Михаил Попов - Давай поговорим! Клетка. Собака — враг человека
Это был Никита!
В арку дома возле метро «Сокол», шаркая подошвами, вошел невысокий человек в драповом пальто с каракулевым воротником и каракулевой же шапке. В руке он держал листок бумаги и время от времени сверялся с тем, что в нем было написано.
Миновав строительный вагончик, детскую площадку с унылыми недетскими качелями, человек подошел к подъезду, которому в последние дни уделялось столько внимания. Не без борьбы проник внутрь. Поинтересовался у заспанной консьержки, на каком этаже находится квартира 64.
— А кто вам нужен? — конечно же поинтересовалась она.
— Сын.
— Чей? — полезла старуха к нему в душу.
— Мой, — ответил сухо пожилой человек и направился к лифту.
Этаж он вычислил самостоятельно.
Возле нужной двери остановился, собираясь, очевидно, с силами. Снял шапку, расчесал пегие волосы на потной неровной голове, после чего шапку надел. Еще постоял и только после этого позвонил.
Ему было отчетливо слышно, как звонок унесся в дебри квартиры, пугая враждебные пространства и закоулки. Одного звонка оказалось недостаточно. Старичок, не задумываясь, послал ему пару помощников. Но и они сложили свои звонкие головы в хитроумных археологических лабиринтах.
На лице старика отразилось презрение. Боятся! Прячутся и боятся! — именно так и только так он объяснил себе молчание за дверью.
Но на что они рассчитывают?! Ведь он уже явился, и от этого факта не отгородиться дверью, пусть даже такой железной.
Он стал бросать звонки в атаку без счету. Три, семь, одиннадцать.
И после этого ничего!
Старик на некоторое время задумался. Уйти? Но куда? И чему это поможет? Нет, отступать нельзя. Это он знал точно. На второй штурм у него может не хватить сил. Или времени.
Надо звонить.
Надо применить новое оружие, длинные, самые длинные, бесконечные звонки. Он сердито улыбался, представляя себе, как носятся по квартире звуковые змеи. Жители квартиры опутаны ими, как Лаокоон и его дети. В ранней юности видел старик изображение знаменитой статуи, и сейчас это видение согревало ему душу.
Но змеи тоже не помогли.
И снова старик задумался. И опять размышление не принесло ему никакого другого совета, кроме совета атаковать до конца. Новым было только недоверие к эффективности боевого звона. Принято было решение применить более натуральные средства. Кулаки и ботинки. Пусть они там внутри уразумеют, что он готов и живою силой прорываться сквозь железо дверей.
Конечно, кулаки у него были не те, что, скажем, у Никиты, но бросил он их врукопашную не задумываясь. Правда, очень скоро выяснилось, что шуму они производят немного. Надо чем-то подкрепить их натиск. И старик заорал:
— Никита, сынок! Никита, сынок! Где мой сын?! Где Никита?! Где мой сын?!
Так продолжалось с полминуты, наверное, по крайней мере до тех пор, пока за спиной старика не раздался удивленный голос:
— В чем дело, папаша?
Тяжело дыша, старик покинул передний край и повернулся. Перед ним стояли два молодых, среднего роста парня с полиэтиленовыми пакетами в руках. Им было лет по двадцать пять, не больше. Один черноволосый, плотный; второй худощавый, с залысинами и золоченых очках.
— Кто вы?
— А вы? — спросил черноволосый крепыш ощутимо хозяйским тоном, — я, например, Никита, а вы?
— Никита?
Он сидел, откинувшись на спинку сиденья, одновременно опираясь плечом на стену. Поза расслабленная слегка. Глаза казались закрытыми. Голова находилась в состоянии свободного парения, как у очень пьяного, но еще не «отрубившегося» человека.
Руслан с облегчением понял, что раненый не видит его.
Почему? Потому что спит? Или в силу действия «лекарства»?
Куда же это он едет? — не мог не подумать стрелок. Ответ у него нашелся один, и ответ неприятный. Он едет в Каратаево. Но зачем? Что ему там нужно? И как быстро добежал от больницы до вокзала! Ему бы в больницу. Пусть не в психиатрическую, — в обычную. А зачем в обычную? И есть ли вообще лекарство от «лекарства»?!
Сквозь копошение этих никчемных мыслей Руслан понял: а ведь надо что-то делать! Он может проснуться. Попросит открыть футляр. Руслан покосился в сторону окна — нельзя ли незаметно выкинуть ужасающую улику. Да что «выкинуть»! Уходить надо!
И он начал подниматься, но, оторвавшись от сиденья, заметил, что Никита приоткрыл глаза. Почти полностью. И смотрит прямо на него.
Руслан замер.
Смотрит.
Но видит ли? В глазах больше тумана, чем осмысленного сияния. На всякий случай Руслан сел на место, мокрой рукой сжимая ручку футляра. Несколько раз в течение последующих пяти минут он проделывал вышеописаную процедуру, и реакция сидящего повторялась. Наконец парень понял, что Никита следит за его движениями так же мало, как входные двери вагона, без всякого толку болтающиеся туда-сюда.
Перебарывая страх, Руслан встал полностью. Он был уверен, что сидящему будет все равно. Чудовище продолжит впадение в состояние искусственного безумия.
Он ошибся.
Стоило ему полностью выпрямиться с прижатым к груди футляром, он увидел перед собою широко открытые глаза и свет сознания в них.
Ерунда, сказал он себе, просто двери открылись максимально широко. Сейчас они поедут назад. И он шагнул вон из купе. Шагнул и услышал за спиной:
— Погоди.
Конечно, парень не остановился. Он быстро пошел меж сиденьями в другой конец вагона.
— Да погоди ты!
Руслан убыстрил шаг, с отчаянием глядя в темные окна, пытаясь по виду за стеклами определить, далеко ли до родимой станции.
Перебираясь из вагона в вагон, он подумал, что грохочущая под ногами железная бездна могла бы стать неплохой могилой для пневматической винтовки. Правда, преследователь видел футляр у него в руках. Но мутными глазами!
И еще вот почему надо избавиться от винтовки (в следующем же тамбуре!) — по поездам шляется милиция. Даже если к ней не обращаться, она вмешается в схватку между пьяным стриженым мужиком и интеллигентным школьником. И разняв (если успеют) сражающихся, они захотят проверить, цел ли инструмент. Да Никита и сам догадается закричать, чтобы они проверили, что у этого музыканта в футляре. И что он им, милиционерам, скажет, когда они увидят вместо флейты ружье? Пусть и пневматическое.
Вбежав в следующий тамбур, Руслан обернулся. Погоня, кажется, отстала. Кроме того, поезд замедляет ход.
Совсем замедляет.
Останавливается.
Зашипели перед распахиванием двери.
Распахнулись.
Руслан выскочил на спасительный асфальт. Выскочил и бросился бежать вдоль состава, поглядывая за спину, чтобы определить, из какого вагона покинет поезд преследователь. И не определил. Остановился, озираясь. Где он?
Немногочисленнные жители и гости поселка Каратаево рассосались с перрона. Электричка с невнятным бормотанием тронулась с места.
Где он?! — панически спрашивал себя Руслан. Вышел с той стороны, чтобы подкрасться и напасть неожиданно?
Электричка, шумя все злее, набирала скорость. Руслан смотрел сквозь пробегающие мимо окна, стараясь рассмотреть страшного человека за стеной нарастающей скорости.
И увидел. Коротко стриженную, привалившуюся к стеклу голову. Она уносилась прочь от Каратаевской платформы. Он так и не поднялся с места.
Не узнал!
Руслан с гигантским облегчением расхохотался. Да как мог его узнать этот псих, если он его никогда не видел!
Руслан хохотал, исходя при этом еще и слезами. В добавление ко всему его вырвало. В таком виде вышел из него только что пережитый страх.
На столе початая бутылка водки, тарелка с грубо нарезанным сыром, докторской колбасой, и еще одна с мятыми маринованными помидорами. За столом трое. Василий Андреевич Тетеркин, Никита Воронин (крепкий, черноволосый), и Олег (вернувшийся из экспедиции муж Светланы). На выяснения, кто есть кто, и первую, крайне сумбурную часть беседы ушло около получаса и шестьсот граммов водки. Молодые люди встретили Калиновского выходца, вернувшись из больницы, где навещали своего отца и тестя. Нашли, что состояние Савелия Никитича заметно ухудшилось после неожиданного и непонятного стресса. Медработники рассказали им невразумительную историю про приблудного безумца, страдающего редкой формой эксгибиционизма. Упомянули, что меж ним и Савелием Никитичем, судя по всему, имели место какие-то неясные, но горячие взаимоотношения. Разговор с медперсоналом происходил всего через четверть часа после окончания сцены на больничных ступенях. Сам Савелий Никитич, подавленный сильной дозой успокаивающего, ничего своим редким гостям рассказать был не в состоянии.
Придя в немалое замешательство после всего услышанного, Никита с Олегом решили, что без бутылки не разберешься, и взяли пару. Тем более что у них имелся еще один законный повод для выпивки — встреча. Первый вернулся с автогонок, в которых участвовал в качестве механика, второй, как известно, с раскопок.
