Ричард Пратер - Бродячий труп
— То, что и сейчас — у меня не было времени переодеться...
— Естественно. Но опиши для меня, пожалуйста, Лилли.
Она описала. Это было что-то, конечно, ужасно открытое.
— Я должна бежать, Шелл. Мой выход. Заходи все же, когда сможешь. Понимаю, ты жутко утомился сегодня.
— Ну, немного. Но я уже начинаю приходить в себя.
— Пока, Ше-е-елл.
— Пока, Лилли.
Кладя трубку, я почувствовал, что улыбаюсь. Болезненно, но улыбаюсь.
Я допил кукурузное и начал наливать еще, но тут вспомнил про кувшин с мартини, приготовленный в воскресенье вечером. Вот что доктор прописал! Нет ничего лучше мартини, раз уж ты начал улыбаться.
Он почти замерз. Я же поставил его в морозилку «на несколько минут» и не открывал ее с тех пор. Я наполнил свой любимый двойной мартини, из тех, что обычно оставляют для ночей «Абсолютного безумия». И телефон зазвонил как раз тогда, когда я делал первый глоток моего двухдневной давности «безумия».
На этот раз я добрался к телефону с вполне объяснимой живостью. Немного двигаться было все же лучше, чем просто сидеть на одном месте.
— Алло?
— Шелл? Это Зазу.
— Без шуток? Вот это да!
Она тоже была в курсе всех новостей, включая и телек, и поспешила сообщить мне об этом. Ко всему прочему она добавила:
— Шелл... Я тебя прощаю.
— Ты что?.. — я перевел свой полуокоченевший язык в другое положение, соображая. — Ты прощаешь меня? Чудесно! За что же?
— За то, что ты сделал с папочкой... Ты говоришь как-то странно. Тебя ранили и в язык?
— Нет, он почти неповрежден. Просто... я немного отморозил язык о... мартини.
Помолчав, она продолжила, как будто я ничего и не говорил:
— Он в тюрьме, но это должно было случиться рано или поздно. Мама и я понимали это.
— И мама тоже?
— Да. Кроме всего прочего ты спас ему жизнь. Эта бомба... этот динамит, — она сделала паузу. — Шелл?..
— Да?
— Ты меня прощаешь?
— Ну... — мне нужно было подумать. И я пытался соображать. Она подстроила одну из самых мерзких пакостей в моей жизни. Но, с другой стороны... — Какого черта... Конечно, прощаю. Эй, тебе действительно двадцать два, я не ошибся?
— Да, — мягко, потом еще мягче: — Я, наверное, был ужасна?
— Ну...
— Но все же он мой папочка. Должна же я была его защитить?
— Пожалуй. Я тебе вот что скажу, Зазу. Если я окажусь в беде, надеюсь, ты будешь на моей стороне?
— Я на твоей стороне, Шелл. По-своему.
— Ага? Как это по-своему?
— О... ты же понимаешь.
Опять это чертово «понимаешь».
Мы поболтали еще немного, и, когда положили трубки, я вполне догадывался, «как это по-своему».
Нырнув в кухню, я вернулся обратно с мартини и сделал еще один осторожный глоток. Он все еще слишком замороженный, конечно. Но не хватало еще чего-то. Чего-то... Я же забыл перченую оливку!
При этой мысли мои глаза упали на низкий, исцарапанный столик перед диваном. На нем все еще лежал тот квадрат черного бархата. А в его центре — да-да, весь пронизанный жилками мой чудесный агат.
Нет, бесполезно. Где бы ни блуждали мои мысли, они всегда возвращались к... вы уже знаете, к чему.
Я поднял агат и бросил его в мартини. Так-то лучше. Согреет его чертовски. Даже вкус улучшит. Я старался держать глаза открытыми, пока глотал. И видел этот агатик, как он перекатывался на дне стакана. Красиво.
Я допил мартини, поставил стакан на столик и уставился на него, думая красивые думы.
И телефон зазвонил опять.
Я прыгнул к нему и схватил трубку. Так хорошо я давно себя не чувствовал.
— Аллоу? — страстно произнес я. — Сивана?
![Фредерик Дар - Глаза,чтобы плакать [По моей могиле кто-то ходил. Человек с улицы. С моей-то рожей. Глаза, чтобы плакать. Хлеб могильщиков]](/uploads/posts/books/148319/148319.jpg)
