Надежда Лиманская - Бездна смотрит на тебя
По мере того, как формировался её план и обрастал самыми мелкими деталями, женщина постепенно успокаивалась, в глазах зажглась прежняя доброта…
Мать просто расцвела на глазах.
Но, вот однажды, когда мама ушла в очередной раз из дома, девочка едва услышала шёпот проспавшегося отца:
— Доча! Принеси водички!
Девочка оторвалась от учебников, — поспешила выполнить просьбу. Дрожащая рука перехватила стакан. Неприятно было смотреть на заросшее щетиной, жалкое, — а когда-то холёное, красивое, как ей казалось, лицо отца.
— Присядь, доча! — произнёс он, откидываясь на подушку. — Кое-что хочу тебе рассказать!
И тут она услышала такое. Уши загорелись. Она не хотела этого слышать. Чуть ухмыляясь, поглядывая на дочь, не стесняясь, отец ударился в воспоминания о своих любовных похождениях. Со всеми мелкими подробностями. Девочка, мало что, понимая, глядя на отца испуганными глазами, молча слушала. Психологическое насилие над собственным ребёнком могло продолжаться неизвестно, сколько, если бы однажды…
Мать неслышно вошла в квартиру, немного постояла. Слушала.
— С башкой твоей и в самом деле, — беда! — насмешливо произносит она.
Но как-то раз она поймала взгляд мужа. Тот пристально смотрел на дочь. Девочка, уже подросток, формировалась быстро. Она уже не была той розовощёкой упитанной малышкой. Мама, по-прежнему, очень старалась, и одеть, и накормить любимую дочь. Импортные, дефицитные вещи сидели на ладной, изящной фигурке подростка, как влитые. А сквозь ткань проступали заметные округлости.
Беспробудное пьянство мужа, к тому же, ещё и это… Она легко представила, — он обязательно нападёт на дочь в её отсутствие. Безобразная картина встала перед глазами. План созрел мгновенно. Она приняла окончательное решение. До такой степени одичания она ещё не доходила, но…
Девочка слышала, как та снова мерила шагами большую комнату. А женщина вспоминала, изредка бросая взгляд на пьяного мужа. Вспомнила всё, — от первой встречи до последней минуты. Когда? Почему? Они открыто стали ненавидеть друг друга, уже не таясь, не скрывая этого. А ей так хотелось семью. Нормальную. Как была её собственная, в которой родилась, та, ленинградская. Она, вдруг, отчётливо услышала родные голоса. «Ах, да-а! — пронеслось в голове, — у мамы была старшая сестра! Ей, всё же, удалось выехать за границу!». Вспомнилось некстати, к чему бы это?
Рано утром отец, не говоря ни слова, куда-то стал спешно собираться. Через некоторое время мать незаметно вышла за ним, — проследить, — зная, муж приведёт её к «общагу».
— Завтрак на столе! Поешь обязательно! Я скоро! — только и услышала девочка, как всегда, собираясь в школу. Дверь захлопнулась.
Пошли третьи сутки с тех пор, как ушёл отец.
В комнате темно. Плотно завешены портьеры. Мать нависла над ней. Синие глаза, словно прожекторы, сверлят лицо, всматриваясь, словно ища ответа на известные только ей, вопросы. Дочь отвечает испуганным взглядом.
— Вставай, моя хорошая! Пора нам!
Мать включает ночную лампу, накрытую платком, как тогда… Девочка помнит тот вечер, приезд отца…
— Давай, милая, вставай!
— Куда, мама? А отец?
Девочка видит, как на склонившемся к собранным вещам лице матери губы на мгновение растягиваются в чуть заметной улыбке.
— Отец? Он присоединится позже! — И очень тихо. — Возможно!
Не нравится девочке их внезапный отъезд, тем более, — ночью! Но, хорошо зная мать, — доверяет той полностью. Надо так надо!
Стоя у входной двери, мать придирчиво оглядывает квартиру. Внезапно дочь бросается к кровати. Любимый пупс, тот самый, «из Германии»! Как могла о нём забыть?
— Брось! Не маленькая! — зло приказывает мать. Девочка окончательно проснулась. Та больно хватает её за руку, с силой выводит на улицу…
Глава 12
Франция. Лион. Наши дни.
Солнце рьяно пыталось проникнуть в помещение. Витиеватые металлические решётки на узких вертикальных окнах, напоминающих арку, казалось, пытались перехватить солнечные лучи и взять в плен их отблески.
Женщина в чёрном атласном длинном платье готовилась к проведению ритуала. Чёрный атлас матово поблёскивал, обтягивая протянутую руку, оставляя лишь едва прикрытую белую кисть. Тонкие пальцы медленно выбирают магические инструменты. Мел отложила в сторону. Взяла деревянные диски, окрашенные в соответствии с традиционными цветами. Цвета предписывались каждому из элементов. Диск воздуха окрашен в жёлтый цвет, символ воздуха — фиолетовый. Диск огня — красный, символ огня — зелёный. Рука плавно приблизилась к диску воды. Вот он, синий цвет. Символ воды — оранжевый. Чёрный — земля, символ земли — белый. Кажется, — всё. Нет, забыла. Символ духа — белый цвет, колесо духа — чёрный…
Складки платья взметнулись, блеснули чёрным атласом. Она устремилась к столу. Добавила надписи с магическими именами по кругу. Имена должны соответствовать элементам. Так её учили.
Руах, Эш, Майим, Арец, Руах Элохим.
Расширять список не представлялось возможным. Тем паче, бежать наверх. В комнату за каббалистическим справочником. Кинжал, жезл, чаша и пантакль, а также крест с розой были приготовлены.
В голове пронёсся ураган полученной за последний год информации. «Отдели тонкое от грубого, старательно и с умом». Дух следует выделить из мира материи. Именно духовность способна привести к настоящему равновесию четырёх элементов…
Женщина встала перед алтарём лицом к востоку. Произнесла молитву «Отче наш». Закончила на иврите, как учили.
Последний слабый луч солнца, прощаясь, скользнул по мраморному полу. Сумрак ещё не наступил, в помещении светло.
Церемония, занимавшая весь световой день, закончилась. В конце женщина обратилась к богу. Благодарила за установленную связь с ангелом — хранителем. Она удовлетворила одну из самых насущных потребностей, потребностей любого человека, потому как ангел, — так считали её наставники, — ближайший и самый отзывчивый посредник между человеком, то есть, ей самой, — дрожь пробежала по всему телу, — и Богом, в какой бы бездне заблуждений человек не прибывал. Она перешла на очередную ступень познания.
Женщину ещё недавно мучили сомнения: получится ли? Последующее возвращение к её первоначальному состоянию было мягким и благоприятным. Тепло и радость переполняли. Наконец, и она, самостоятельно, перешла на очередную ступень познания мистицизма и таинства магии…
С улыбкой на лице поднялась наверх. Быстро переоделась. Включила мобильный. Услышав сигнал, не спешила ответить. До конца осознав, — она на земле, — неуверенно взглянула вниз. Внимательно осмотрела кроссовки, джинсы. На панели мобильного — 20.00.
— Мадам! — раздался мужской приятный голос. — Опаздываете!
— О! Валери! — воскликнула обрадовано. Она хорошо говорила по-русски. Лёгкий акцент придавал словам милый, присущий только ей, шарм. Слыша её, ему чудилось:
— 59 — сказанное подразумевает нечто большее. Вот и сейчас. «О!». Для него — «скучаю по тебе!», ну, а «Валери!», как песня, само собой — «любимый мой!».
— Я, мадам, вас не узнаю! — насмешливо продолжали в трубке. Затем, открыто смеясь, — у тебя такой голос, словно из космоса вернулась!
— Да, милый! Почти угадал! Где ты?
«Милый»! Сердце приятно зашлось.
— Да вот, брожу! Пытаюсь понять душу французской нации. Я на площади Беллькур! У статуи Людовика ХIV нашего, так сказать, Короля Солнца! Малыш! Очень кушать хочется, прости, дурака бездуховного!
— О! Валери! Не смеши! Быть русским, уже, «так сказать», значит, не быть бездуховным!
— Вон оно, как! — усмехнулся. — Лерка, не мучь! Бегом, давай! А то начну грызть этого самого бронзового Людовика! Попаду в полицию, будешь вытаскивать! — услышал заливистый смех. — Смешно тебе! Жду!
Лерка! Он так её звал. Когда слышала это имя, произнесённое его голосом, сокращённое от Валерии, сразу представляла себя маленькой девочкой в одном из ленинградских дворов. О нём часто, с любовью живописала покойная бабушка, родом из далёкой, загадочной России.
И вот, она бежит ему навстречу, комично, как птица, расставив руки. Хрупкая, стриженная под мальчика, задорный курносый нос, любимый ею молодёжный стиль, — в очередной раз пронзительно напоминая покойную жену. Гулко забарабанило под лопаткой, в левой части груди. Почувствовал толчок, затем тонкую острую боль. Женщина не заметила, как мимолётная судорога пересекла его лицо. В глазах появилась предательская влага. Он опустил веки. «Нет! Не надо! Не смотри!». Осторожно прижал её лицом к плечу, нежно провёл по коротким волосам.
— Ну и как тебе, Валери, мой город, моя родина? — спросила она, держа книжечку-меню.
— Неплохой городишко! Буржуйский, одним словом! — Взяв её руки, очень серьёзно добавил, — спасибо тебе, что притащила меня сюда.
