Ричард Пратер - Бродячий труп
И больше ни звука. Пока. Ни криков, ни даже вздохов. Секунд пять, должно быть, ушло у меня на то, чтобы добежать до гроба.
Поскользнувшись на ковре, я уперся животом в его металлическую стенку, затем сунул руки в гроб, ухватил тело Старикашки и рванул на себя.
Он выскочил довольно легко и оказался в сидячем положении, со свесившейся вперед головой.
Раздался крик.
Это была волна, море, океан крика.
13.
Мне это едва не стоило грыжи.
Но я сделал рывок и закинул труп на плечо.
Затем я повернулся лицом приблизительно к семи десяткам человек, собравшимся в зале. Включая человек тридцать, самых отъявленных преступников штата Калифорния.
Изумление их перерастало из легкого замешательства в полное обалдение.
Из нескольких глоток вырвался внезапный, резкий, воющий рев, этакая непроизвольная смесь вздохов, визгов и криков, нараставших в едином аккорде удивленного восклицания. И — тишина.
Тишина абсолютная, полная, холодная.
И в этой жуткой тишине я услышал, как Старикашка тикал.
Он лежал на моем правом плече, прижатый животом к уху, так что я отчетливо слышал:
Тик-тик-тик...
Только теперь понимание происходящего вторглось в мое сознание с почти физической болью. Сейчас я думал об этой бомбе, о фунтах динамита у моего уха. У меня вдруг возникло убеждение, что моя голова была бомбой, ее запал уже зажжен, и я слышал, как он шипел, только это было не обычное шипение, а...
... тик-тик-тик...
Тут произошло нечто странное. Звук в моей голове вдруг сделал...
...тик...
И смолк.
Между одним тиком и другим возникла дуга времени, которая текуче растягивалась, как амеба. Я отчетливо видел всех в этом зале и думал почти не спеша об увиденном.
И мне совсем не нравилось то, что я видел, и то, что я думал.
А думалось мне: я убит. Так или иначе, но без сомнения, убит. Если моя голова не взорвется, здесь находятся, по крайней мере, двадцать мужиков, которые с радостью отстрелют мне ее. Я видел нескольких типов, которые в силу чисто автоматического и — для них — совершенно нормального рефлекса выхватят свои пушки и продырявят меня.
Они сделали бы это и при обычных обстоятельствах, просто так, из чистого удовольствия. Но теперь ко всему прочему добавилась и премия в двадцать пять штук, а некоторые из этих гадов совершили бы даже самоубийство за такие бабки.
Я знал, однако, что их предупредили: если у них обнаружат оружие, то отправят всех на отсидку. Я даже был уверен, что полиция обыскала по крайней мере некоторых из них на входе. Так что у них могло и не быть пистолетов и револьверов, но в их глазах все равно светилось убийство. Во всяком случае, у многих.
Другие сидели с распахнутыми ртами и выпученными глазами.
В переднем ряду Сирил Александер поднялся наполовину со своей скамейки и разинул рот так, что я смог даже разглядеть его скрученный язык. Рядом с ним Зазу вжалась в сиденье, подняв маленькие кулачки к щекам. Следующей была Клара Александер — плотная, тяжелая, хмурая, выглядевшая сегодня вполне нормальной.
В трех рядах за ними горбилась туша Ладди с бычьими плечами и пустым лицом. Слева от него Жмурик вскочил с места, словно оживший труп. Во втором ряду сидели два ребенка, казавшихся близнецами — мальчик и девочка лет шести-семи, рядом с ними женщина, которая вполне могла быть привлекательной, если бы не визжала.
В конце зала слева красные шторы распахнулись, и в зал вбежал Сэм. А справа, почти рядом со мной, два здоровенных мужика стояли возле боковой двери. Это были наемные убийцы Большой Конь и Грустный Мик Макгэннон, старые приятели Старикашки.
Ага... Старикашка.
Тик!
Кончился промежуток между тиками.
Звуки снова ранили мои уши. Вопли, крики, ругательства, топот ног — столпотворение. Над всем довлел пронзительный визг той женщины из второго ряда.
Все, казалось, ускорилось; звуки высокие и визгливые, словно пластинка, крутящаяся слишком быстро, дерганые и стремительные движения. Мужчины вскакивали со своих мест, Александер прыгнул в мою сторону, в левом проходе шторы заколыхались, когда Сэмсон бросился в переднюю часть зала.
Я ринулся к двери справа со стоявшими возле нее двумя громилами.
Последнее, что я увидел в зале: Александер, тянувший ко мне руки, которые дергались, как у марионетки на ниточках; Сэмсон, бегущий по проходу, а в четвертом ряду Ладди пытался выбраться в проход с одной стороны, в то время как Жмурик двигался с другой. Но я уже нырнул в дверь, врезавшись вместе со своим страшным грузом в стоявших там громил.
Я проскочил между Макгэнноном и Большим Конем, прорвавшись, как профессиональный нападающий, сквозь линию защиты команды средней школы. Мой бросок развернул и отбросил их в стороны.
Я влетел в узкий коридор, в конце которого была открыта деревянная дверь, но другая, из Проволочной сетки, была закрыта. За ней яркий солнечный свет лился на зеленую траву кладбища.
Я побежал на свет, сопровождаемый адским шумом за моей спиной, стараясь держаться прямо и отклоняя свое тело немного влево, чтобы уравновесить массивный вес Старикашки на плечах.
Я врезался в проволочную дверь, и она разлетелась под нашим двойным весом, как тонкий лед. Я продолжал слышать Старикашку. Тиканье становилось быстрее, громче, гремело в моем ухе. Я ускорил свой бег, стараясь удержаться на ногах. Тик-тик-тик превратился в тиктиктик и потом в ТИКТИКТИК, переросший в постоянный гул. Но я продолжал бежать. Боль терзала мышцы моего правого плеча и простреливала мою правую ногу каждый раз, когда я наступал на нее.
Перед моими глазами танцевала и переливалась на солнце зелень. И в этой зелени я заметил пятно другого цвета. Яркие цветы. И темный шрам в зеленой траве. Вырытая могила. Гора цветов указывала почти без сомнения на то, что это могила Старикашки.
Да какая разница, чья могила. Главное — это была глубокая дыра в земле. И я должен добежать до нее...
Пять ярдов. Я наклонился и перебросил через себя труп. Он медленно повернулся в воздухе, прогнувшись, как огромная тряпичная кукла. Я увидел, как он ударился о землю возле могилы и покатился. В этот момент я растянулся на траве во весь рост, перевернулся и тоже покатился. Я кувыркался, катился, натыкаясь на траву, кусты и серые могильные плиты.
И на Старикашку. Мельком я заметил, как он повис на краю могилы. Но тут я сделал еще оборот, хватаясь руками за траву, пытаясь остановиться. Наконец мне это удалось.
Я остановился на самом краю могилы с правой рукой, замершей над нею, с пальцами согнутыми, как клешни, будто я пытался достать труп. Он лежал подо мной на спине с распахнувшимся пиджаком и огромным животом, натянувшим белую рубашку и с галстуком, собравшимся под подбородком. Глаза его пялились, и пряди волос покрывали его лоб, словно черные водоросли. Одно веко было опущено, словно он подмигивал мне.
Это зрелище, если я выживу, будет преследовать меня всю оставшуюся жизнь, а если не выживу, то воспоминание о нем я унесу с собой в иной мир. Я откатился от могилы, вскочил на ноги и бросился прочь. Не очень-то быстро. Я едва двигался.
Но все же двигался.
И в какой-то миг меня озарило, что мне все же это удалось. Меня уже не разорвет. Но...
Но убегая от одной могилы, я весьма вероятно приближался к другой. Ибо, удаляясь от Старикашки, я бежал прямо на... то, что я описал бы, как целую похоронную процессию, готовую наброситься на меня.
Я так обалдел от радости, когда сообразил, что меня не разорвет на мелкие кусочки, что летел словно на крыльях.
Вот почему, вероятно, вид тридцати вопящих горилл, бегущих во всю прыть ко мне, показался мне почти забавным. Я узнал Александера, Ладди, Жмурика — разве не восторг увидеть его бегущим по кладбищу, полдюжины других знакомых лиц.
У одного из головорезов я увидел пистолет в руке, двенадцать или пятнадцать других тянулись к своим ширинкам. Вниз опустилась одна молния, потом еще две и еще полдюжины.
Что это? — подумал я.
Я не верил своим глазам.
Это зрелище ставило в тупик.
Я понял.
С замиранием сердца я сообразил, что случилось. Могло быть только одно здравое, логичное, разумное объяснение.
Я был мертв.
Старикашка взорвался. И разнес меня на мелкие клочки. А это был... ад.
14.
Мертв?..
Я резко затормозил и остановился.
Может, я находился все же только в преддверии ада или как там еще называется это место.
В течение миллионов лет я буду нести Старикашку на своем горбу, бросать его в могилу, а он будет взрываться и убивать меня. Потом я буду бежать навстречу кровожадным головорезам, которые будут стрелять в меня, бить дубинками и резать ножами. Потом опять Старикашка. И опять головорезы...
Нет, черт возьми, так жить невозможно, подумал я.
![Фредерик Дар - Глаза,чтобы плакать [По моей могиле кто-то ходил. Человек с улицы. С моей-то рожей. Глаза, чтобы плакать. Хлеб могильщиков]](/uploads/posts/books/148319/148319.jpg)
