Питер Темпл - Расколотый берег
Они молча проехали на двор автозаправки, где Кэшин оставлял машину.
— Спасибо, — произнес он, собираясь уходить.
— Подожди.
Возле колонок не было ни одной машины. Окна в будке кассира были затуманены от дыхания.
— Объясни мне, что все это значит, — попросила Хелен.
Кэшин задумался, что ей сказать. Хелен ведь все равно в эту игру не играть — ее клиент умер.
— Паскоу сам траву выращивает, — заговорил он. — Сам же и развозит, везде крутится. У Пигготов все по-другому: для них выращивают, делают таблетки, возят. Паскоу говорит, Хопгуд и его шайка тоже с ними связаны и доля у них совсем немаленькая.
— С чего это Паскоу с тобой так разоткровенничался?
— Хочет, чтобы я с Пигготами разобрался. В обмен на рассказ о том, откуда у мальчишек часы.
— Это другие часы, те, что он купил раньше?
— Правильно. Другая модель.
— Так что, с самого начала это была туфта?
— Ну конечно.
— И ты веришь в историю про этого Рэя Пиггота?
Кэшин взглянул на нее. В это время на заправку завернула машина, свет фар скользнул по лицу Хелен, и Кэшина опять захлестнуло глупое, безудержное подростковое влечение к той, которая недоступна.
— Рэй быстро соображает, — сказал он. — Мать родную продаст, если что.
— Быстро соображает? Как это понимать?
— Ну, проныра. Из тех, что без мыла везде влезут.
— Джо, я занимаюсь корпоративным правом не первый год.
— Ну и что? Тебе здесь все равно больше делать нечего. Теперь нам все это разгребать.
— Джо…
— Что такое?
— Дай мне шанс. Ты не знал бы этого всего, если бы я не заставила тебя встретиться с Паскоу. Паскоу говорит, Хопгуд свел Рэя Пиггота с Бургойном. И его, и других мальчишек. Этого о Бургойне никто никогда не рассказывал.
— В твоем кругу.
— В моем кругу? Что это значит?
— Может, у вас там, на Бейвью-драйв, о таком не говорят. Вульгарно там, то-се…
Хелен слушала, барабанила костяшками пальцев по рулю.
— Меня на эту наживку не поймаешь, — сказала она медленно, отчеканивая каждое слово.
— Идти надо, — сказал Кэшин. — Я перезвоню.
На улице было холодно и сыро, летела мелкая морось. Он нагнулся, чтобы поблагодарить ее.
— Часто болит? — спросила Хелен.
— Нет.
— Что ж, ты обвел меня вокруг пальца. Как бы то ни было, я вселилась в дом, мы теперь соседи. Может, заглянешь, выпьем чего-нибудь? Я в микроволновке какие-нибудь пирожки разогрею. Надеюсь, люди твоего круга такой едой не брезгуют.
Он уже собрался было вежливо отказаться, но взглянул в ее глаза и произнес:
— Ну что ж, веди.
— Нет, — возразила она, — ты первый. Ты лучше дорогу знаешь.
Дорога к дому Корриганов шла между старыми вязами, многие из которых уже высохли. Ее недавно посыпали щебнем, и полотно белело в лучах фар. Кэшин припарковался слева от ворот усадьбы и выключил фары. Хелен остановилась за ним. Он неловко выбрался из машины. Небо, покрытое облаками, внезапно расчистилось, вышла полная луна и залила мир бледно-серым светом. Они молча прошли по длинной дорожке, поднялись к входной двери по новеньким деревянным ступеням.
— Мне здесь еще боязно, — сказала она. — Темно. И тихо… Может, зря я все это затеяла?
— Собаку заведи, — посоветовал Кэшин. — И ружье. Они прошли по коридору. Щелкнул выключатель, осветив большую пустынную комнату, видимо переделанную из двух или трех поменьше, с новыми блестящими половицами. Из мебели там были только два стула и стол на низких ножках.
— Мебель расставить не успела, — сказала Хелен. — И книги еще не распакованы.
Он прошел за ней в кухню.
— Плита, холодильник, микроволновка, — сказала Хелен. — Стандартный набор, как у всех.
— Тогда и пироги готовые сойдут, — ответил Кэшин. — Тоже стандартные, как у всех.
Хелен сунула руки в карманы пальто, подняла подбородок. Кэшин видел, как натянулись жилы у нее на шее. У него бешено забилось сердце.
— Голоден? — спросила она.
— Глаза у тебя интересные, — проговорил Кэшин. — В кого?
— У бабушки глаза были разного цвета, — ответила она, чуть отвернувшись. — Ты в школе считался интересной личностью. Нравится мне это выражение — «интересная личность».
— Неправда. Ты меня в упор не видела.
— Ты такой был… отстраненный. И напряженный, как будто всегда под током. Ты и сейчас как под током. Есть в этом что-то такое… сексуальное.
— Как это — «под током»?
— Не спрашивай — это талант. — Хелен приблизилась, взяла его голову в ладони, поцеловала, отстранилась. — Ты не слишком отзывчив. А у полицейских бывает интим на первом свидании?
Кэшин обнял ее под пальто, прижал к себе, вдохнул ее запах, ощутил под пальцами ее ребра. Она оказалась более худой, чем он думал. Он задрожал.
— У полицейских обычно не бывает второго свидания.
Хелен взяла правую руку Кэшина в свою, поцеловала ее, потом поцеловала его в губы и повела за собой.
Ночью он проснулся — почувствовал, что она не спит.
— Ты все еще ездишь верхом? — спросил он.
— Нет. Неудачно упала и с тех пор духу не хватает.
— Я-то думал, идея в том, чтобы не сдаваться: упала — залезла?
Она погладила его:
— Залезла, говоришь?
* * *Дом виднелся издалека — стрела сосновой аллеи оканчивалась строго у входной двери. Кэшин подъезжал к дому, и неяркие лучи закатного солнца неровно мелькали между стволами.
На стук открыла худощавая женщина с морщинистым лицом, одетая в темный спортивный костюм. Кэшин представился, показал удостоверение.
— Сзади, — сказала она. — В сарае.
Он прошел по бетонированному двору. Место напоминало не слишком строго охраняемую тюрьму — свежевыкрашенный дом за забором, в воздухе арбузный запах свежескошенной травы. Ни деревьев, ни цветов, ни даже сорняков…
В сарае со сдвижной дверью на северной стене мог свободно разместиться небольшой самолет. Кэшин не дошел до строения метров десять, когда в проеме показался мужчина.
— Мистер Старки? — спросил Кэшин.
— Он самый…
Перед ним стоял крупный, тяжелый даже на вид толстяк, с головой, формой и размером напоминавшей очищенную картошку, одетый в чистый синий комбинезон поверх клетчатой рубашки.
— Старший сержант уголовной полиции Кэшин. Поговорим?
— Ну, поговорим, — ответил тот и прошел в сарай.
Кэшин направился следом. Порядок здесь был как в кухне миссис Старки. Каждый инструмент висел на особом крюке. Железные столешницы двух длинных столов сияли под флюоресцентными лампами. За ними на доске со вбитыми в нее колышками строго по размеру были развешаны гаечные ключи, клещи, ножницы по металлу, ножовки, стальные линейки, струбцины, штангенциркули. Здесь же стояли большой и малый токарные станки, сверлильный станок, две шлифовальные машины, ножовочный станок, подставка с прорезями для ножовочных полотен и других приспособлений.
В середине помещения над квадратными стальными столами на цепях висели четыре старых, почти разобранных двигателя.
Высокий, тощий юнец, одетый как Старки, стоял у тисков и орудовал напильником. Оторвавшись от работы, он глянул на Кэшина через упавшую на глаза прядь волос.
— Иди поговори с матерью, Тай, — распорядился Старки.
У Тая из кармана торчала замасленная тряпка. Он вытащил ее, старательно протер станок, подошел к столу, вытер напильник, положил его на место.
Он вышел, так и не взглянув на Кэшина. Кэшин посмотрел ему вслед. Одно плечо у него было выше другого, и шел он неловко, боком, точно краб.
— С движками возитесь, — сказал Кэшин.
— Угу, — буркнул Старки, сузив глаза. — «Бургойн и Кроми». Чем могу помочь?
— Ремонтируете?
— Восстанавливаю. Движки-то — лучше не бывает. Вам что?
Кэшин заметил, что присесть в сарае негде.
— На Бургойне были часы, — сказал он. — Вы можете их опознать?
— Пожалуй что да.
Кэшин вынул цветной буклет, согнул так, чтобы была видна только фотография часов с простым белым циферблатом и тремя циферблатами поменьше.
— Эти, — сразу же сказал Старки.
— На нем в тот день были эти часы?
— Он носил их каждый день.
— Спасибо. Еще несколько вопросов, не возражаете?
— Да в чем дело? Его же пацаны из Даунта пристукнули, — ответил Старки.
И лицо его, и темно-серые, точно мраморные, глаза оставались равнодушными.
— Мы в этом не уверены, — сказал Кэшин.
— Во как! А что, этот сучонок Култер просто так в «Чайник» нырнул? Они это, больше некому.
Старки подошел к проему, сплюнул наружу, вытер губы, вернулся, грузно встал рядом, вопросительно наклонил голову.
— Вы с Таем были дома той ночью? — спросил Кэшин.
Старки снова угрожающе сощурился.
— Десять раз, что ли, вам повторять? В чем дело-то?
