Данил Корецкий - Когда взорвется газ?
Полутемные сени встретили стойким запахом тлена. Под ноги попалось что-то мягкое, Иван споткнулся и с трудом удержался на ногах. В большой комнате было достаточно опрятно, хотя обстановка так и просилась в музей или хранилище театрального реквизита: обитый железом сундук, древний шифоньер, допотопная швейная машинка, основательно вытоптанные вязаные половички, керосиновая лампа на столе… В углу стояла курковая одностволка с вытертой до белизны серединой ствола. А над ней пришпилена кнопками к бревнам пожелтевшая газета с давней черепахинской статьей и портретом Миколы Проховыча. Иван Сергеевич испытал прилив авторской гордости. Далеко не каждый материал даже самого сильного журналиста играет такую роль, что его хранят на видном месте уже почти десять лет!
Отдернув занавеску, он заглянул в следующую — маленькую, плохо освещенную комнатку — и вздрогнул. На беленой стене, распятые большими гвоздями за крылья, висели три высушенные черные вороны.
— Что это?!
— Нельзя туда, милок, — резко ответила хозяйка и быстро вернула занавеску на место. Она насупилась, брови сошлись в одну линию, глаза прищурились, рот сжался, превратившись в окруженную морщинами куриную гузку. Сейчас перед ним опять стояла Баба Яга. Но только один миг.
— Гадаю я там, — уже мягче пояснила она. — Погоду предсказываю, урожай, да еще что попросят…
Баба Яга снова исчезла. Бабушка Беляна сноровисто разожгла примус и вскипятила чайник. Запахло керосином. Она выкладывала из подоконной тумбы мед в литровой банке, печенье в пластмассовой вазочке, целлофановый пакет с ирисками и большую плитку шоколада.
Но Черепахин чувствовал себя так, будто сидел на пороховой бочке.
— Чаек целебный, — приговаривала то ли бабушка, то ли Яга, расставляя на скатерти угощение. — Медок с Миколиной пасечки, печенюшки уже засохли, а конфетки твои мягонькие. Вкусные! Эти ириски тоже вкусные, только как их есть? Чужим ртом разве…
— Тогда зачем они тебе, бабуля? — спросил Иван, чтобы поддержать разговор.
Она досадливо махнула рукой.
— Так молодежь бестолковая угостила. Сами и камни разжуют, думают, что у всех зубы крепкие.
Иван напрягся.
— Какая молодежь?
— Приезжали тут двое на черной машине, большая, раза в два больше Радимкиного «жигуля». Миколу искали. Охотиться хотели, а слышали, что он лучше всех лес знает. Вежливые, трезвые такие ребятки. Не то что наша пьянь…
Она всполошилась.
— Давай, милок, я тебе картошки нажарю, помидорчиков из погреба принесу, самогонки хлебной?
Черепахин проголодался, но сейчас ему было не до угощения — хотелось только одного: как можно дальше оказаться от этого домика с двойным дном.
— Нет, бабушка, спасибо. А где сейчас Микола-то?
— Дак у себя же, у болотца, где ж ему быть, чай, кралю себе не завел, — и она опять тихо завыла.
— А молодежь-то его нашла? Поохотилась?
— Да кто ж его знает! Больше не заезжали, не спрашивали. Нашли, значит. Ты пей чаек-то…
Из маленькой комнатки просачивался тлетворный душок нежити, в мутных глазах хозяйки то и дело мелькал дьявольский огонек. Вокруг отчетливо сгущалась атмосфера опасности. А может, у Ивана просто расшалились нервы.
Чай действительно был вкусным и ароматным, но удовольствия не приносил. Хотелось скорее выбраться на чистый свежий воздух.
— Как же мне до него добраться? Как я его найду в лесу-то?
Бабушка Ягашка снова завыла.
— Дык что тут искать? Идешь по широкой просеке, за оврагом направо, скоро увидишь обгоревшую березу, от нее по тропке левой, по краю болотца, а там верст пять всего. Не промахнешься!
Иван вздохнул.
— Да нет, ничего не выйдет. Не мастер я по лесам ходить. А проводника найти можно?
В затхлом воздухе повисло молчание. Иван отставил чашку.
— Отчего ж нельзя? — наконец вымолвила Беляна. — Радимка на телеге и отвезет, он малец шустрый. Только тогда надо сразу выезжать, чтобы успеть засветло. Не любят наши по темноте ходить — тут и оборотни водятся, и ведьмаки… А то погости, заночуй, с утра поедете…
Черепахина передернуло. Он глянул на часы. Половина второго.
— Да нет, лучше прямо сейчас. Рано еще, успеем…
— Ну, смотри! Пойду мальца предупрежу. Ты ведь ему ручку позолотишь? Ну и ладушки. А я одним разом соберу Миколе тормозок: спички, соль, сладенькое там…
— Да у меня и для него гостинцы есть…
— Ничего, лишним не будет. Ты пей чай, пей, я сейчас быстро…
* * *«Шустрый малец» оказался сухим сутулым мужичком, который был лет на десять старше Черепахина. Сгорбившись, он сидел на передке телеги, на заляпанной известью доске, и погонял вожжами упитанную гнедую лошадку. Черепахин, завернувшись в брезентовый плащ, лежал в свежем душистом сене, смотрел в обтянутую таким же плащом сутулую спину возницы, торчащий над ней остроконечный капюшон, на медленно плывущие назад почти голые ветки деревьев и покрытое темными облаками серое небо. Брезент сохранял тепло тела, поскрипывали рессоры, телега мерно раскачивалась, убаюкивая, и он, угревшись, незаметно для себя уснул.
И оказался за покрытым белой скатертью обильным столом, разбирая большой двузубой вилкой и широким ножом жареную утку. Напротив сидел молодой парубок Микола в национальной рубахе с расшитым воротом и празднично, напоказ скалил зубы. Рядом стояла черноокая пригожая Беляна с пышным караваем на покрытом рушником подносе.
— Не побрезгуйте, ваше превосходительство! — многозначительно улыбаясь, медовым голосом протянула она. — Отведайте хлебушко наш…
Микола одобрительно кивал, будто присоединяясь к просьбе, а глазами и всем выражением лица предостерегал: «Не надо, не пробуй!»
Иван все же с хрустом отломил корку, обмакнул в солонку, сунул в рот, разжевал… И тут же у него как будто пелена с глаз упала. И стол со скатертью пропал, и рушник, а на месте Миколы сидит матерый волчара с открытой пастью, и с горячего смрадного языка стекает вязкая слюна! Да вместо красавицы Беляны щерится старая ведьма, обнажая один-единственный желтый зуб.
Иван дернулся и проснулся. Казалось, что сон был недолгим, но когда он открыл глаза, уже ощутимо смеркалось. Иван сел и осмотрелся. Широкая просека заметно сузилась. Ветки деревьев цепляли за борта телеги, как руки вурдалаков. Радимка курил вонючие сигареты и, услышав сзади движение, обернулся.
— Чо так орал-то, будто за тобой черти гонются? — строго спросил он.
— Да страхи приснились, — Черепахин плотней запахнул плащ. — Нечисть всякая… Раньше никогда таких снов не видел.
«Малец» довольно захихикал.
— А у нас места такие! Тут разная нежить водится… Хорошо, своих не трогает…
— Так нет ведь никакой нежити! — в очередной раз возразил материалист и атеист Иван Сергеевич, хотя на этот раз в голосе не было непоколебимой убежденности.
Потому что дремучий лес вокруг настраивает на философский лад. Сейчас он думал, что природа первобытна и вечна, ей нет дела до жалких микроскопических букашек с их ничтожным жизненным веком и копеечными заботами. А этот лес — сколько поколений суетливых людишек он повидал? Если водились здесь лешие, кикиморы и прочая нечисть, — а ни с того ни с сего столько сказок не выдумают, — то никуда они не делись, так и живут в темных дуплах да среди непроходимых болот…
— Нету? — Радимка скрипуче захохотал. — Я как-то на зорьке вышел до ветру в огород, гляжу — а к бабке Беляне во двор волк заскакивает! И кринку в лапе держит! А вечером она зовет: «Иди чай пить, Микола медку передал…» И ту самую кринку на стол ставит!
— Ну?
— Вот тебе и «ну»! Думай сам, кто тем волком был…
— А я слыхал, что Беляна на метле летает, — с трудом выговорил Иван несусветную глупость.
— Ты слыхал, а мы видали! — снова заскрипел возница. — Да и ты еще много чего увидишь… Крест-то носишь?
— Да нет, — растерянно ответил Черепахин.
— Это плохо, — буркнул Радимка и замолчал. Но через несколько минут пробурчал: — Ходи, да оглядывайся!
Телега прыгала на кочках и выступающих из земли корнях. Кое-где были видны отпечатки широких колес. Видно, следы той самой большой черной машины, на которой поехали к Миколе вежливые и трезвые ребятки. Причем обратной колеи Черепахин рассмотреть не мог, как ни старался. Очевидно, ребятки еще в гостях. Однако остались ли они трезвыми — большой вопрос…
Наконец, телега остановилась на довольно большой поляне. Откуда-то потянуло неожиданным запахом застоявшейся воды.
— Приехали, — объявил Радимка. — Давай пятьдесят гривен.
Лошадь вдруг прижала уши, зафырчала и попятилась.
Иван достал деньги, недоуменно осматриваясь.
— Куда приехали? А где же дед Микола живет?
Возница ловко выхватил купюры и сунул в карман.
— Да вона, иди по тропке. Только не сворачивай, а то в болото попадешь… Там топь такая — не вырвешься…
