Питер Темпл - Расколотый берег
— Так что с залом?
— Один раз я там был! Забирал всякие бумаги, папки, все такое. Он велел сжечь.
— Кто велел, Бургойн?
— Ну да.
— И где же вы их сожгли?
— Там негде было. Сюда все привез.
— Пап…
Тай стоял в дверях и, нахмурившись, смотрел на них из-под густой светлой челки, которая доходила ему до самой переносицы.
— Что такое?
— Мама спрашивает, спагги-бол[38] к чаю нормально?
— Скажи ей, что нормально, сынок.
Тай ушел. Кэшин прошагал к двери и обернулся:
— Не уезжайте пока никуда. Мы еще много чего хотим узнать. И о нашем разговоре никому ни слова. А побежите к своему драному Хопгуду, начнете языком молоть — вернусь, заберу вас с Таем и отправлю в тюрьму в Мельбурн. Посажу в разные камеры. Его — к тем, которые с собаками развлекаются. Вас тоже.
— Не сжигал я ничего, — вдруг тихо сказал Старки.
* * *Кэшин сидел за столом и перебирал содержимое картонных коробок, которые забрал у Старки. Где-то через полчаса он наткнулся на вырезанную из «Вестника Кромарти» фотографию. В правом верхнем углу газетного листа стояло число — 12 августа 1977 года.
Заголовок над фотографией гласил:
ГОРОДСКИМ МАЛЬЧИШКАМ ПОЛЕЗЕН СВЕЖИЙ ВОЗДУХПодпись была такая:
Тренер Роб Старки, лучший полузащитник Северного Кромарти, настраивает своих питомцев из лагеря «Товарищей» на победу в перерыве субботнего матча против команды Сент-Стивена. Городские дети, которые благодаря «Товарищам» имеют наконец возможность полноценно отдохнуть, проиграли со счетом 167:43. Но главное не победа, а удовольствие вдоволь подвигаться на свежем, бодрящем воздухе.
Черно-белая фотография изображала мальчишек в заляпанных грязью шортах и темных майках. Ребята смотрели на своего высокого, крупного тренера, который держал в руке мяч и что-то им говорил. Коротко остриженные мальчишки жевали дольки апельсинов, и, судя по тому, как сильно сморщился тот, кто стоял ближе всех к фотографу, апельсины эти были очень кислые.
Позади, съежившись на холоде, находились зрители — две женщины, остальные мужчины. Справа курили двое мужчин в плащах, перед ними стоял маленький мальчик.
Кэшин поднялся, подошел с фотографией к окну, приложил ее к стеклу. Он сразу узнал Чарльза Бургойна, который стоял в центре. На нем было то самое кашемировое пальто, которое Кэшин запомнил по фотографиям в «Высотах». Пальцы рук у него были очень длинные. Справа, скорее всего, стоял Перси Крейк — человек с небольшими усиками.
Кэшин рассмотрел других зрителей: мужчины средних лет, остроносая женщина в платке и другая, неопределенного возраста. Позади Бургойна стоял молодой человек с зачесанными назад волосами.
Пришел ли этот молодой человек вместе с Бургойном и Крейком? Он хмуро смотрел в камеру, и этот взгляд просто не давал Кэшину покоя. Кэшин закрыл глаза и вспомнил лицо Эрики Бургойн тогда, за столиком в галерее.
Джеймс Бургойн! Точно! Этот хмурый молодой человек — возможно, Джейми Бургойн, который утонул на Тасмании, брат Эрики, приемный сын Бургойна.
Кэшин вернулся к столу и досмотрел оставшиеся фотографии. В папке оказалось больше десятка снимков размером восемь на десять. На всех были изображены мальчишки, построившиеся в три ряда, по девять-десять человек. Те, что повыше, стояли позади, те, что в первом ряду, опустились на одно колено. Мальчишки были в форме: футболках, темных шортах, кроссовках и коротких носках. Усач в одинаковой с ними форме присутствовал на каждом снимке, стоя чуть в стороне справа. Кулаки сложенных на груди рук подпирали мощные бицепсы. Ноги у него были волосатые, бедра сильные, икры мускулистые. С левой стороны стояли еще двое мужчин в спортивных костюмах. Один — коренастый очкарик — тоже был на всех фотографиях. Другой — высокий, худой, длинноносый — оказался только на пяти-шести.
Одна фотография была подписана: Лагерь «Товарищей», 1979 год.
Неровным почерком карандашом кто-то написал имена: верхний ряд, средний, нижний. Слева — мистер Перси Крейк. Справа — мистер Робин Бонни, мистер Дункан Вэллинз.
Значит, Вэллинз — это высокий, а Бонни — низенький, коренастый.
Кэшин поискал имя и нашел его в заметках за 1977 год.
Дэвид Винсент стоял в среднем ряду — тощий, бледный мальчонка с выпиравшими из-под кожи адамовым яблоком и шарами плечевых суставов. Он робко стоял как-то боком к камере, словно боялся, что фотограф вот-вот даст ему в глаз.
Кэшин прочел и другие имена, посмотрел на лица, отложил снимок и задумался. Потом потянулся к телефону, набрал номер, закрыл глаза и стал слушать гудки. Или Дэвида Винсента не было, или он решил не отвечать. Кэшин позвонил в Мельбурн, дождался ответа Трейси.
— Два имени, — сказал он. — Робин Бонни и Дункан Вэллинз. Примите в работу.
— Вы прямо клоны Синго, — ответила она. — Я имею в виду — вы с шефом. Вам говорили?
— Мне говорили, копия молодого Клинта Иствуда. Веришь?
— А как же! Может, в следующий раз, когда приедешь, поговорим с тобой для разнообразия? А не так, просто привет-привет?
Одна собака поднялась с софы, лениво положила лапы на пол, потянулась, высоко подняв зад. Вторая нехотя, будто обиженно, повторила то же самое.
— Занят очень, — ответил Кэшин. — Ты уж извини. Всё за этим бродягой?
— Нет, развелись.
— Вот и хорошо. Надо двигаться дальше. В следующий раз, когда приеду, давай пообщаемся. Группу крови узнаем, всякое такое.
— Захватывающая перспектива! Есть тут такой — Робин Грей Бонни. Пятьдесят семь лет. Подойдет?
— Возможно.
— Бывший социальный работник. Судимость за насилие над несовершеннолетними. Отсрочили наказание по двум обвинениям, а потом отсидел четыре года из шести.
— Очень даже может быть.
— Так вот, он уже умер. Всего истыкали ножом, кастрировали, обезобразили и удавили. В Сиднее, район Марриквиль. Два… да, два дня назад. Даже арестовать не успели.
Кэшин пробовал потянуться, свести лопатки вместе, чувствовал, как сопротивляются движениям все мышцы.
— Идем дальше, — говорила тем временем Трейси. — Вэллинз, Дункан Грант, пятьдесят три года. Англиканский священник, проживал в Брисбене, Форти-тьюд-Уэлли, но это по состоянию на девяносто четвертый год. Приставал к детям, отсроченный приговор получил в восемьдесят седьмом году. Сел на год в девяносто четвертом году, освободился в девяносто пятом. Думаю, теперь он уже бывший священник.
— Почему это ты так думаешь? Трейс, вот что надо сделать. Первое — собери все по этому Бонни. Как именно его обезобразили? Второе — по Вэллинзу, позвони в Брисбен, чтобы они проверили этот адрес, да скажи, чтобы аккуратно все сделали, не спугнули его. Третье — скажи Даву, что нам нужен отчет коронера о пожаре в лагере «Товарищей» в Порт-Монро, который случился в восемьдесят третьем году.
Он подошел к окну. Рваные розовые ленты облаков бежали по небу, цеплялись за черные холмы.
Тогда, ночью, произошли сразу две трагедии. Пожар и…
Сесиль Аддисон рассказала: жена Бургойна упала с лестницы и разбилась насмерть. Говорят, приняла слишком много успокоительного.
— Я тут подумаю, — сказал он, — и, пожалуй, приеду в город. Шефу передай, ладно?
— Передам всем, кто по тебе истосковался. Дав здесь, хочешь с ним поговорить?
— Не хочу, но так и быть, соединяй.
Послышались щелчки.
— Добрый день, — сказал Дав. — Архив горячей линии по Бургойну. Видел?
— Когда бы?
— Да, пожалуй, его никто не видел. Когда по телевизору прошел репортаж, сразу же позвонила женщина. Миссис Мойра Лейдлоу, так ее зовут. Она сказала: «Советую заняться Джейми Бургойном».
— Прямо так и сказала?
— Прямо так и сказала.
— Но ведь Джейми погиб. Утонул на Тасмании.
— Чтобы погибнуть на Тасмании, не обязательно тонуть, но мне показалось, что это стоит разнюхать. «Разнюхать» — так, кажется?
— Ты с ней говорил?
— Десять минут назад. Я звонил тебе, но телефон был занят.
— Собери все об этом погибшем Джейми. Трейси тебе подскажет. До завтра.
Кэшин понимал, что надо бы немедленно встать, сесть в машину, поехать и рассказать все Виллани. Но он знал, что делать этого не будет. Какой теперь в этом смысл?
* * *— Я видела его совершенно ясно, — четко и чуть суховато произнесла пожилая женщина. — Стояла на перекрестке на Турак-роуд, ждала зеленый свет, и тут остановилась машина. Я почему-то оглянулась и на пассажирском сиденье увидела Джейми.
— Вы его хорошо знали, миссис Лейдлоу? — спросил Кэшин.
— Конечно. Он же мой племянник, сын сестры. Даже жил у нас.
— Хорошо. А когда вы его видели?
— Месяца полтора назад, в пятницу. По пятницам я хожу по магазинам, встречаюсь с друзьями.
Было всего четыре часа дня, но Кэшину казалось, что уже поздний вечер. В гостиной царил полумрак, как и на улице; с тонкой ветки деревьев, видной в раме застекленной двери, скатывались дождевые капли.
