Любовь по контракту, или Игра ума - Тихонова Карина

– Неправда! – с торжеством уличил я его. – Завтрашний день зависит от того, каким был вчерашний. То есть от наших поступков, и ни от чего другого.

– Мне трудно с вами спорить, – ответил Сергей. Пот градом катился по его лицу. И не успел я спросить, не нужна ли помощь, как он сам попросил:

– Позовите Веру. Кухня по коридору налево.

Я вышел в длинный кишкообразный коридор и пошел к повороту, который вел на кухню. Медсестра сидела за столом, читала газету и пила чай. Увидев меня, она отложила газету и поднялась со стула.

– Зайдите к нему, пожалуйста, – попросил я.

– Снова плохо? – испугалась она.

– По-моему, да.

– Господи, что же делать? – в растерянности спросила Верочка. – Я ему уже два укола сделала, больше нельзя. И врач, как назло, не пришел...

– Давно он в таком состоянии? – спросил я.

– Недели полторы, – ответила Вера.

– Не устаете возле сидеть? Тяжело, наверное.

– Мы вдвоем дежурим, по очереди, – ответила она бесхитростно.

– С Мариной Анатольевной?

– С ней. Так что мне делать? – снова спросила Вера с отчаяньем. – Нельзя его больше колоть! Нельзя!

Я неловко пожал плечами, испытывая стыд за свое несокрушимое здоровье. Хронический тонзиллит выглядел теперь в моих глазах подарком благосклонных богов.

– Попытайтесь дозвониться до врача.

– Да, точно! – приободрилась Верочка и убежала в комнату. Я, не спеша, пошел за ней.

Верочка зашла в комнату больного, а я, немного поколебавшись, повернул в дверь напротив.

Гостиная. Ничего интересного. То есть интересного для меня. Современная мебель, диван, кресла и ковер на полу модной полосатой расцветки «под зебру». Добротная техника. Хороший ремонт.

Еще одна дверь вела из гостиной в смежную комнату. Прежде чем подойти к ней, я вернулся в коридор и прислушался к голосам, доносившимся из кабинета.

– Может, уменьшить дозу обезболивающего? – упрашивал хриплый, ломающийся голос.

– Ну, нельзя больше, понимаете? – с отчаянием отвечала медсестра. – Никак нельзя! Сердце не выдержит!

Бедная девочка. Как страшно говорить такие вещи страдающему человеку.

Я покачал головой. Наверное, это некрасиво – пользоваться беспомощностью хозяина. Но я уже не мог удержаться.

Пошел к двери, ведущей в третью комнату. Осторожно приоткрыл ее, заглянул вовнутрь. И все встало на свои места.

Книжные полки занимали две стены целиком. От этого большая, в общем, комната зрительно уменьшилась, но стала очень уютной.

Я подошел к стеллажам и вытащил несколько томиков знакомой расцветки. Вудхаус. Английское и русское издание рядом. Я улыбнулся.

Походил по комнате, наугад доставая книги. Издания были старыми, потрепанными, но их аккуратно подклеивали и переплетали по мере необходимости.

Старые добрые подписные серии советских времен. Большая Всемирная литература. Библиотека приключений. Детская всемирка. Всеобщая история искусств, изданная в шести огромных, неподъемных томах. Множество альбомов с репродукциями картин разных художников.

Я перебрал несколько из них: Веласкес, импрессионисты, Дега, Ботичелли, поп-арт...

Вернул альбомы на место и подошел к полке, на которой стояло несколько фотографий.

Господи, здесь ей не больше четырнадцати-пятнадцати лет! Высокая девочка с худыми костлявыми коленями стояла перед фотографом в неловкой скованной позе. Позади нее открывался вид на Лужники. Не зря она говорила, что любит район Университета...

Я поставил фото на место и взял другое. А это, наверное, выпускная карточка. На голове четырехугольная магистерская шапка с кисточкой, в руках диплом ярко-красного цвета. На губах приклеенная улыбка, но глаза смотрят цепко и недоверчиво. Как обычно.

А это где? Я поднес следующую фотографию к самым глазам и внимательно разглядел пейзаж за спиной у барышни с двумя рыбинами в руках. Знакомые окрестности. Бисеровский рыбхоз.

На фотографии был запечатлен и Сергей Леонидович. Он разместился на маленьком раздвижном стульчике с брезентовым полотнищем вместо сидения. Голову к фотоаппарату не повернул, наблюдая за двумя удочками, стоящими рядом. Белая панама с широкими полями, почти скрывала его лицо, но рядом валялись небрежно брошенные костыли. Так что не ошибешься.

Я отставил фото, повернулся и оглядел комнату. Большой кожаный диван, с двух сторон от которого в стену встроены шкафы. Видимо, платяные. В них, в свою очередь, вмонтированы удобные светильники на гибкой ручке. В углу компьютерный стол, очень небольшой, на нем – монитор. Куча всяких карандашей, ручек, ластиков... И отрывной блокнот, на верхнем листе которого несколько раз написано: Никита, Никита, Никита...

Так пишет человек в раздумье, не отдавая себе отчета. Я оторвал листок, сложил пополам и сунул его в задний карман джинсов.

Подошел к двери и еще раз на прощанье оглядел комнату. Конечно, только здесь Маринка могла жить, а другая квартира служила ей перевалочным пунктом, местом, где можно было заночевать в случае крайней необходимости.

Я вышел в коридор и снова прислушался. Голоса в комнате смолкли. Я хотел приоткрыть дверь, но меня остановило сердитое шиканье.

Медсестра Верочка стояла в нескольких шагах и делала мне сердитые предупреждающие знаки. Я подошел ближе. Она схватила меня за руку и утащила на кухню.

– Туда нельзя! – строгим шепотом запретила Верочка. – Я ему снотворное вколола. Пускай хоть немного поспит.

– Врачу дозвонились? – спросил я тоже очень тихо.

– Да. Он в пробке застрял. Скоро будет.

– Ну, тогда я пойду, – сказал я.

– Идите, – согласилась барышня. И тут же встрепенулась.

– А что передать Марине? Кто приходил?

– Она меня не знает, – ответил я, почти не покривив душой. – У меня было дело к Сергею Леонидовичу.

Пошел к входной двери, осторожно отпер замок и вышел на лестничную площадку. Перед тем как сбежать вниз по лестнице, обернулся к Верочке и сделал прощальный жест. Она улыбнулась, кивнула и закрыла дверь.

Я ехал домой, и на сердце у меня была блаженная легкость. Обруч, сжимавший сердце последние дни, раскрошился и распался от пары сказанных мне фраз.

«Мы не любовники, и никогда ими не были. И никогда ими не будем».

Я вдруг вспомнил Дюма. Помните, эпизод в «Трех мушкетерах», когда Людовик отбирает у Анны Австрийской письмо, написанное накануне? Разворачивает его, ожидая увидеть любовное послание к Бэкингему, и убеждается, что королева всего-навсего занималась политическими интригами!

Вот примерно то же самое испытал и я, выяснив, что моя любимая девушка всего на всего занималась промышленным шпионажем. Ура!

Конечно, нехорошо, что Маринка, впервые явившись в дом моего приятеля, немедленно поставила на него капкан в виде маленького портативного микрофона, но даже это открытие было отрадным, если вспомнить, какие ревнивые подозрения терзали мою грешную душу все прошедшее время.

«Нужно хорошенько ее пропесочить», – думал я. Что, в самом деле, она себе позволяет? Профессиональный переводчик, небедная женщина, и нате вам! Ничего себе, шалости!

Я добрался до дома, упал на диван и сразу же заснул противоестественным летаргическим сном, освободившим душу. Проспал четыре часа и воскрес для новой жизни.

«Поговорю с Маринкой после процесса», – решил я,

Суд над Юлей Барзиной состоялся через две недели после описанного события. Народу в зале было немного, и я этому только порадовался. Юлька нервничала, и я боялся, что публика заставит ее позабыть все, о чем мы договаривались.

Я не стал звонить Марине и предупреждать о своем намерении вызвать ее в суд в качестве свидетеля защиты. Просто послал повестку.

Откровенно говоря, я надеялся, что она позвонит сама, но надежда не оправдалась. С того дня, как мы встретились возле моего дома, Марина ни разу не дала о себе знать. Я не звонил ей по двум причинам. Во-первых, потому что определил дату разговора и не желал отступать от своего решения, а во-вторых потому, что все еще немного злился на нее. Злился даже не на ее шалости, а на то, что они причинили мне такую боль.