Якоб Арджуни - Кисмет
Не успел я произнести обращенные ко всем слова: «Сейчас во Франкфурте действует банда рэкетиров, которая называет себя „Армией здравого смысла"», как за моей спиной распахнулась дверь, и в тот же момент несколько рук схватили меня, оторвали от пола и поволокли к стойке. Дальше последовал мощный удар, и на несколько секунд у меня почернело в глазах. Когда голова немного прояснилась и я почувствовал, что мне связали руки за спиной, то подумал о пистолете. Он находился вне досягаемости — в кармане брюк. Потом я вспомнил, что в дальнем углу было какое-то движение. По-видимому, сидевшие там люди вышли через другую дверь, а потом вошли в ту, что была возле меня. Я с облегчением отметил, что мой нос избежал удара, и увидел слева и справа от себя два ярких спортивных костюма.
— Хозяин, что делать с этой свиньей?
Берлинцы. Они сейчас суют свой нос повсюду. Я повернул голову так, чтобы увидеть пьяную рожу бритоголового.
— Какой славный говорок и приятные формулировочки, сразу видно — столичные штучки!
— Заткнись! — рявкнул он, двинув мне ногой по коленям.
— Очень бы хотелось знать, кто это такой, — снова спокойно и дружелюбно, как в первый раз, сказал хозяин. Я его явно недооценил.
Когда бритоголовые проверяли мои карманы, несколько посетителей молча покинули заведение, остальные с интересом наблюдали за происходящим. Некоторые закурили, другие пили пиво. Единственный человек в зале, которому ситуация была явно неприятна, но кто не мог уйти, был помощник повара. По уголкам его глаз я видел, что он нервничал, орудуя пивными кружками и все время отворачиваясь от происходящего.
— А у этой свиньи в кармане пушка, — крикнул один, еще раз ударив меня каблуком по коленной чашечке. Он явно разбирался, куда и как бить. Еще пара таких ударов в колено, и я предпочту зуботычину.
Он поднес пистолет к моему лицу.
— А это что такое? Что это, я спрашиваю?
— Пистолет.
— Сам вижу, что пистолет, — заорал другой и потряс у меня перед носом вынутым из моего кармана бумажником. В тот момент, когда специалист по коленным ударам крепко держал меня, другой торжествующе размахивал моим удостоверением.
— Кемаль Ка. ка… Что за имя? Кака… Кака так кака. Кемаль Кака! — Он заржал, радуясь своему остроумию, и ткнул мое удостоверение своему корешу. Потом они захохотали вдвоем.
— Эй, парни, зачем усложнять жизнь? Зачем нам какой-то Кемаль? Пусть будет просто Кака-Кака.
— Заткнись, я сказал!
На этот раз он ударил меня по ногам так, что я повис в воздухе с заломленными на спину руками. Мне показалось, что слышен треск ломающихся костей. Когда я вскрикнул, получил удар в бок и упал на спину, а специалист по коленным ударам, размахивая моим пистолетом, поставил свой сапог мне на горло.
— Еще одно слово, и от тебя останется мокрое место.
Я закрыл глаза, показывая, что все понял. В этот момент еще несколько гостей потянулись к выходу. Поняв, что события накаляются, они предпочли не портить себе аппетит. Помощник повара перестал возиться с посудой и, крепко стиснув зубы, смотрел перед собой невидящим взором. Если события будут развиваться в таком же духе, этот парень будет моей единственной надеждой. Я попробовал пошевелить руками и почувствовал, что ничего не сломано. Треск костей был плодом моей фантазии.
— Значит, ты турок?
— Франкфуртский турок.
— Молчать!
Давление на шею усилилось.
— Я думал, что хозяин ресторана хочет ближе познакомиться со мной, — прохрипел я.
Специалист по коленным ударам поморщился.
— И что же ты забыл у нас в Германии?
Прежде чем я ответил на вопрос, его напарник, осклабившись, сказал:
— Да, этих турок у нас тоже навалом. Два года воевал с этими свиньями. — Он растопырил пальцы и стал поигрывать ими, сжимая и разжимая в воздухе. — Ну что, замочим? Я их столько хлопнул, что со счету сбился. Одним больше, одним меньше.
— Да, Берлин этим славится.
— Чего? Совсем рехнулся? Не в Берлине, а у нас на родине. Эх, темнота! Ты знаешь, сколько черных там у нас? Одни Кемали, и все сплошные каки.
— Понял. — Я попытался изобразить живой интерес. — Интересно, на скольких же диалектах говорят в Хорватии?
— А сейчас слушай меня внимательно, — вступился хозяин, склонившись надо мной. — Вел ты себя здесь не слишком вежливо. Оскорбил нашего президента, издевался над нашей страной. Не знаю почему. Мы мирные люди и не сделали ничего плохого. Вообше-то тебя следовало бы проучить. Но я зла не помню. Убирайся отсюда подобру-поздорову, но только знай: если еще раз появишься, я так тебя разукрашу, что твоя сегодняшняя рожа будет картинкой по сравнению с той, которую я тебе сделаю. Ты меня понял?
— Еще как!
Хозяин еще раз посмотрел мне в глаза, давая понять, как неохотно он меня отпускает, потом кивнул берлинцам и исчез за стойкой. Тот, который бил меня по коленям, был разочарован.
— Эту свинью надо бы проучить, — сказал он, давая понять, что может прикончить меня в любую минуту, когда ему вздумается.
Наконец он снял ногу с моего горла. Я с трудом поднялся, а он продолжал стоять в небрежной позе у стойки, будто ничего особенного не произошло. Помощник повара наливал ему пива.
— Мой пистолет, пожалуйста.
Он медленно повернул голову и удивленно посмотрел на меня:
— Какой еще пистолет? — и, обращаясь к своему приятелю, бросил: — Во дает! Пистолет ему? Насосутся пива эти черномазые и несут всякую чушь!
— А что, черномазым и пива нельзя выпить? Ножом пырять, баб трахать да дурь курить — можно. А выпить приличного пивка, это запрещено Аллахом? Так, что ли?
Я почувствовал, что все присутствующие с веселым интересом смотрели на меня.
Я уперся обеими руками в стойку бара, чтобы дать отдохнуть коленям, и устало уставился в пол. Когда чужой ботинок упирался мне в горло, боли не чувствовалось. Сейчас боль ощущалась во всех местах, по которым меня били последние десять минут. Я тяжело вздохнул.
— Оружие зарегистрировано, и, если я его сейчас потеряю, мне придется сказать, где и при каких обстоятельствах оно исчезло. А врать ради вас я не собираюсь и своей работой рисковать не намерен. Или вы кончаете со мной, или возвращаете мое оружие. В противном случае ваша лавочка завтра будет полна полицейских.
Продолжая смотреть в пол, я вытащил из кармана сигарету, потом зажег ее, ждал, что же они решат делать. Тело стало невыносимо болеть, и мне стало все равно, что со мной сделают. Единственное, чего мне не хотелось видеть, были их рожи, по крайней мере — их живые рожи.
— Вынь обойму и отдай пушку. Пускай убирается.
В этот момент что-то плюхнулось мне в карман пиджака, и я, не оборачиваясь, поплелся к выходу.
ГЛАВА 11
Я сидел в машине напротив бара «Адриа» в состоянии полузабытья, курил, слушал радио и ждал. Лицо дергалось от боли, плечи горели, колени омертвели. Время от времени на меня нападал сон, потом я вздрагивал и просыпался. Мне снились бои и битвы. Сначала одно полчище в пестрых перьях и золотых кольчугах, как из какого-то исторического фильма, билось с другим. Бойцы кололи, рубили друг друга на мелкие куски копьями и мечами. Лились потоки крови, в которых валялись отрубленные головы, а из близлежащего леса доносилась музыка в стиле техно. На меня была устремлена пара горящих живых глаз, хотя все вокруг были мертвы. У меня, единственного, было огнестрельное оружие, но оно, по какой-то неведомой причине, не подчинялось мне. Когда я ставил его на предохранитель, оно начинаю дико стрелять в разные стороны, а когда снимал с предохранителя и нажимал на курок — давало осечку. Музыка становилась все громче, пока не превратилась в оглушительный страшный вой, и тут я проснулся. Треск доносился из магнитолы — сбилась волна.
Около часа ночи за занавесками наконец погас свет. Я потер лоб, закурил и проверил, вставлена ли в пистолет новая обойма.
Через десять минут хозяин ресторана и его сотрудники вышли на улицу. Хозяин запер дверь на ключ, кивнув на прощание остальным, и все разошлись в разные стороны. Я сразу же забыл про свои плечи и колени, вылез из машины, тихо прикрыл дверцу и пошел вслед за помощником повара. Догнал я его в темном переулке. Десять метров до него шел крадучись, а потом прибавил шагу.
— Тихо! Если пикнешь, убью!
Я схватил его за воротник и потянул за шиворот в подъезд первого попавшегося дома. Щуплое тело дрожало, как у загнанного зверька. Только сейчас я понял, что это был совсем мальчишка. Ему было не больше двадцати лет.
— Не бойся, я тебе ничего не сделаю.
— Пож-жалуйста, — умолял парнишка, заикаясь, — у меня с ними нет ничего общего!
— Знаю. Успокойся. — Я похлопал его по плечу. — Только ответишь на несколько моих вопросов.
— Я ничего не знаю. Я его племянник. Немного подрабатываю тут и никак не связан с этими людьми.
