Анатолий Афанасьев - Против всех
Мышкин прощался с Равилем с тяжелым сердцем, будто навек. Ему было неловко, что забрал у друга женщину, хотя Равиль вроде обрадовался, узнав новость. Сказал, что рад сделать подарок, но попросил не перегружать Розу Васильевну тяжелой работой.
— Она двужильная, — объяснил с загадочной усмешкой, — но светлячок в ней хрупкий. Погаснет — выкидывай на свалку. Не хотелось бы. Я ее берег. Такие бабы на дороге не валяются.
— Не сомневайся, — уверил Мышкин. — Не погаснет.
Равиль предложил ему в дорогу парочку ребят-истуканов, которые пригодятся, ежели придется отмахиваться. Качки проверенные, битые, одна мозговая извилина на двоих, на добычу кидаются, как псы.
Мышкин поблагодарил и отказался. За это Равиль его осудил.
— Напрасно, Харитон. Мы с тобой уже не те, какими были, а времена лихие. Беспредел. Иногда не грех подстраховаться. Но ты же упрямый, черт. По-прежнему только себе доверяешь. Худая привычка.
— Не в этом дело, — сказал Мышкин. — У меня ходка прогулочная. Проведать надо кое-кого. Твои батыры будут под ногами путаться.
— Как знаешь. Не пропадай, брат, опять на десять лет. Нам ведь жить не так много осталось. Управишься, возвращайся. Работа всегда найдется.
— И за это спасибо.
Обнялись и разошлись.
Роза Васильевна весь вечер и все утро куксилась, ей пришлось объяснять Равилю, почему на такое решилась. Как проходило объяснение, Мышкин слышал из соседней комнаты, где кемарил на диване. Женщина сказала:
— Я уйду с ним, Абдуллай?
Равиль ответил:
— Конечно, иди. Но почему так, Роза? Понравился тебе?
— Ты же знаешь, Абдуллай. Ты мне люб, но тебе я не нужна. А ему сгожусь. Он сам попросил.
— Не надейся на него чересчур. Сапожок к женщинам брезгливый.
— Я уже поняла.
Дальше они еще о чем-то шушукались, но Мышкин уснул, хотя ему было интересно.
Пока шли по улице, молчали. Роза Васильевна взяла с собой небольшой чемодан коричневой кожи, видно, со шмотьем. И больше ничего. Шли рядом, но как посторонние. Да они и были посторонние. Мышкин уже жалел об этой затее, нашел обузу, да как отступишь, коли слово сказано. Он, правда, надеялся, что Равиль упрется, не в привычках хана отдавать кровное, и вот — на тебе. Спихнул красотку с ладони, словно только и ждал предложения. Уже в вагоне полупустой электрички Мышкин поинтересовался:
— Чего Равиль так легко тебя отпустил?
— Наверное, надоела. Нехороша стала.
— Непохоже, чтобы надоела. Ты не из тех, кто надоедает.
— Хочешь назад отправить?
— Нет, не хочу. — Мышкин чувствовал прижатое к своей ноге тугое татарское бедро, и его маленько знобило. Такого с ним не бывало давно, может, лет пять-шесть.
— В этом Федулинске, — спросила Роза Васильевна, — у тебя есть женщина?
— Как тебе сказать. Не то чтобы женщина, но жили вместе. Дела делали. Бизнес. Потом жарковато стало, я и отчалил.
— Зачем же возвращаешься? Долг получить?
— Какой там долг. Проведать просто.
— Тогда я зачем?
— Ну, как… Все же вдвоем веселее…
Роза Васильевна подумала и извинилась:
— Прости за любопытство.
— Ничего, — сказал Мышкин.
Сошли с поезда за одну станцию от Федулинска. Эти места Мышкин знал хорошо. Грибные места. Пехом через лес минут двадцать и очутишься в Речной слободе, которая примыкает к Федулинску. В лесу свежо и мокро. Торфяники, озеро, сосновый подлесок, высоковольтная просека, устеленная сушняком, как паркетом, — все исхожено вдоль и поперек. Поразило: опят — море, и ни одного грибника. Раньше такого не бывало. Раньше лес по эту пору гудел от голосов.
На лесной тропе Роза Васильевна в своих модных туфельках то и дело оступалась, оскальзывалась, и Мышкин галантно подхватывал ее под локоток. Она его руку отталкивала. Блестела темными очами раздраженно.
— Что я, лосиха, что ли? Нельзя по-людски доехать.
Мышкин свернул с тропы, опустился на поваленное дерево. Достал сигареты:
— Садись, Роза Васильевна, отдохнем, подымим.
Женщина присела чуть поодаль, сигарету приняла.
Вдруг такая благодать на них навалилась, такой мушиный звон и колеблющееся солнечное марево, что оба как-то враз осоловели.
— Говоришь, доехать, — растроганно заметил Мышкин. — Такую красоту упустить. У тебя дети есть?
Роза Васильевна дымом поперхнулась.
— Тебе-то что?
— Вот и вижу, что нету. А зря. Женщина обязательно должна родить. Ничего, мы это поправим.
— От кого родить? От какого-нибудь бандита, вроде тебя?
— Зачем же с ними водишься, коли так?
Женщина вздохнула, прикусила травинку.
— Чего уж теперь. Я сама бандитка, кто еще. Так жизнь повернулась.
Мышкин покосился на нее, сверкнул бельмом.
— Ошибаешься, девушка. Мы с тобой не бандиты и никогда ими не были. Абдуллай тоже не бандит. Нас гонят по свету, мы сопротивляемся. Извечный порядок порушен. Не трудом стали людишки жить, нахрапом. Попривыкли, будто так и надо. Каждый думает, коли не словчу, самого облапошат. По-хорошему говоря, как у нас теперь живут, лучше умереть. Но скоро все наладится. Придет сильный человек и всех образумит. Рассадит волков отдельно, овец отдельно. Тогда по-настоящему узнаем, кто бандит, а кто жертва.
Роза Васильевна слушала его внимательно и даже как-то незаметно придвинулась поближе.
— Чудной ты, Харитон Данилович. То солидный мужик, а то рассуждаешь как маленький. Вождь к тебе придет. Да если придет, тебя первого посадит. И меня следом. И Абдуллая. По накатанной дорожке. А те, что впрямь виноваты, от любого суда откупятся. Они всегда откупаются.
— Суд бывает разный, — возразил Мышкин. — Есть такой, где денег не берут.
— Это верно. — С чистого, смуглого лица Розы Васильевны не сходила мечтательная улыбка. — Такой суд есть. Можно тебя попросить кое о чем?
— Почему нет, проси.
— Никогда не говори со мной о детях.
— Хорошо, не буду.
Мышкин притянул женщину к себе и поцеловал в мягкие, податливые губы. Да так ловко у него получилось, что Роза чуть слышно застонала. Уперлась руками в его грудь. Спросила грубовато:
— Изголодался, что ли, Харитон?
— Вроде того. — Мышкин затушил окурок. — Самому смешно. От поцелуйчиков-то отвык не помню и когда.
Роза Васильевна поучила его уму-разуму:
— От любви отвыкнуть нельзя, Харитон. Хотя без нее жить намного легче.
Около полудня вступили в Федулинск и сразу наткнулись на омоновский патруль, чего Мышкин никак не ожидал. Среди низеньких деревянных домиков слободы противоестественно гляделись два дуболома в полном карательном обмундировании, с каучуковыми демократизаторами, с ножами в чехлах и с автоматами через плечо — разве что масок на рожах не хватало.
— Кто такие? — спросил патруль. — Предъяви документы.
Мышкин отдал свой паспорт на имя Измайлова, а Роза Васильевна показала справку о том, что она на учете в психдиспансере и временно отпущена на волю, как вменяемая. Хорошая, сильная справка, Мышкин знал ей цену, и дуболомы поглядели на Розу Васильевну с уважением.
— С чем связана проверка? — поинтересовался Мышкин. — Ловите кого-нибудь?
— Заткнись, — обрезал патрульный. — Говори, зачем в Федулинск проникли? Вы же московские, так?
— Федулинск? — удивился Мышкин. — Мы думали — Чалыгино. По грибочки собрались, — потряс рюкзаком, — да, видать, заплутали маленько. Извините, ребятушки.
— Ты чего нам в уши льешь, фраер? Где Чалыгино и где мы? Не хошь сразу на стерилизацию? Чтобы не бродили, где не положено.
— Откуда же мы знали, что не положено, — еще больше изумился Мышкин — Указателей никаких не видели. Разве тут секретный объект?
— Чего-то они мне не нравятся, Саня, — сказал один дуболом другому. — Чего-то они скользкие. Надо вязать.
Видя, что разговор затягивается, Мышкин достал из кармана бумажник и отслоил сторублевую купюру.
— Не обессудьте, ребятушки, сколько есть. Примите на поправку здоровья.
Результат получился противоположный ожидаемому. Дуболомы побагровели, надулись, как два клеща, и вдобавок затряслись.
— Ты что же, тварь, — зловеще прошипел один, — купить хочешь героя-омоновца? Ты понимаешь, что тебе сейчас за это будет?
Его товарищ уже нервно тянул автомат.
— Ничего худого, — забормотал действительно ошарашенный Мышкин. — Из чистого уважения. Ежели мало…
Поправила положение Роза Васильевна. Наивным, как у девочки, голоском попросила:
— Дяденька, дай стрельнуть! Прямо в лоб — пук, пук! — и потянулась к автомату омоновца. Ласковое безумие ее поведения нашло отклик у дуболомов. Они смягчились.
— Благодари свою бабу, тварь, — сказали Мышкину. — Она тебе сегодня жизнь спасла… Но гляди, еще раз встретим, обоим хана. Или на стерилизацию…
Паспорт и справку вернули, но сторублевку зажилили. И это тоже произошло как-то чудно. Один дуболом побежал к углу дома, махнул оттуда товарищу, и тот вырвал из рук Мышкина ассигнацию со словами: «Когда же вы все передохнете, старичье вонючее?!»
