Татьяна Полякова - Чудо в пушистых перьях
— Если честно, не в институте, а в консерватории На трубе играл. Ты только Витьке не говори, засмеют. — Слова Ряхи, несмотря на честнейший в мире взгляд, упорно вызывали в моей душе сомнения. Я всматривалась в его физиономию, пытаясь понять, врет он или нет, но тут в прихожей появилась Варвара.
— Васька, — ахнула она, — менты за Сашкой-соседом приезжали, неужто он всех убил?
— Нет, — поспешила я успокоить бабку, — он ментов к настоящему убийце возил. Я тебе потом все расскажу, а сейчас мне некогда.
Варвара взглянула на Ряху, тот поздоровался с ней, бабка проронила в ответ:
— Здрасьте. — И перекрестилась.
Мы вошли в кухню, я поставила борщ на плиту и, ощущая некий дискомфорт, поинтересовалась:
— Юрик где?
— В магазин отправила, — ответила бабка, — который день мужик трезвый, уж сил нет на него смотреть. Ясное дело, добром такое воздержание не кончится, еле уговорила бутылку купить. Может, оправится. — Бабка вздохнула и незаметно смахнула слезу, блеснувшую в левом углу правого глаза.
Судьба Юрика и меня тревожила всерьез, я пошарила в карманах, извлекла мятый полтинник и протянула бабке:
— Надо Юрика спасать.
— Уж я и то думаю, лучше б песни пел, а он сидит целый день на подоконнике, вздыхает и все твердит: «Где Васена-то наша…» Не буду вам мешать, — вдруг засуетилась бабка. — Кушайте, а я вон на улице постою, пригляжу за Юркой.
Бабка ушла, а Ряха заметил:
— Хорошие у тебя соседи.
— Не жалуюсь, — ответила я.
Борщ закипел. Я разлила его по тарелкам, и мы приступили к трапезе.
— Классный борщ, Василиса Прекрасная, — через пять минут сказал Ряха.
— Будешь дразниться, половником врежу, — ответила я.
Он приуныл и принялся оправдываться:
— Ты не думай, я ничего плохого не хотел, просто к слову пришлось. И вообще: борщ готовишь классно, выглядишь лучше любой модели и имя у тебя красивое.
— Тебе бы такое имя, — усмехнулась я. Ряха некоторое время смотрел на меня не мигая, затем извлек из кармана какую-то книжечку и сунул ее мне:
— На.
— Чего это? — не поняла я.
— Водительское удостоверение.
— Чье?
— Мое, естественно.
— На что мне твое удостоверение, — отмахнулась я, но Ряха настаивал:
— А ты посмотри, что там написано.
Я открыла и прочитала: «Рудольф Эдуардович Ряжский-Гершон», слабо охнула и торопливо вернула документ.
— То-то, — посуровел Ряха, то есть Рудольф, конечно. — А ты мне про имя толкуешь.
— У нас парень учился, так у него вообще была фамилия Писунов, — не к месту брякнула я и, чтоб загладить ошибку, спросила:
— Значит, тебя по-правильному Рудик зовут?
— Ага. Только ты это… лучше Ряхой зови, мне привычнее, да и вообще… пацаны со смеху умрут.
— Ладно, — согласилась я, потому что сама пережила многое и Ряху отлично понимала.
Мы доели борщ, и разговор у нас потек приятно и плавно. Вдруг у Ряхи зазвонил сотовый. Стало ясно: звонит Витька и сильно гневается. Оно и понятно, проводы малость затянулись. Ряха с неохотой поднялся, и я проводила его до двери. Пока он надевал кроссовки, я стояла и смотрела на его бритую макушку, не скрою, не без удовольствия: всегда приятно повстречать душевного человека. Ряха выпрямился и сказал:
— Ну, ладно, пошел я. Ты не возражаешь, если я позвоню?
— Звони. Номер есть у Груни.
— А зайти можно?
— Заходи, — подумав, кивнула я и добавила:
— У меня борщ почти каждый день.
Ряха пожал мне руку и удалился, а я задумалась. Папуля прав, судьба посылает нам испытания, чтоб мы острее почувствовали все прелести простой человеческой жизни. Вот хоть борщ, К. примеру…
Поначалу вечер складывался просто отлично. Юрик напился, орал песни, и бабка с ним ругалась. Я объяснила ей, почему соседом Сашкой остро интересовалась милиция, и заверила, что он ни в чем не повинен. Юрасик угомонился, бабка пошла спать, а я, приняв ванну, решила лечь пораньше, и тут раздался телефонный звонок.
— Василиса, — позвала Груня, — ты дома?
— Дома, — сказала я, отметив в голосе подруги нотки беспокойства, и тоже забеспокоилась.
— Поговорить надо. Можно мы приедем?
— Конечно, — согласилась я и стала ждать.
Через десять минут опять позвонили, на этот раз в дверь, и вскоре в моей комнате собралась вся компания, то есть я, Груня, Витек, Ряха и, конечно, Пафнутий, который сразу устроился на моей постели. Витька выглядел озабоченным, даже недовольным, а еще чувствовалась в нем какая-то маета.
— Василиса, — начал он торжественно, — дела наши хреновые. Хотя, с одной стороны, они вроде даже ничего, зато с другой…
— Да говори ты толком, — не выдержала Груня.
— А я что делаю? — обиделся Витька. — Короче, так. С ментами заморочек не будет, я имею в виду пальбу в моей квартире. Нас там не было, и кто там кого перемочил, меня не колышет. Мы вообще были совершенно в другом месте, и тому есть свидетели. Самсон твердо обещал. Это хорошая новость.
— Но ты в ментовке все равно не болтай, — влез Ряха.
— Не буду, — кивнула я и потребовала:
— Давай плохую, не тяни за душу.
— А плохая новость… — Витька сел рядом и даже взял меня за руку, вздохнул и, собравшись с силами, продолжил:
— Короче, сидим мы у Самсона, и вдруг является один тип, а с ним — как думаешь, кто?
— Ничего я не думаю, — отмахнулась я.
— А зря. Явился к нему Сверчок. Помнишь гада, что к твоему бате за картиной приходил?
— Помню, — кивнула я, — это джинсовый. — Как не помнить, мое сердце при упоминании о картине болезненно сжалось. Не стоило папуле болтать о ней направо-налево.
— Вот-вот, — глядя на меня с сочувствием, сказал Витька. — Теперь прикинь, что выходит. Вроде как мы с Ряхой картину толкнуть решили и деньги положить себе в карман, с Самсоном не делясь. Соображаешь?
— Нет. Самсон-то тут при чем?
— У нас так не принято, — подал голос Ряха и вздохнул:
— Этика…
— Точно, — кивнул Витек. — В общем, дрянь дело. Расклад такой: либо папа картину продает, у Сверчка и покупатель есть, бешеные бабки выкладывает, папа твой получает деньги, а Самсон свой процент, либо… либо родитель картины все равно лишится, но у нас будут большие проблемы.
— Но почему?
— Да потому. Долго объяснять. Ты вникни: выходит, мы с Ряхой решили Самсона кинуть, прикрывались его честным именем, а картину…
— Картину не продашь, — перебила я Витьку. — Никто за нее бабок не даст.
— Это почему? — насторожился он.
— Потому что Филонова папуля сам нарисовал и она ничего не стоит.
Ряха с Витькой заметно побледнели и сидели, приоткрыв рот
— Как же так… — не выдержал Ряха.
— Так же, — добавила я в голос суровости.
— Чего ж тогда ее свистнуть хотели?
— Хотели, потому что папа всем твердит, что это Филонов. Тот вправду денег стоит, может, и больших, а наш не стоит ничего. Так своему Самсону и скажи.
— Не поверит, — покачал головой Ряха.
— Выходит, батя твой просто пошутил? — с отчаянием спросил Витька.
— Нет, — подумав, ответила я правду, потому что о Филонове папа всегда говорил серьезно. — Но это ничего не значит. Картину папа нарисовал.
— Слушай, Василиса, может, папуля лучше знает, что к чему? Такой человек зря болтать не станет.
— Может быть, но Филонов не настоящий, и если мы покупателю туфту подсунем, твой Самсон вряд ли обрадуется.
— Вот что, — заявил Витек, — поехали к папе. Без него это дело мы все равно не провернем. Если Филонов липовый, значит, спросим батю, чего нам дальше делать, ему из астрала видно лучше.
Что там папе видно из астрала, это еще вопрос, но без папы взять Филонова я все равно не смогу, значит, ехать к нему придется.
Ребята прибыли ко мне на Витькином джипе. Только мы в него загрузились, как Витек сказал Ряхе:
— Про водку забыли Беги в гастроном за «Абсолютом», чтоб папа лучше астрал обозревал.
Ряха сбегал, и мы наконец тронулись с места.
Сказать по правде, я здорово нервничала, не из-за Филонова и даже не из-за папули, а из-за Сашки-соседа. Он как раз подъехал к дому на своих «Жигулях» вместе с блондинкой. А еще говорил, что не бабник, что с рыжей покончено. Не успела рыжая исчезнуть, как сразу эта появилась. Сашка из машины выходить не спешил, ясное дело, за мной наблюдает. В общем, получалось, что ему обо мне хорошо думать тоже не приходится, я то с одним парнем, то с другим, то с третьим, и один другого краше.
Из состояния крайней задумчивости меня вывела Груня.
— Не расстраивайся, — сказала она, — как-нибудь выкрутимся. Главное, не падать духом.
— Это точно, — кивнула я.
* * *В дворницкой, несмотря на позднее время, дверь была гостеприимно распахнута настежь. Тусклый свет одинокой лампочки над столом выхватывал из темноты знакомую картину: Михалыч спал, уронив голову на стол, а папа лежал на нарах в углу. Рядом с ним пристроилась гражданка в цветастом платье, которая тоже вроде спала, но время от времени икала, деликатно прикрывая рот рукой. Гражданка мне не понравилась. То есть она вряд ли бы понравилась Земфире, а я всегда стою за святость семейных уз. Я легонько ее отодвинула и сразу успокоилась, потому что в ответ на мои действия гражданочка громко захрапела.
