Татьяна Гармаш-Роффе - Черное кружево, алый закат
Она и в самом деле была бледненькой.
– Что с тобой?
– Со мной… Я… Мне немножко нездоровится… – искала слова Кира, застигнутая врасплох его визитом.
Катаев это понял по-своему.
– Та-а-ак… – протянул он, – водку пила? А ну, признавайся!
– Пила, – не стала спорить Кира.
– А я тебе чего говорил?! Чтобы больше не прикасалась! – громогласно вещал Степан, осматриваясь в ее крошечной квартирке, в которой находился впервые. – И зачем пила, спрашивается?!
Кира потерянно молчала, но Степан не заметил ее смятения.
– А почему ты мне не позвонила?
– Я… не хотела отрывать тебя…
Она никак не предполагала, что он нагрянет к ней в Новогиреево, и теперь не знала, как себя вести. Объясняться со Степаном, как посоветовал ей Алексей Кисанов, было выше ее сил. Рассказывать, что она все придумала ради того, чтобы сблизиться с ним? Да какие слова для этого найти? Да притом со стыда не сгореть? И за обман свой, и за наивность, и за нелепые чувства!
…Весь день она потратила на то, чтобы придумать, куда уехать. О возвращении к родителям не могло быть и речи, и она несколько часов просидела у компьютера, вылавливая в Интернете объявления о работе за границей.
За границей – потому что следовало резко подвести черту под своей прошлой жизнью, столь незадавшейся, и начать новую! А новую надо начинать на новом месте!
– А это что?!
Степан успел пройти в комнату и уставился в компьютер, на экране которого красовались предложения о работе в Европе.
Ей нечего было сказать в ответ. Что бы там ни говорил детектив, а Степан не поймет ее… Осудит.
– Та-а-ак… И где водка, которой ты напилась?
– Нету… Я все выпила и бутылку выбросила.
– Ага… выбросила, значит… – не поверил ей Катаев.
Он осмотрелся, ища глазами место, в котором может оказаться припрятана бутылка. Открыл секретер, потом нижние створки книжного шкафа, ничего не нашел и прошагал на кухню.
– Коньяк! – услышала Кира его голос. – Ты еще и коньяк пьешь?
– Это мы с детективом… Я только открыла бутылку, когда он пришел… Она у меня семь лет стояла… – бормотала Кира, не зная, как выкрутиться из собственной лжи насчет водки. А что ей было сказать? Что у нее температура? Так Степан, он такой, он бы и градусник ей под мышку сунул!
– Колись, где водка?!
– Я же тебе говорю… Выпила и выбросила бутылку…
– Врешь, – Степан вернулся в комнату. – Ты не могла выхлебать всю бутылку. Тебя от водки тошнит! И зачем врешь, а?
Он потянул на себя свободный стул и сел на него верхом. Кира опустилась на край дивана.
– Я тебя что, обидел?
– Нет, почему ты так…
– Я тертый калач, Кир… Вот детектив, к примеру, он на логику свою полагается да на факты, и пока чего не докажет, то вроде как и дела нет. А я на нюх свой полагаюсь, и никакая логика мне не нужна: нюх, он понадежней будет! Без него я бы давно загнулся… Так что ты время не теряй и мозги мне не пудри. Никакой водки ты не пила, и у тебя на экране предложения о работе за границей. Мне чихать, куда ты намылилась, – я хочу услышать почему!
Она молчала.
– Я тебя обидел? Ты от меня хотела смыться? – настаивал Степан.
– Нет, Степ… Честное слово, нет!
– Тогда что?!
– Я… От себя я хотела… смыться.
– Что такое? Что случилось?
– Степ… Не надо, а? Уходи, оставь меня в покое, я ничего не могу тебе…
– Можешь, можешь! – категорически заявил Степан. – Я весь внимание, объясняй!
Она молчала, и Степан грозно добавил:
– Не уйду, пока не услышу!
– Мне бы переодеться… – с тоской произнесла Кира, надеясь выиграть время. – А то я в халате, гостей не ждала…
– Я тебе не гость. Мы друзья или как?!
– Друзья… – голос ее окончательно упал.
– Так чего мне с твоего халата? Я тебя и голой видел, и в нарядах, чего мне твой халат?
Кира помолчала и вдруг вскинула голову. Глаза ее сверкнули – Степану страшно нравилось, когда она ими так сверкает.
– Хорошо. Раз уж ты так хочешь узнать, я тебе скажу правду! Только потом я не потерплю ни слова упрека, понял?! Не понравится тебе моя правда – сваливай, и молча! Понял?!
– Хе, договорились! – Похоже, ее тирада только позабавила Катаева.
Что ж, тем хуже для него.
И тем хуже для нее.
Она рассказывала, перескакивая с предмета на предмет, то о муже, то готах; о его смерти, вместе с которой рухнул иллюзорный мир, в котором она жила; и о том, как потерялась, потеряла себя, опору в жизни; и о том, как, впервые увидев его, Степана, почувствовала, что он удивительно славный и… нужный ей… потому что она перекати-поле… И ей захотелось с ним дружить…
«Дружить, больше ничего!» – сочла нужным подчеркнуть Кира.
…Но она не знала, как подступиться, и долго размышляла, а потом придумала всю эту историю с крестным… И для пущей убедительности напугала Костика в образе «Девушки-Смерти»…
Кира, рассказывая, смотрела в сторону, избегая взгляда Степана. И потому не видела, как по мере повествования раскрывались широко его глаза, обычно немного прищуренные, и как вытягивалось его полноватое лицо, отчего оно вдруг сделалось моложе и непосредственнее…
Она закончила сбивчивое повествование, ни разу не глянув в его сторону. И даже сейчас, когда в комнате воцарилась тишина, она избегала его взгляда. Это было выше ее сил. Простит он ее обман или нет, неважно. Сам обман был унизительным, для ее гордости унизительным! Если бы Костика не убили, никто бы ничего не узнал! Но теперь…
Чего уж там, теперь все пошло прахом, вот и все.
– Кирка… – нарушил тишину Степан, и она немного сжалась в ожидании продолжения. – Ты все это напридумывала для меня?
Она не поняла вопроса. Отважилась посмотреть на Степана. На лице его было такое невероятное выражение…
Обалдевшее и, кажется… растроганное? Нет, этого не может быть!
– Кирка… – он потянул ее за старенький халат, обхватил, вглядываясь в ее лицо, – ты это ВСЕ сделала нарочно? Для меня???
– Я не нарочно! – принялась вырываться из его рук Кира. – Я тебя не обманывала! Я соврала только один раз, насчет крестного!
– Ты чего дерешься, как глупая кошка?! – отпустил ее Степан.
Она отскочила и уставилась на него с таким видом, словно в любую секунду готовилась дать отпор.
Некоторое время он ее рассматривал, будто впервые видел, и Кира себя чувствовала под его взглядом – немного насмешливым, кажется… ну да, насмешливым! – чувствовала себя потерянной. Во всем этом был какой-то подвох, который она никак не могла распознать.
Степан вдруг покрутил головой и фыркнул.
– Что?! – враждебно спросила Кира.
– Удивляюсь.
– Чему?!
– Видишь, в чем штука: для меня никто никогда ничего не делал. Женщины, точнее. Я для них, да, но это нормально… А ты для меня столько нагородила всего!
Он снова покрутил головой, словно недоумевая, затем направился к дивану и сел на него.
– Я даже не подозревал, что это так приятно! Когда что-то делают для тебя!
– Не поняла… Что я сделала для тебя?
– Столько наврала!
– И… и что в этом хорошего?
– Ты же для меня это сделала!
– Но я… я не для тебя… А потому что ты мне нужен…
– То-то и здорово, что я нужен, а не от меня! Это вносит большое разнообразие в мою жизнь, поверь!
Он поднялся, подошел к ней, осторожно, невесомо взял за плечи.
– Киренок, – тихо проговорил Степан, – слышь, ты не уезжай никуда, ладно?
Кира не ответила. Она все пыталась понять смысл его слов, но он ей никак не давался, а в тот смысл, который давался, она поверить отказывалась.
Степан, помолчав, добавил:
– Мне без тебя будет… – Он поискал слова, не нашел, смутился. – Ты не уедешь, а?
– Договори.
– Да не умею я слова говорить! Ты же понимаешь, что я хочу сказать…
– Не понимаю! Я хочу это услышать! Я должна это услышать!
– Эк ты меня… Мучительница! – Похоже, что он решил отшутиться.
Кира в ответ так сверкнула глазами, что в воздухе запахло грозой. Катаев шутить сразу же передумал.
– Нужна ты мне, Кир, – почему-то виновато произнес он. – Нужна, вот и все. Хорошо мне с тобой, а без тебя плохо будет…
Ему показалось, что она тихо всхлипнула, и он притянул ее к себе, и целовал ее в макушку, и бормотал что-то ласковое… А потом спросил, нет ли у нее пива, и оказалось, что нет, и он сгонял быстро за пивом, орешков тоже купил…
Ночь накатывала неумолимо, но они все сидели на маленькой Кириной кухне и говорили, говорили.
Неяркая лампа нависала над столиком, было уютно. Спать не хотелось и расставаться не хотелось. Но когда стрелка часов подобралась к трем ночи, Катаев поднялся.
– Завтра вставать рано, я пойду…
Кира не спорила, не удерживала. Он почувствовал легкую досаду, но прогнал ее.
– Завтра матч… Приедешь ко мне?
Она кивнула.
На пороге они поцеловались, и он ступил на лестничную клетку, потом вернулся и еще раз поцеловал ее. Снова ступил на площадку, снова вернулся и снова поцеловал, вслушиваясь, как отвечают ее губы.
