.
Рассказ об этой уловке, по-видимому, смутил ее, и некоторое время она ела, уставившись в тарелку. Я выпил ледяного чая, доел свой бутерброд и ждал продолжения. Наконец она, кажется, преодолела смущение, но я не знал, насколько надежен ее контроль над собой. Если ее выбило из колеи упоминание о воображаемой любовной связи, то ее самообладание не может быть надежным. Поэтому я не торопил ее с продолжением, хотя с нетерпением ждал кульминационного момента.
Через минуту она снова подняла на меня глаза и продолжала:
— Мы занимались этим целую неделю. Помощь от Чака на самом деле была не большая; он не слишком-то разбирался в бухгалтерии. Но мы продолжали, и в конце концов я обнаружила кое-какие нарушения.
— Ну?!
— Да. Сказать по правде, Пол, я пока не очень опытный бухгалтер, так что я и сама не во всем разобралась, но одно было ясно — деньги уходили на сторону. Как ни сложно это было, но по крайней мере часть пути нам удалось проследить. — Она положила ладони на стол. — У фабрики имеются два направления расходов, — сказала она, загибая пальцы на левой руке. — Во-первых, зарплата служащим и отчисления в социальные фонды. Это то, что связано со служащими. — Она загнула пальцы на правой руке. — Во-вторых, стоимость сырья, транспортные затраты, отопление, или так называемые накладные расходы. — Она сложила ладони вместе. — Но в отчетных документах все расходы отражаются одной строкой. Они все взаимосвязаны. Если проследить эту систему сверху вниз, то на некоторой стадии они разделяются на расходы на одно, расходы на другое. Понимаешь, как это происходит?
