Якоб Арджуни - Кисмет
Я посмотрел на часы: половина второго, самое подходящее время, чтобы доложить моей клиентке о ходе поисков пропавшего животного.
— Добрый день, госпожа Байерле.
— А, господин Каянкая, у вас простуженный голос.
— Да, у меня небольшое несчастье. Я надеялся, что нашел, наконец, Сузи, и в приюте в Оберурсуле по неосторожности зашел в клетку. Но там была совсем другая собачка, которая, к сожалению, оказалась дурно воспитана и имеет обыкновение прыгать людям в лицо. Эта паршивка сломала мне нос.
— О, боже мой!
— Не волнуйтесь, все не так страшно. Я как раз собираюсь к врачу, но обещаю, что в конце недели возобновлю поиски.
— Конечно, конечно, господин Каянкая! Берегите себя. Не забывайте, что раны на голове заживают медленно, будьте осторожны.
— Сожалею, что поиски Сузи затягиваются. Сейчас она, бедняжка, наверное, мучается где-нибудь в чужой клетке.
— Не беспокойтесь, Сузи все выдержит. Кстати, я очень удивилась, когда узнала от вас, что во Франкфурте так много приютов для животных.
— Да, я и сам удивляюсь.
— Все потому, что люди жестоки, особенно в этом городе. Это мое личное мнение.
— Любопытная точка зрения. Но после сегодняшнего происшествия могу сказать, — добавил я, — что и животные в этом городе совсем не лучше.
— Да, да, вы правы, бедняжка, дорогой господин Каянкая. Я вас совсем заболтала. Быстро отправляйтесь к врачу и сразу в постель!
— Огромное спасибо, госпожа Байерле, за понимание.
— Ну что вы! Если что-то нужно, не стесняйтесь, сразу же звоните.
Мы попрощались, и я спросил себя, когда же у меня хватит мужества сообщить ей, что с моей помощью она вряд ли найдет свою собачку. Сколько же я буду морочить ей голову? Фрау Байерле, специалистка по исламу, нашла мое имя в телефонной книге и во время первого нашего разговора долго и подробно рассказывала об особенностях турецкого менталитета, и моего в частности. По ее словам, турки — это работящие, соблюдающие семейные традиции, гордые люди, истинные представители Востока. Иными словами, в ее глазах я был олицетворением великого народа. На примере госпожи Байерле я в тысячный раз убедился в простой истине, что ученость и образованность мало дают для понимания жизни. Пребывая несколько месяцев без работы, я, переступив порог ее виллы, окруженной парком, мысленно удвоил счет, который собирался ей выставить, и решил не переубеждать ее насчет достоинств своей нации. Но когда она поставила какую-то жуткую музыку с восточными завываниями, и по выражению ее лица я увидел, что она ожидает от меня пританцовываний и хлопаний в ладоши, то дал ей понять, что вкусы у разных представителей одного народа, даже если они восходят к единым корням, могут сильно различаться. На это она заметила, что я сам себя не знаю и западная культура и западный стиль жизни вытравили мою исконную сущность. Чтобы совсем не разочаровывать ее, я в деловой части своего визита сначала утроил свой гонорар, а после коротких переговоров согласился на двойную ставку, скромно заметив, что это мой обычный гонорар. Ее тонкая, понимающая улыбка, когда она выписывала чек, казалось, говорила: «Все-таки восточный человек всегда остается восточным человеком». Мысленно я решил, что, закончив свою «армейскую» историю и возобновив поиски собачки, обязательно поинтересуюсь, как ведет себя восточный человек в вопросах гонораров. Может быть, даже подыщу какую-нибудь древнюю восточную поговорку типа: «Найди того, кто охраняет мой дом, и я осыплю тебя золотом».
Я приготовил себе крепкий кофе, выпил чашку, оделся, выставил пустые бутылки за дверь и отправился в супермаркет. Продавец объяснил мне, что фирма Аренса по непонятным причинам уже три месяца как прекратила поставки своей продукции в их магазин. На вопрос, хорошо ли раскупались супы Аренса, он ответил: «Не хуже, чем другие подобные продукты».
По дороге домой я, вспомнив вымершие коридоры в офисе Аренса, купил все газеты с франкфуртскими новостями. Та лавочка явно была фиктивной, но зачем надо было держать секретаршу? Да еще такую, которая врагу своего начальника помогла совершить бегство?
Возвратившись домой, я просмотрел полосы с местной хроникой и нашел кое-какие сообщения, которые более или менее касались интересующего меня предмета.
Несчастный случай на Кайзерштрассе. При невыясненных обстоятельствах в субботу вечером поблизости от вокзала полностью сгорела легковая машина. Двое находившихся в ней мужчин сгорели заживо.
В ночь на воскресенье жителей Виндмюльштрассе разбудили четыре выстрела… В перестрелке был убит один человек, машина с места происшествия скрылась.
Недалеко от вокзала в воскресенье вечером серый «мерседес» врезался в припаркованную легковую машину и, согласно свидетельству очевидца, скрылся с места происшествия в направлении Заксенхаузена. Пассажиры легкового автомобиля отделались испугом.
Если это проделки «армии», то даже такой авторитет, как албанец, вряд ли сможет сдержать кровожадность своих молодчиков.
Остаток дня я провел, просматривая спортивные полосы, время от время погружаясь в дрему. Около семи оделся и снял повязку с головы. Шишка на носу немного спала, оставив синевато-желтое пятно. Вид был не ахти, но и не слишком пугающий. Я взял пистолет и на своем «опеле» отправился в сторону Оффенбаха.
ГЛАВА 10
Если бы у Мэрилин Монро была младшая сестра — маленькая, сухонькая, прыщавая, всю жизнь носившая проволочный бюгель на зубах, — то Оффенбах имел такое же сходство с Франкфуртом, как сестра Мэрилин — со своей знаменитой родственницей. Хотя Оффенбах находился всего в пяти километрах от Франкфурта, я был здесь всего четыре или пять раз. Однажды посетив такое место, надо было иметь очень вескую причину, чтобы приехать сюда еще раз. Через весь город проходило шоссе шириной в сто метров, окруженное унылыми серыми офисными зданиями. Единственной отрадой для глаз были рекламные щиты, с которых улыбались радостные идиоты. Ни одного живого человека я не увидел. Не знаю, чем уж там оффенбахцы занимались целыми днями, но ясно было одно: своей главной улицы, больше напоминающей взлетно-посадочную полосу аэродрома, они явно избегали. Единственными признаками жизни, не считая протекающего где-то за фасадами зданий восьмичасового трудового дня, были забегаловки и мелькающие в темных углах таблички, указывающие на наличие в городе фитнес-центров и игровых залов. Такой пустынной могла выглядеть главная улица города только после эпидемии чумы.
Если повернуть с шоссе направо, то можно попасть на центральную площадь. Она больше напоминала футбольное поле, и самым впечатляющим зданием тут было сооружение, похожее на бункер времен Второй мировой войны, — массивная бетонная коробка, как серый монстр торчащая среди построек из стекла и металла и пестрых торговых рядов. Рекламные щиты призывали посетить находящиеся внутри коробки пиццерию, кафе-мороженое и супермаркет. Однако, несмотря на все усилия приукрасить здание наружными лифтами, просторными коридорами и террасами, придать ему более или менее уютный вид, невозможно было отделаться от ощущения, что, попав туда, уже никогда не выйдешь — тебя здесь сразу же арестуют, расстреляют и переработают на что-нибудь. Но подобное чувство испытывал я. Жителю же Оффенбаха, по крайней мере такому, который баловался наркотиками и бесцельно слонялся по улицам, засоряя окружающую среду рвущимися из портативного кассетника звуками «бум-бум», в такой коробке было, наверное, комфортно. Здание было по душе и тем, кто предпочитал помочиться и поблевать у бетонной стены, вместо того чтобы тратить время на поиски туалета. И уж особую ценность это сооружение представляло для молодых оффенбахцев, только что окончивших школу: здесь у них была полная возможность влиться в огромный мир праздношатающейся, плюющей на все публики.
Любой приезжавший в город человек не мог миновать главную мертвую улицу и эту бетонную коробку. Если бы не эти две «достопримечательности», то Оффенбах был бы не хуже какого-нибудь Дармштадта или Ханау: здесь есть и пешеходная зона, и унылые коробки постройки шестидесятых годов, и архитектурные уродцы. Но первое впечатление всегда самое сильное, оно определяет все остальное. Стоя возле универмага, я подумал, что до сих пор не видел ничего более уродливого.
Проехав мимо бетонного «шедевра» и оставив позади главную площадь, я притормозил на обочине и спросил через окно молодого человека, напоминавшего по виду выходца с моей исторической родины, на какой улице находится бар «Адриа». Он долго подергивал жиденькие усики, напряженно морща лоб, потом подробно объяснял, что надо дважды повернуть направо, затем один раз налево и немного прямо. Наконец, мы поняли друг друга, и я, поблагодарив его, двинулся в указанном направлении.
