Татьяна Гармаш-Роффе - Черное кружево, алый закат
На пороге они поцеловались, и он ступил на лестничную клетку, потом вернулся и еще раз поцеловал ее. Снова ступил на площадку, снова вернулся и снова поцеловал, вслушиваясь, как отвечают ее губы.
Они отвечали, осторожно, но отвечали…
– Слушай… А ты тогда правду сказала, что я бревно и жирный?
Даже в тусклом свете стало заметно, как он покраснел.
Кира втащила его обратно в прихожую, прикладывая палец к губам:
– Соседи! Я не хочу, чтоб они слышали…
Он встал в ее прихожей, как дурак, с дурацким своим вопросом.
– Степ, я тогда нарочно так… я и сама тогда, как бревно…
– Вот-вот!
– Я хотела тебя шокировать…
– Зачем?..
– Ну, я же тебе объяснила… Мне нужно было к тебе как-то подобраться… А если бы я вела себя как все твои женщины, ты бы…
– Так это ты так соригинальничала??? Обхамила меня, чтобы отличиться?! Ой… не могу… – Он принялся хохотать. – А водки ты тоже для оригинальности напилась?
Кира только кивнула.
– Киренка-а-а!!! Нет, ну такого чучела у меня еще в жизни не было!!!
Он ее сжал так крепко, что кости едва не хрустнули, а затем весело скатился по лестнице, напомнив, что завтра у них матч.
* * *– Алексей Андреевич, кажется, мы ее вычислили!
– Кажется?
– Ну… – смутился Игорь, – мы все трое думаем, что не ошиблись! По крайней мере, по вашей теории наибольшей вероятности… Мы нашли женщину, которая работает в лаборатории поликлиники, то есть она берет кровь на анализы, и у нее это отработанный жест! Ей, на глаз, сильно за сорок, это раз; она меньше года работает в этой поликлинике, это два; и потом, она действительно выглядит как человек, у которого есть большая проблема… Вернее, она выглядит как человек, который пытается это скрыть, – но все равно чувствуется! Правда, не удалось выяснить, имеется ли у нее сын… Но все-таки мы втроем сошлись во мнении, что она и есть искомое лицо!
Алексей не стал расспрашивать подробности. Эти очень молодые люди – им еще и двадцати пяти не стукнуло – успели многое пережить. Каждый из них свое, но достаточно, чтобы знать, что такое беда. И опознать ее печать в лице другого человека.
– Кристина сделала гениальный ход, – продолжал Игорь. – Она подошла к этой женщине, когда та выходила с работы, и тихо сказала: «Для того чтобы помочь вашему сыну, не обязательно выкачивать кровь из прохожих…» Реакция этой женщины не оставила сомнений, что она и есть наш человек! Она так испугалась…
– Игорь, но любой человек испугается, услышав подобную речь!
– Нет, Алексей Андреевич, она испугалась как человек, который прекрасно знает, о чем подобная речь! Поверьте, мы все трое сразу это почувствовали!
– Верю, верю.
– Она сначала буквально отпрыгнула от Кристины, но и Крис отошла от нее, ушла совсем, насколько ее могла видеть женщина. После чего она, успокоившись, двинулась в путь, а мы с Ромой за ней проследили. У нас есть ее имя и адрес!
– Диктуй!
Алексей записал и выехал немедленно, оставив компьютер включенным, чтобы Реми мог ему сбросить сообщение на скайп.
Антонина Антоновна – так звали женщину – не хотела пускать его в квартиру, чему детектив не удивился: люди не любят допускать посторонних в свое жилище, и это вовсе не означает, что им есть что скрывать!
Однако она сдалась быстро: как только он произнес слова о возможном десанте милиции к ней.
…У нее были крашенные хной волосы, что не скрывало седину, слишком раннюю: на вид ей Кис дал бы под пятьдесят, но вскоре, присмотревшись, он заключил, что женщина моложе как минимум лет на десять. Невысокая, очень худая, с острыми веснушчатыми скулами и впалыми глазницами, – Алексей в одно мгновение понял, отчего ребятишки ее так уверенно вычислили: на ее лице было написано даже не страдание, нет, – на нем тихо и опасно сиял фанатизм. Или фанатический стоицизм, преданность какой-то идее… или какому-то человеку… если не сказать – божеству!..
– Мам, кто там?
– Не выходи!!! – отчаянно закричала женщина, но поздно.
В щели приотворившейся из комнаты двери на мгновенье возникло узкое бледное лицо, покрытое, как показалось Алексею, клочками шерсти. Он был не робкого десятка, прямо скажем, но тут ощутил некоторую слабость в коленках.
Зато сразу стало ясно, абсолютно ясно, что попал он точно по адресу, – молодцы ребятишки!
– Что вам надо? – враждебно спросила его Антонина Антоновна, удостоверившись, что сын плотно закрыл дверь.
– Давайте сядем где-нибудь, – вместо ответа предложил детектив.
– Пройдите в кухню, – поджав губы, недружелюбно предложила женщина.
Квартира была однокомнатной – значит, мать с сыном-подростком, да еще больным, делят одну комнату на двоих…
Жалость охватила его.
Какой глупец сказал, что жалость унижает?
Жалость – это со-чувствие. Это со-страдание. Разделенный сердцем чужой стон. Адекватная человеческая реакция на крик о боли.
Но сейчас жалость была роскошью, на которую детектив не имел права! Не имел права, потому что эта женщина, как бы он ей ни сочувствовал, являлась преступницей. Как и ее сын, с другой стороны.
– Антонина Антоновна, я пока не буду задавать вопросы: я знаю о вас достаточно много, о чем вам и расскажу…
И Алексей пустился описывать случаи нападения вампира на людей, известные ему благодаря стараниям Александры.
Женщина слушала его молча, со скорбно-стоическим видом.
– Я не нуждаюсь в том, чтобы вы подтвердили правильность моей информации. Я не сомневаюсь в том, что она абсолютно правильна, – заявил он, закончив изложение фактов. – И я знаю причины, которые вынудили вас пойти на подобный шаг. Ваш сын болен. Ему нужна человеческая кровь, без нее он не выживет… Сколько ему лет, к слову?
Женщина не ответила, а Алексей не стал настаивать. Пока.
– Вы работаете в поликлинике относительно недавно, с прошлой осени. Это дает вам возможность найти нужных доноров. А как вы управлялись раньше, до поликлиники?
– Я работала на станции переливания крови… Но там заметили недостачу, и меня уволили…
Она говорила безо всякой интонации, лицо ее ни разу не сменило первоначального выражения. Только в глазах фанатичный свет словно приглушили, словно задернули штору на окне, чтобы чужие не подсматривали.
– Ясно. Объясните мне, Антонина Антоновна, как вышло, что одна из ваших жертв умерла?
– Умерла?
– Вы не знаете?
– Нет.
– В газетах об этом писали…
– Я не читаю газет.
– И все же я хочу узнать, как это произошло! Объясните мне.
– Наверное, это тот, который…
Она запнулась, и впервые на ее лице появилось какое-то выражение. Пожалуй, выражение обреченности. Словно она давно ждала, что рано или поздно это случится, что ее разоблачат…
– Это нечаянно, – неохотно продолжила она. – Я уже почти закончила кровь набирать, собралась иглу вынимать. А тут кто-то мимо пошел – мимо лавки, на которой он сидел…
– «Он сидел…» – кто?
– Да не знаю я… Я его присмотрела по группе, нам по группе нужно!
– Понятно. Значит, какой-то прохожий вам помешал… Что дальше?
– Мы спрятались с сыном в кусты. А игла осталась в вене, и пакет я прикрыла полой его плаща.
– Пакет?
– Ну, куда мы кровь собирали. Медицинский пакет для внутривенных вливаний. Я туда немного антикоагулянта впрыскивала, чтобы кровь не свернулась…
– Продолжайте.
– А что продолжать… Наш вроде как пьяный казался, заснул вроде на лавке. А тот прохожий, он встал недалеко, принялся по телефону говорить и ни с места. А потом на лавку напротив сел. Долго говорил, очень долго! А мы все пережидали. Когда он наконец ушел и я иглу из вены вынимала, то подумала мельком, что слишком много времени кровь текла, не помер бы… Тут, видать, потеря и вышла…
– А вызвать «Скорую», хотя бы анонимно? Или ввести ему обратно часть крови – у вас же она была тут же, в пакете, и шприц был!
Женщина только глаза опустила. Не виновато, нет, а так, будто хотела спрятать от собеседника их выражение.
– Антонина Антоновна?
Она молчала.
– Вы понимаете, что вы этого человека убили?
– Я не хотела. Я думала, что он в себя придет, как все.
– Но вы же поняли, что крови выкачали больше обычного! Вы же сами сказали!
– Я не… Я не знаю, что я поняла. Сыночку худо было, я торопилась ему вливание сделать!
…Ее мир «заточен» под сыночка. Остальное – чужая жизнь, как и чужая смерть, – не входит в сферу ее восприятия, вот в чем фокус!
– Он тоже чьим-то сыном был, Антонина Антоновна!
Она не ответила, вновь скрыв выражение своих глаз от детектива. Или скорее отсутствие всякого выражения в них.
– Неделю назад умер человек, от потери крови. Похоже на ваш метод: укол в вену. Только на него напали, когда он сидел в машине. Ваша работа?
– В машине? Нет, вы что, как в машине разместиться-то? Мы всегда действовали так: Никита сзади человека обхватывал, а я маску ко рту… Нет, тот, из машины, умер не по нашей вине! Нам лишнего не надо, не добавляйте мне грехов, и так хватает!
