Дмитрий Линчевский - В капкане
— Сынок, я уже здесь, — легко сбежав по ступенькам, сказала мама, протягивая ему руку.
— Что я, маленький, за ручку ходить, — недовольно пробурчал Коля, но ладошку, все же, подал. Чутье подсказывало — сейчас не самое подходящее время для упрямства. Вот после магазина — другое дело.
— Через дорогу — только за руку, — строго упредила мама, направляясь к перекрестку. — А будешь вредничать, передумаю покупать подарок.
Чутье его не обмануло. Взрослые такие смешные: соглашаешься с ними — хвалят, не слушаешься — ругают.
Регулировщик поднес к губам свисток и вскинул руку в белой перчатке. Черная «Эмка» и маршрутный «газик» послушно скрипнули тормозами. Пешеходы дружно высыпали на проезжую часть. Коля принялся скакать через лужицы, стараясь не замочить светленькие, с блестящими застежками сандалики. Мама тихонечко одернула его за руку.
— Не балуйся на дороге.
Хоть он и не баловался, а совсем даже наоборот — берег новую обувь, но оправдываться не стал. Чутье подсказывало — так будет лучше.
Весенний город зеленел молодой листвой, сверкал витринами магазинов, гудел автомобильными клаксонами. Воробьи купались в теплых лужицах, беззаботно чирикая. Коля шепеляво им подсвистывал. Казалось, и добродушные женщины, шедшие навстречу в ситцевых платьицах, и стриженные под «полубокс» мужчины в широких, с манжетами брюках — все видят, что он идет в магазин за самокатом и все вместе с ним радуются.
«Детский мир» пах новенькими игрушками и ванильным мороженым, которое продавала в фойе толстая, похожая на снежную бабу тетенька. Ни плюшевые мишки, ни деревянные лошадки Колю не интересовали (не ребенок) — взяв маму за руку, он сразу устремился на второй этаж, в секцию, где продавались самокаты. Маленькие и большие, широкие и узкие, с тормозами и звоночками, они стояли длинным рядами, матово поблескивая гладкими разноцветными рамами. Долго не выбирали: Коле сразу понравился ярко-зеленый красавец с высоким рулем, его и купили…
На центральной улице мама кататься не разрешила.
— Только в безлюдных местах, — сказала она, строго погрозив пальцем.
Так и шли: мама, Коля, между ними самокат, как малыш, которого взрослые ведут за ручки. Свернув с проспекта, решили заглянуть в гастроном за продуктами. Не успели сделать и двух шагов, как…
Цыганки появились неожиданно. В цветастых шелковых платьях, грязно-серых носках и стоптанных круглоносых туфлях, они зацокали языками, увидев Колю и новенький самокат.
— Ай, молодец, женщина! Ребенку игрушку купила. Красивая игрушка, дорогая.
— Красивая, — поддержала ее подруга, — но опасная. Я вижу, несчастье за ней тянется.
Мама испуганно остановилась.
— Что вы сказали?
— Вижу, едет мальчик на дорогу и попадает прямо под машину. Отворотить беду надо, иначе — сбудется.
Мама подошла к ним поближе.
— А как ее отворотить?
Коля такой встрече даже обрадовался. Пока мама общалась с цыганками, он снял с руля оберточную бумагу, проверил педаль тормоза, вскочив на подножку, ловко оттолкнулся и поехал. Шины мягко зашуршали, набирая скорость…
Ход был отличный, тормоза железные. На широкой, с резиновой прокладкой, подножке можно было стоять сразу двумя ногами. Доехав до конца переулка, и лихо, с юзом, развернувшись, он покатил назад, к перекрестку. Цыганок там уже не было, только мама в светлом, с крупными горошинами, платьице растерянно копошилась в своей сумочке. Будто что-то потеряла… Оказалось — не будто.
В отделении милиции у них состоялся очень серьезный разговор.
— Ну, как же можно быть такой доверчивой, — громко говорил высокий, в синих галифе следователь, расхаживая по просторному кабинету. — Неужели вы не видели, что вас обманывают?
— Нет, — плача отвечала мама. — Поняла, когда уже деньги из рук пропали.
— В глаза нужно было смотреть, в глаза, — милиционер раскрыл пачку «Казбека» и выудил длинную папироску. — Они вас никогда не обманут.
— Почему? — полюбопытствовал Коля, сидевший на стуле рядом с мамой.
Следователь на удивленье не пренебрег его вопросом.
— Понимаешь, дружок, когда человек говорит неправду, мозг у него работает активней обычного, и это видно по глазам. Поэтому враль старается их прятать.
— А цыганка ничего не прятала, — возразила мама. — Она, наоборот, в упор на меня смотрела.
— Все верно, — согласился сотрудник. — Это люди подготовленные, тренированные. Но глаза у них все равно ненастоящие, поддельные, как фальшивка, — он сел за стол, качая головой. — Эх, товарищи, товарищи, где же ваша бдительность?
Коля слушал, не отвлекаясь.
Глава 3
Полынцев зашел в здание РУВД и, кивнув за окно дежурному, взбежал по ступенькам на второй этаж. Шагая по широкому коридору, он раздумывал, как поступить: навестить ли сначала оперативников из убойного отдела, или проведать Инну из следственного. Колебания длились недолго. Резонно рассудив, что девушка все-таки сердцу ближе, он остановился у кабинета с номером 209. Не успел взяться за ручку, как в конце коридора со скрипом распахнулась дверь секретариата.
— Привет околоточным! — взмахнул рукой оперуполномоченный Мошкин, одновременно прощаясь с канцелярскими дамами. — Подожди меня, я здесь уже заканчиваю.
Полынцев замер на месте. С одной стороны он был рад встрече с оперативником (теперь не придется тащиться к нему на третий этаж), а с другой — получалась накладка. Кого-то из двух зайцев придется выпускать.
В это время из актового зала вышли бравые сотрудники патрульно-постовой службы, видимо, собиравшиеся на служебный инструктаж. В милицейской среде существует пожелание: «Чтоб тебе на лестнице роту постовых встретить». Обычно это говорят человеку, куда-то чрезвычайно спешащему. Полынцев, хоть никуда не торопился, но роту постовых все же встретил.
— Привет, мужики, — начал он здороваться с каждым сотрудником за руку…
Через полминуты ладонь его смялась в трубочку и болезненно покраснела. Именно в этот момент и подоспел освободившийся оперуполномоченный Мошкин.
— Персональное вам, здрасьте, — протянул он тощую жилистую руку.
— Не жми! — застонал Полынцев.
— Как скажешь, — ухмыльнулся коллега и сунул в его измятую ладонь два длинных костлявых пальца (указательный и средний).
Жест получился не столько шутливым, сколько унизительным. Полынцев смерил двухметрового нахала неприязненным взглядом.
— Складывается такое впечатление, — подозрительно прищурился Мошкин, — что ты сейчас стоишь и про меня всякие гадости думаешь.
— Наоборот, — возразил Полынцев. — Думаю, какой ты видный парень: тощий, рыжий, носатый — красавец!
Оперативник положил на макушку коллеги широкую ладонь, не спеша, спроецировал ее на собственную грудь и, ехидно щерясь, кашлянул.
— Не завидуй высоким людям, малыш, лучше морковку по утрам кушай.
— 2 метра — это рост верблюда, — хмуро пробурчал Полынцев. — Я прям весь обзавидовался.
— Лучше быть ростом с верблюда, чем с осла, — надменно парировал Мошкин.
Чем бы закончился дружеский разговор — неизвестно, но за дверьми неожиданно раздался гневный окрик Инны Вишняковой.
— Послушайте, вы, ослик с верблюдом, не топчитесь под моим порогом, здесь, между прочим, все слышно! Скачите лучше на лужайку.
Сконфуженные милиционеры, почесывая затылки, тихонько отошли от двери.
— Космическая, 33 — твой участок? — спросил полушепотом Мошкин.
— Мой, а что?
— Мужик оттуда утром звонил, труп опознал по телевизору.
— Ты его уже опрашивал?
— Пока нет, только собрался. Поехали вместе.
Полынцев покосился на кабинет.
— У меня тут дела еще… кое-какие.
— Успеешь, — махнул рукой Мошкин. — Я сегодня на машине, мигом обернемся.
— На машине, говоришь?..
— А то!
— Ну, тогда поехали…
Допотопный жигуленок Мошкина, хрипя и цокая клапанами, как лошадь подковами, с неприлично медленной скоростью подъезжал к улице Космической. Если бы Полынцев решил опозориться перед жителями своего участка, то этот способ вполне бы сгодился.
Кроме «отличных» ходовых качеств, машина обладала и «повышенной» комфортабельностью: пассажирское сиденье болталось во все стороны (вместе с пассажиром), выхлопные газы пробивались в салон сизыми клубами, а треснувшие окна были заглушены намертво (стеклоподъемники и ручки не работали).
— Приехали, — сказал Мошкин, выдыхая дым, словно только что покурив.
Полныцев откинул дверцу, будто люк подбитого танка. Ядреный смог густо повалил наружу.
— Говорят, фашисты во время войны в таких душегубках народ гробили, — сказал он, направляясь к подъезду.
— Все лучше, чем пешком, — не слишком уверенно возразил коллега.
Дверь квартиры открыл плотный, с припухшим красным носом, мужчина лет 30–35. Это был тот самый невежа, что опрометчиво нагрубил бывшему солдату Зотову.
