Данил Корецкий - Когда взорвется газ?
Днем взорвались старенькие «Жигули», мимо которых проезжал кортеж Хана. Но взрывник на три метра ошибся, и огненный язык сжег автомобиль сопровождения. Вечером сгорел один из офисов «Потока», а ночью, на выходе из любимого бара, автоматчики расстреляли Колтуна с двумя девушками, охранниками и тремя посторонними людьми.
Криминальные сюжеты не сходили с телевизионных экранов, газеты взахлеб писали о гангстерской войне, причины которой не были никому известны. Но на фоне невидимой битвы на предвыборном поле уголовные разборки терялись, как теряются автоматные очереди на фоне залпового артиллерийского огня.
Глава 9
Дед Микола
До цели своего путешествия Черепахин добирался с соблюдением правил конспирации, как порекомендовал Юрист. На тряском автобусе журналист за четыре часа доехал до Чекулдаевки, и, хотя ему показалось, что он уже на краю света, надо было забираться еще дальше, в деревню с жутковатым названием Чернолесье, куда никакой транспорт не ходил.
Деньги на селе имеют другой вес, а может, ценятся по-другому. За сто гривен громадный мужик на видавшей виды «Ниве» охотно взялся везти Черепахина пятьдесят километров по бездорожью. Ехали они почти три часа, подскакивая на колдобинах так, что внутренности Ивана пытались выскочить через рот. Голова водилы почти упиралась в крышу, и, чтобы не набить шишек на макушке, он втянул ее в могучие плечи по самые уши.
— Глухомань тута, — басом пророкотал он на середине пути. — Радио нимае, телевизора то ж… Потому как лектричества ни…
— Как же так? — удивился Иван, который готовился к поездке. — В газетах писали, что везде столбы ставят, в каждое село ток пустят…
— Покрали все, — буднично пояснил водитель. У него было грубое лицо с наждачной красной кожей и маленькие невыразительные глаза.
Черепахин не мог определить, сколько ему лет. Может, сорок, а может, и все шестьдесят.
— И провод покрали, и столбы… А чо делать, жить-то надо…
День выдался серым и безрадостным, как и пейзаж вокруг. Дорогу заменяла заросшая сухой желтой травой глубокая колея, которая извивалась между темным лесом и колючим бурьяновым полем. Никаких признаков хозяйственной деятельности не наблюдалось, как будто местность была необитаемой.
— К кому гостевать-то? — Водителю явно хотелось общения.
— К деду Миколе, — ответил Черепахин. И уточнил: — Который Проховыч…
— А-а-а-а, «лесной брат», — с неопределенной интонацией протянул мужик. — Так он в селе, считай, не бывает. В лесе и живет, выходит редко. Не любит людей…
«Любит, не любит, тоже мне — ромашка», — подумал Иван. А вслух спросил:
— За что ж не любит людей-то?
— Так лешак он, — буднично пояснил шофер. — И сеструха его ведьма. Он волком оборачивается, она на метле летает. За что им нас любить?
Черепахин от неожиданности поперхнулся.
— Так нету лешаков! И ведьм нету!
Но мужик только глянул снисходительно и улыбнулся, как дитю несмышленому.
— Це у вас в городе нету. А тут им раздолье… Знаешь, как раньше ихняя деревня прозывалась? Ведьмино! Ты не зевай, как стемнеет…
Наконец доехали до покосившегося столбика с проржавевшим указателем: «р. Мокрый Еланчик». «Нива» затормозила перед хлипким бревенчатым мостиком с уцелевшими через одну черными балясинами.
— Вот оно, ведьмачье гнездо! — Ладонью, размером с саперную лопатку, водитель показал вперед, где разбежались по косогору несколько десятков деревянных и саманных домишек. За ними начинался густой черный лес.
— А вона, видишь, домик справа, за высоким тополем? Под шифером который? Там и живет ведьма. Только туда ты без меня ходи. А я тута развернусь и покачу обратно…
Взвалив на спину увесистый рюкзак, Иван перешел через мостик, прихватив на всякий случай валявшуюся на противоположном берегу толстую палку.
Деревня встретила Черепахина оголтелым лаем собак. Он шел по немощеной улице между обветшавшими домами, некоторые чернели проваленными крышами или щурились забитыми досками окнами, но большинство имело вполне обжитый вид, кое-где над трубами даже курился легкий печной дымок. Злые беспородные шавки бросались из-за хлипких штакетников, бежали следом, норовя ухватить за ногу. Иван отмахивался палкой, и они тут же отскакивали обратно, обиженно перегавкиваясь, словно договариваясь о более успешной атаке.
На лай истерическим кудахтаньем отреагировали только куры. Ни одна занавеска не отдернулась, ни одна дверь не распахнулась, ни один человек не вышел на крыльцо. Создавалось впечатление, что здесь живут только дворняги и куры, а люди отсутствуют вовсе. Но Черепахин почти физически ощущал испытующие колючие взгляды из черных внутренностей покосившихся жилищ, будто сами избушки рассматривали нежданного и ненужного чужака. Он вспомнил давний итальянский фильм, в котором точно так же встречал приезжую учительницу мафиозный городок в Палермо. И ужастик о затерянной в лесу деревеньке, где правила бал нечистая сила…
Черепахин почувствовал, как холодеет спина и шевелятся волосы на затылке. Почему эти шавки ведут себя как люди? Они грамотно взяли его в полукольцо, они переговариваются между собой, они выжидают удобный для нападения момент или ждут подмоги… Вот сейчас дорогу нагло заступит крупный дерзкий волк, или мелькнет в небе силуэт ведьмы на метле… Сейчас бы пригодилась двустволка, заряженная серебряными пулями… Ни ружья, ни серебряных пуль у Ивана Сергеевича Черепахина не было, зато имелось материалистическое мировоззрение, здравый смысл и крепкий характер. А это, согласитесь, тоже немало!
Черепахин взял себя в руки и ускорил шаг. В нужном ему дворе собаки не было. Крепкий когда-то деревянный дом с полусгнившими резными наличниками перекособочился, врос одним углом в землю и на крики незваного гостя не отзывался. Иван, приподняв за край покосившуюся калитку, вошел и легонько постучал в мутное окно. Цветастая занавеска сразу отодвинулась, к стеклу приблизилось морщинистое, с крючковатым носом, лицо, и маленькие льдистые глазки впились в назойливого чужака.
— Мне дед Микола нужен! — крикнул Иван и сделал несколько мало что проясняющих жестов.
Занавеска задернулась, и старик исчез из виду. Но тут же заскрипела дверь, и сухопарая фигура выдвинулась на шаткое крыльцо, как кукла из-за кулис кукольного театра. Это оказался не старик, а старуха, причем вылитая Баба Яга. У нее, как и положено, был крючковатый нос, а в руке — большая и крепкая метла…
«Ничего себе!» Сейчас россказни водителя уже не казались Черепахину совершеннейшей глупостью. И если бы Баба Яга оседлала метлу и взмыла в низкое серое небо, он бы не удивился.
Но крепкое материалистическое начало журналиста Черепахина взяло верх над мистическими бреднями. Конечно, никакая это не Баба Яга, а Беляна Проховыч, старшая сестра деда Миколы.
— Зачем тебе Миколка? — строго прошамкала старуха.
— Я про него в газете писал. Помните? Он тогда еще в городе жил. Я и дом у него купил…
— Помню, как не помнить, — бабушка Беляна улыбнулась, и ее рот напомнил Ивану ограждение мостика через Мокрый Еланчик. — Ему за это пенсию дали! И мне прибавили…
— Хочу еще одну статью написать. Дома он?
Баба Яга покачала головой.
— В лесу. Все время там живет, как лешак.
— Как же вы одна справляетесь?
Слух, как и зрение, у Беляны оказались в полном порядке — она не переспрашивала и без напряжения рассматривала гостя с ног до головы. Удивительно!
— Да так и живу, по-простому, — птица да огород. Хлеб, соль, сахар, спички да керосин, лекарства соседский внук Радимка привозит, на него и пенсию свою перевела. Хороший малец, ничего не скажу. А Миколка мясца подбрасывает, медок, травки целебные… Да огород копает, дрова на зиму колет. Как был чертяка здоровый, так и остался, а ведь восьмой десяточек разменял. Все жизнь лесная! Редко выходит к людям… Да и то, че ему здесь делать, только самогонку жрать!
Старушка наклонила голову и тихо завыла.
Иван было всполошился, но тут же понял, что у Бабы Яги такой смех.
— Я вам тоже гостинец принес, — Иван вытащил из рюкзака большую банку импортного какао с сахаром, до которого Микола Проховыч был большим охотником. — И вот еще, бабуля, удиви соседок!
Он вынул пакетик с глазированными пряниками и коробку конфет «Птичье молоко».
— Мягонькие! — Баба Яга всплеснула руками. Впрочем, она подобрела и уже не походила на ведьму. Скорей на добродушную и заботливую бабушку.
— Ай, угодил, милок! У нас такое редко бывает! Водку везут, колбасу, консервы… А сладенькое не возят… Заходи, передохнешь да чаек выпьешь на Миколиных травках…
Полутемные сени встретили стойким запахом тлена. Под ноги попалось что-то мягкое, Иван споткнулся и с трудом удержался на ногах. В большой комнате было достаточно опрятно, хотя обстановка так и просилась в музей или хранилище театрального реквизита: обитый железом сундук, древний шифоньер, допотопная швейная машинка, основательно вытоптанные вязаные половички, керосиновая лампа на столе… В углу стояла курковая одностволка с вытертой до белизны серединой ствола. А над ней пришпилена кнопками к бревнам пожелтевшая газета с давней черепахинской статьей и портретом Миколы Проховыча. Иван Сергеевич испытал прилив авторской гордости. Далеко не каждый материал даже самого сильного журналиста играет такую роль, что его хранят на видном месте уже почти десять лет!
