Алексей Рыбин - Трофейщик
Милиционеры издали посматривали на толпящихся у колонны угрюмых людей и ничего не предпринимали — не было никаких указаний сверху о грядущем несанкционированном (или санкционированном?) митинге, причем о несанкционированных становилось обычно известно и раньше, и подробней, и указания на их счет бывали всегда конкретней и ясней. Некоторые из них разгонялись, еще не успев начаться, другие же, как в свое время митинг «Памяти», наоборот, охранялись от неожиданных выпадов со стороны космополитически настроенного большинства.
Толпа продолжала прибывать, над головами собравшихся маячило уже несколько флагов — красных и черных. Качались транспаранты с белыми буквами на черном фоне, складывающимися в слова «Долой», «Прекратить» и «Позор», зазвенел глухо железный мегафонный голос. Со стороны Миллионной выехали на площадь и замерли, не открывая дверей, два автобуса с видневшимися за незанавешенными, как обычно, окнами крепкими фигурами омоновцев в полной боевой экипировке.
Роберт стоял прямо напротив Сергея Степановича, держащего в руках мегафон и вещающего в толпу. Речи эти Роберт за короткое время общения с ним уже успел выучить наизусть. Впрочем, с большинством положений, излагаемых новым своим начальником, он был совершенно согласен. Убивать надо всю эту сволочь, вешать бандитов и банкиров и делить их имущество между обездоленными честными гражданами.
— Товарищи! Вчера погибли наши братья! Погибли, защищая честь и достоинство советского человека, пали в бою с бандитами, которые даже накануне выборов не стараются хотя бы замаскировать свою деятельность, разрушающую Отечество. Они совсем обнаглели, они стреляют в нас среди бела дня в центре города и спокойно уходят. И власти допускают этот беспредел, власти с ними заодно, им выгодно такое положение вещей. Россия находится на краю гибели, и только мы можем спасти ее. Пришло время решительных мер, смелых действий, пришла пора забыть о своем личном благополучии, пожертвовать им во имя блага всего нашего народа. Это не пустые слова. Тот, кто сейчас сделает свой выбор, встанет на борьбу за правое дело, сможет потом без угрызений совести смотреть в глаза своим детям, жить с гордо поднятой головой, тот поможет сделать нашу державу такой, какой она была прежде, во все века, — грозной и могущественной. Государством людей труда, где народ будет снова жить счастливо и богато!
— Пойдемте, Роберт, нам пора ехать, — тронул его за локоть подошедший незаметно Филипп. — Все готово.
Они пробрались сквозь толпу к омоновским автобусам и влезли в раскрытую переднюю дверцу одного из них. В автобусе не было свободных мест, Роберт узнал двоих-троих молодых парней из тех, кто участвовал в операции на Миллионной, остальные были незнакомы, в военно-патриотическом центре он их не встречал. Похоже, это были настоящие омоновцы.
— Значит, так, — сказал один из них, по-видимому, командир, хотя никаких значков различия на его форме не было, — вы, — махнул он рукой на Роберта, Филиппа и их парней, — сидите в автобусе. Один, ну, к примеру, ты, — он выбрал одного из патриотов покрепче, — пойдешь с нами. В драку не ввязываться, мы сами разберемся. Просто покажете тех, кого узнаете. Все поняли?
— Поняли, — ответил Филипп.
— Вот так. Ваши политические игры нас не интересуют. Наше дело — бандитов поймать. И агитацию тут мне не разводить!
Филипп опустил глаза.
Автобусы остановились неподалеку от Сенной площади — на канале Грибоедова за магазином «Океан».
— Пошли! — приказал командир, и омоновцы мягко и быстро словно вылились из салона на улицу. Боец Медведева, выбранный командиром, замешкался, уронил на пол свою дубинку и выскочил последним. Роберт слышал, как командир зло произнес: — Быстрей, патриот, штаны не потеряй…
— Пойдем покурим, — предложил Филипп.
Они встали возле автобуса, закурили.
— Эти воины еще пока не осознали, на чьей стороне им нужно воевать, просто приказ им спустили сверху, они и работают. Ну, ничего. Мы им объясним, что к чему. Потом. Это же только начало…
— Смотри, — шепотом перебил его Роберт, — ни черта себе, они ничего не боятся!
На углу Садовой и Сенной площади стоял знакомый «мерседес» с открытой дверцей.
— Вот эта машина, на которой они удрали.
— Ты не путаешь? — тихо спросил Андрей. — Таких «мерсов» сейчас по городу немеряно ездит.
— Нет, номер другой, а машина та же — заднее стекло с трещиной. Не могли сменить, что ли?
— Да им просто по фигу такие мелочи. — Филипп медленно пошел в сторону машины. Пройдя мимо открытой дверцы, он отчетливо ощутил крепкий, сладкий запах анаши, прущий из салона. Он не видел, кто сидел в «мерседесе», не поворачивал голову к автомобилю, боясь привлечь к себе внимание. Вернувшись к стоящему на углу Роберту, он сказал: — В любом случае их можно брать. Наркота имеется, этого уже достаточно для задержания.
Неподалеку омоновцы, распределившись, выходили в торгующие разной снедью ларьки и спустя минуту в окошечках появлялись картонные таблички с надписями «Закрыто», «Перерыв», «Не стучать». Несколько бойцов, в том числе и командир, стояли на улице, рассредоточившись вдоль торговых рядов и контролируя пространство вокруг. Роберт, продолжавший наблюдать за «мерседесом», хотел было сказать Филиппу, что надо что-то делать, звать омоновцев, но увидел, как из «Океана» вышел главарь — тот самый, низенького роста бандит, пожилой, в кепочке, который руководил налетом на Миллионной и который под прикрытием этого самого «мерса» удрал с поля битвы. Мужичок в кепочке лениво шел к машине, всего один раз взглянув в сторону ларьков и, как показалось со стороны, никак не отреагировав на вооруженных омоновцев. И тут Роберт совершил ошибку.
Он непроизвольно рванулся к главарю, даже не сделал шага, а просто дернулся вперед, но коротышка, непонятно как, заметил это движение. Он шел так же не спеша, но в руке его быстро — так что Роберт даже не понял откуда — появился пистолет, не просто появился, а уже смотрел черной дырой ствола ему в лицо, потом дернулся вверх, и Роберт услышал противный, гасящий сознание визг рядом с правым ухом. Перед глазами все поплыло, но он усилием воли и сгустком ненависти, плотно сидевшим в груди, единственным, что он продолжал чувствовать в своем замеревшем от ужаса теле, удержался на ногах и не потерял сознание. Коротышка главарь вдруг как-то волнообразно изогнулся, потом еще раз, выронил пистолет и грохнулся на землю лицом вниз. «Мерседес» тихо зарычал двигателем, дверца его захлопнулась, и он рванул ходом прямо на Роберта. Но проехав метра три, снова остановился, и тут Роберт посмотрел туда, где раньше находился Филипп. Молодого наставника рядом не было, и Роберт удивился — куда же он подевался, сбежал, что ли? Нет, не сбежал. После того как пуля коротышки просвистела возле головы Роберта, стрелял из пистолета Филипп, встав на одно колено, с двух рук прицельно всаживая пули в заднее стекло «мерседеса».
Подлетевший омоновец оттолкнул плечом Роберта так, что он покатился на асфальт, и ударом ноги выбил пистолет из рук Филиппа. Другой навалился на него сверху, заламывая ему руки за спину. «Тише, парни, — говорил спокойно Филипп, уже лежа на асфальте, — в кармане посмотрите удостоверение. Командира позовите…»
— Сейчас я тебе позову, сука, — ругнулся первый, а второй, засунув руку во внутренний карман пиджака Филиппа, вытащил оттуда красную книжечку, открыл ее, посмотрел и сказал без интонаций раскаяния, спокойно, по-деловому:
— Извините, товарищ майор. Кто же знал? Вы не представились…
— Ничего, ребята, ничего. Помогите подняться, помяли вы меня, черти…
Обратно ехали в другом автобусе, где, кроме них, сидели трое медведевских бойцов, надобность в которых у омоновцев уже отпала — они опознали двоих, сидевших в «мерседесе». В ларьках же никого подозрительного и ничего противозаконного обнаружено не было — похватали нескольких лиц так называемой «кавказской национальности» и отвезли для выяснения их личностей в участок. Филипп, Роберт и ребята должны были вернуться на Дворцовую, где еще продолжался митинг, распланированный устроителями до самого вечера. Роберт посматривал на Филиппа, испытывая сильнейшее желание заговорить, но не знал, с чего начать, и ерзал на сиденье. Филипп же молчал, смотрел в окно и казался совершенно равнодушным. Не скажешь, что он двадцать минут назад палил с колена из револьвера. Роберт успел заметить, что это был именно револьвер, причем не русского производства — толстый, с коротким стволом, таких Роберт еще не видел. И ведь не просто палил, а укокошил бандита.
Его охватывал какой-то давно забытый восторг. Такой, который в незапамятные времена он испытывал после двух стаканов хорошей водки на трибуне стадиона, видя, как в ворота киевского — «Динамо», которое он почему-то не уважал, влетает трудный, но уверенным ударом посланный мяч. Он в общем порыве вскакивал, взлетал, возносился над скамейкой, над трибуной, над стадионом и городом, орал «Го-о-ол!!!», и больше ничего в такие моменты для него не существовало. Это был высокий экстаз, секунды настоящего счастья.
