Ричард Пратер - Бродячий труп
Нет, черт возьми, так жить невозможно, подумал я.
Одно было несомненно хорошо: если я был мертв, эта похоронная процессия уже не могла убить меня. Мне казалось, что я на пороге великого открытия, но тут мое внимание привлекло нечто весьма любопытное.
Первый мужлан с пистолетом в руке остановился и стал целиться в меня. В нескольких футах за ним Фил Сэмсон пытался дотянуться до него руками. А все остальные лунатики неуклюже бегали с расстегнутыми брюками.
Один из ближайших ко мне типов нырнул рукой в ширинку и выхватил — нет, не то! — небольшой пистолет, направив его тут же на меня. Другой выхватил короткоствольный револьвер.
До меня дошло. Я врубился. Все стало на свои места.
Я не был мертв!
Мне оставалось однако прожить не менее четверти секунды.
Я уже почти пожелал быть мертвым. Ах, жизнь прекрасна. Она бывает таковой лишь в тот момент, когда остается насладиться ею всего четверть секунды. Но мне хватило даже одной шестнадцатой, чтобы сообразить, что происходит.
Кое-что мне стало ясно. По меньшей мере дюжина, а то и больше из этих головорезов явились на похороны с оружием, чтобы отразить вполне вероятную атаку шайки Домино. Зная, что служители порядка устроят обыск и не только заберут всю найденную артиллерию, но и отправят пушкарей в кутузку, они с завидной ловкостью припрятали оружие в «тайниках» — не в кобурах под мышкой или на поясе, а в трусах. Они предполагали — и, как оказалось, правильно, — что даже «мусора» не станут обыскивать их интимные места.
Если бы даже я имел шанс убежать, я не мог двинуться обратно к Старикашке. Это уж точно. Но я не мог и бежать навстречу громилам. Опять же точно. Меня вдруг осенило: лучше всего остановиться.
Ах да! Была еще одна возможность. Я мог выхватить свой кольт 38-го калибра и... Нет. На этот раз я вспомнил — кольт был пуст. О, Боже! Все кончено!
И раньше я попадал в неприятные положения. Еще в какие! Но я не мог припомнить случая, более чреватого уходом в небытие.
Это был момент истины.
И вдруг...
Сладкий, спасительный звук можно было бы описать как трескучий, гудящий, гремящий, рвущий воздух и сотрясший землю ХРРУМ! Или бэнг, или бум, или крэк, или кррааккхум. Главное, что очень громко.
Старикашка рванул.
Очень медленно земля и день вернулись в свое обычное состояние.
Сказать: Старикашка взорвался — все равно, что сказать: Везувий потек. Он распался. Кусочки Старикашки воспарили, как комары, над всем кладбищем. Старикашка заполнил воздух. Старикашка покрыл всю землю. Старикашка... но хватит.
Он спас мне жизнь. По крайней мере, на какой-то момент. Ни одна пушка не выстрелила. Не только никто не стрелял, но и можно было спорить, что пройдет немало времени, пока многие из этих снайперов вспомнят о пушках в своих руках.
С гулким треском земля ушла из-под моих ног, и порыв ветра, как морская волна, ударил меня в спину. Я рухнул. В ушах звенело, все мое тело онемело. Но через секунду я уже стоял на коленях, тряся головой.
Половина мужиков в нескольких ярдах от меня лежали на земле, двое с трудом поднимались с колен. Несколько смельчаков все еще держались за свои пушки, другие уронили их на траву.
Я медленно встал. Болезненная усталость тянула каждую мою мышцу. Я устал, как никогда в жизни.
Ярдах в пятнадцати, слева от группы бандитов, неподвижно стоял Сэмсон, поводя глазами направо и налево. Еще трое, дрожа, поднялись на ноги. Через несколько секунд все они уже стояли, глядя на меня.
Пока они не оправились, я решил перебраться поближе к Сэмсону.
По дороге я миновал большого, здорового и тупого Ладди. Его челюсть отвисла так безвольно, что даже легкий ветерок закачал бы ее.
— Эй! — обратился он бесцветным голосом ко мне. — Чего это было? Чего... Старикашка?
— Именно «было», — откликнулся я. — Старикашки больше нет. И ты, наверное, догадываешься, кто начинил его взрывчаткой? Чтобы разнести всех вас на куски. Конечно, Домано. Ники Домано. Подумай над этим, Ладди, и ты захочешь поблагодарить меня.
Мне было начхать, поблагодарят ли они меня, но я говорил достаточно громко, чтобы меня слышали все остальные. Важно было заставить их думать о Ники Домано. Пусть для разнообразия сосредоточатся на его умерщвлении.
Когда я подошел, Сэмсон посмотрел на меня и попытался несколько раз сказать что-то, но неудачно — рот его двигался, как у коровы, жующей жвачку.
— Сэм, ты давно разговаривал со своей конторой?
Он нахмурился, как бы прикусил зубы, потом произнес:
— Недавно. — Его глаза обежали ландшафт, перепрыгивая с одной могильной плиты на другую. — Я отзвонил, чтобы сообщить, что пока все... — Он поднял и уронил руки... — спокойно.
Рысцой подбежали два полицейских в штатском, казавшиеся весьма ошеломленными. Сэм поспешно сказал им что-то, и они бросились обратно к похоронному бюро, видимо, за подкреплением.
Потом Сэм осмотрел опять всю банду, откинул полу пиджака и достал пистолет.
— Что нового сообщили из лаборатории? — спросил я. — Проверили кровь Омара?
Суть его ответа в технических терминах состояла в том, что у Омара кровь была группы О, резус положительный, и она совпадала с запекшейся лужей в его доме. Оба пятна в «Маделейн» показали группу О, резус отрицательный, одинаковую и в других отношениях, насколько могла определить лаборатория. В заключение Сэм сказал:
— Итак, в «Маделейн» мы нашли кровь Верма. Пули, извлеченные из тела Омара, идентичны четырем... — Он замолк. — Почему ты настаивал на их сравнении с пулями, всаженными в Гарри Дайка?
— Старикашки?
Он кивнул:
— Идентичные отметки, никаких сомнений. — Он снова огляделся, нахмурив брови и выпятив чугунную челюсть. — Ты назвал Домано ответственным за то, что случилось с Дайком. Это правда?
— Само собой. Домано напичкал его динамитом, сделав бомбой с часовым механизмом, в надежде покончить разом со всей бандой Александера.
— Гнусный сукин... — Он замолчал, с изумлением воззрившись на меня. — До меня наконец дошло: ты чертовски рисковал, ворвавшись сюда и вынеся этого... эту бомбу только для того, чтобы спасти свору бандитов. — Уж не думал ли ты, что я...
Усмехнувшись, я прервал его:
— Ты же знаешь, Сэм, что в передних рядах сидели женщины, дети... — Я сделал паузу. — И ты тоже, Сэм.
Он поднял руку, почти положил ее мне на плечо, потом в смущении уронил ее, кашлянул, выпятил еще больше челюсть и пробурчал:
— Ну и наделал ты дел!
— Так-то ты меня благодаришь! Кстати, ты мне напомнил. От этих типов не дождешься благодарности. Они вот-вот придут в себя.
Я не шутил.
Теперь мне удалось сосчитать их: двадцать восемь типов, и каждый из них — известный гангстер. Здесь был весь цвет банды Александера, точнее то, что от нее осталось. Мысленно я скинул со счетов: мертвых Старикашку и Омара, посаженных в камеры Пробку, Стэйси, Брилла и Смурного. Остальным также предстояло отправиться в каталажку.
— Я поговорю с этими ребятами, — сказал я Сэму.
— Сначала поговори со мной. Я хочу знать...
— Нет смысла повторять все дважды, Сэм. К тому же эти гады начинают волноваться. Оно и понятно. Пока здесь не появится пара дюжих ребят из полиции, они значительно превосходят нас числом. Так что прикрой меня, хорошо? Дело-то довольно щекотливое.
— Что, черт возьми, ты надумал еще? — проворчал Сэм. — Что еще?
— С твоего разрешения, старина, я собираюсь произвести арест.
Он инстинктивно потянулся к сигаре, которая почти постоянно была зажата между его крепкими зубами и дымом которой он всегда изгонял меня из кабинета. Сообразив, что сигары нет, он зло рявкнул:
— Ты сведешь меня... Впрочем, давай! Арестуй всех ублюдков. Отвези их в тюрягу. Вывези их на пикник. Какое мне дело...
— Не всех, Сэм. Только одного.
И я пошел к толпе гангстеров и остановился перед Сирилом Александером.
Я выхватил свой незаряженный кольт, нацелил его на один из бледно-серых мешков под большими грязно-коричневыми глазами Сирила и отвел курок большим пальцем.
Потом я возвестил:
— Мистер Эймс, вы арестованы. Стойте смирно, или я прострелю вашу голову.
15.
Рука Александера дрогнула.
Эта дрожь кое о чем говорила, ибо Сирил был одним из головорезов, что все еще сжимали пушки в руках. Он держал кольт 45-го калибра, и, когда дернулась его рука, дернулся и кольт. Если по правде, я сам немного сдрейфил. Такой уж судорожный был момент.
Но он раскрыл пасть и пролепетал:
— Чего?
Его плечи тяжело опустились. Сначала Александер их приподнял, потом уронил с выражением покорности и добавил:
— Пожалуй, моя песенка спета.
— Не спеши! — перебил его я, поскольку он не дал мне толком ничего объяснить. Он был готов исповедаться, а я еще даже не раскрыл рта. — Попридержи коней.
![Фредерик Дар - Глаза,чтобы плакать [По моей могиле кто-то ходил. Человек с улицы. С моей-то рожей. Глаза, чтобы плакать. Хлеб могильщиков]](/uploads/posts/books/148319/148319.jpg)
