Виктор Галданов - «Джамп» значит «Прыгай!»
– Боже мой, – умилилась Лена, – так значит вы все-таки работаете?
– А как же! – всплеснула руками старушка. – От того, что мужики-идиёты дурью маются, то свет, то воду нам отрезают, жизня прекратиться-то не могит. Бабам рожать надо. На них вся земля стоит. Вот и выкручиваемся.
– Баушка, а как же мне-то быть? Я хочу в архивных книгах братика своего поискать. Меня родители взяли, а его в дом ребенка сдали. Как бы мне его найтить? – Лена вполне натурально прослезилась.
– Ой, чего не могу, того не могу, – заохала старушка. – Мне отсель уходить нельзя, в любой момент больную могут привезти. Да и не разрешается это – по архивам-то копаться. Тут подпися нужны – из облздрава, из городской комиссии по здравоохранению. Это же дело такое… Сурьёзное.
– Ой, какой ужас! – заохала Лена. – А я уж и деньги приготовила, чтобы за эти справки заплатить.
– Какие деньги? – подозрительно сощурилась старушка.
– Так мне сказали, что сейчас все справки платные. Говорят, хошь справку – сто рублей плати.
– У кого сто, а у нас так и все двести, – сурово поджала губы старушка. – У нас учреждение московского подчинения. Плати двести рублёв и иди ищи своего братика. Только сама искать будешь, я тут тебе не помощник. – Дверь с окошечком растворилась, и Лена вступила в помещение, в котором жил неистребимый запах карболки. – Направо по коридору. Вот ключ. Погоди, я тебе справку выпишу…
Затем ей пришлось лезть по лестницам, к полкам, уходящим под самую высь пятиметрового потолка в поисках искомого года, искомой буквы, искомого дня. И так, наконец ей открылась истина, и когда она познала ее, то едва не зашаталась и не рухнула вниз, на кафельный пол, усеянный бумагами.
Запихав карточку на грудь, под лифчик, они осторожно полезла вниз, напевая сквозь зубы: «А трынды-кеш-кеш-кеш-кеш-кеш…»
* * *Среди многообразия Муромовских домов, а среди них встречались и деревянные, и каменные, и барачного типа, и смесь дерева с камнем, были и бетонно-панельные, причем на площади в несколько десятков метров встречалось смешение всех стилей, дом номер 22 по улице Красных Комиссаров привлекал внимание своей добротностью и основательностью. Дом был двухэтажный, старинной постройки и больше походил на какую-то школу или здание облсобеса. Впечатление несколько портили обвалившиеся углы дома да растущие на сгнившей крыше листового металла небольшие деревца.
«В условиях средней полосы России наилучший результат даёт опрос наименее занятой в производстве части населения, – учил их инструктор, – дворников, сторожей, пенсионеров, чье привычное положение заключается в созерцании окружающего мира».
Старушки в магазине метров за сто от дома номер 22 подсказали, что дворником там Степанида, что помогает ей беспутный супруг, что они одного дня спокойно не живут и со всеми лаются, и что у нее вроде бы сестра в Москве.
Когда на звонок Лене открыла сурового вида бабища, девушка кинулась ей на шею и заливаясь слезами покрыла ее щеки поцелуями. Оторопевшая Стеша узнала, что в гости к ней явилась племянница ее московской сестры, которая тут проездом и зашла ее навестить. У племянницы с собой ненароком оказалась с собой литровая бутылка вермута и поллитра водки. Для мужа дворничихи, который явился на шум в трусах, тельняшке и с сигаретой в зубах, страдавшего от жесточайшего похмелья, явление этой длинноногой девицы было равносильно появлению небесного ангела, принесшего благую весть, и он, прихватив с собой водку, тихонько удалился, оставив баб судачить между собой вначале о родственниках, затем за жизнь, за работу, затем о соседях, причем перемыли косточки всему дому, особенно этим сволочам Корсовским, которых дружно ненавидела вся улица.
– Он-то, председатель потребсоюза на машине с шофером разъезжает, а она, курва, напялит шубу с горжеткой и по магазинам шляитца. Ну так Бог их покарал. Сколько они тут жили, Бог им детей не давал. Тогда они усыновили дочку, то есть удочерили. И в газете про это написали, и председатель исполкома ручку ему за это жал. А потом и она сама, жена этого гада понесла. И все знали от кого – от шофёра его, татарина. А татарин этот вообще был до баб охочий, даже на меня наскакивал. Мою как-то раз полы в колидоре, глядь вниз, а за мной мужик стоит, я поворачиваться – у него оказываитца наготове пушка-то. Ой, смех и грех! Я ему, ой Ахметк, ты чего как петух наскакиваешь, хоть бы поговорили, что ль, а он мне, а чего время на разговоры тратить?
– Ну так чего Корсачиха-то? – c горящими глазами выпытывала Лена.
– Ну так вот, рожает она вполне нормального мальчика, а эта приемная их оказывается дура-дурой.
– Да ты что, тётк?
– Вот те крест. Ну, дебильная девочка. Они хотели было ее обратно сдать, так не берут. Да еще и по партейной линии папаше чистку устроили. Грят, коммунист так поступать не должен. Что ж это пример для коллектива? Ты у нас, брат, на орден идёшь! Вот они ее и оставили. В пять лет девка еще не говорит ни слова, в десять начала говорить «да-да» и «на-на». Ребятишки дворовые ее дразнили, так Корсачиха ее в длинные юбки-то наряжала, платок на голову длинный и так с собой ее брала и по городу шлялась.
– Берегла! – поддакнула Лена.
– Уж не знаю, как она берегла, а в тринадцать лет она – фьюуить! – захватила. Да-да! Моя свояченница ей аборт делала. Вот тут-то им и звиздец пришел. Мужика из партии и со всех должностей турнули, мамаша с приступом слегла, сынка (грешили на него, но думали, может, тут и папаша причастен) отправили на учебу в кредитно-финансовый техникум. Словом, после этого случая эта семейка вообще перестала из дому выходить, а как еще младшего ребенка их дурной этот Гостылин загрыз, так и вообще рехнулись.
– Расскажи, тёть Стеш, – заныла Лена, – я этой истории не знаю. – И на столе неведомо какими путями появилась еще одна литровая бутылка джина и полуторалитровая бутыль тоника.
– А чего тут рассказывать? Когда Игорёшка приезжал на побывку к матери, вышло так, что он привез воровскую маляву жене Илюшки Заботы. Ну, чего ты удивляешься, он же бухгалтером был в СИЗО, ворьё обслуживал. Хороший бухгалтер – он везде нужон, хоть ворам, хоть ментам. Он. говорят, так умел деньги списать, что никто и увидеть не мог, как они в начальском кармане оказывались. Ну и значит, он с этой малявой к Маруське, а у той девка на выданье, тоже Маруся, только ее Марой звали. Так и так, снюхались они, он подженился, съездили они на зону, папаша ее наблатыканный детей благословил, весь Устьлаг, грят, три дня гудел на этой свадьбе. А в нужный срок родился ребеночек, мальчик, вылитый Корсач. И в один прекрасный день, то бишь кошмарный – в городе нашим начали пропадать дети. Вначали у Вальки Масловой девочка семи лет, затем у Таньки Шевцовой, девочка – пяти лет, затем у… Людки кажется, в кожвендиспансере медсестра, у нее девочке шесть лет было. Потом вот у Мары прямо из коляски ребенка выцарапали и бежать. Ну, вначале слух разнесся, что это цыгане. Тут у нас в окрестностях табор стоял. Ну, менты к ним съездили, те крест целуют, что им своих детей девать некуда и всех матерям предъявили. И что ж ты думаешь, доча? На третий день, когда уж бандюки наши на поиски пустились и весь город перетряхнули, все подвалы и чердаки перерыли, нашлись девочки. Закопанные под кучей мусора. На самой что ни на есть городской свалке в овраге. Взяли за это бомжа какого-то, что ни говорить, ни слышать не мог и повесили на него все эти дела. Словом, списали убогого подчистую, на том дело и закрыли.
– Значит вы думаете, что это не он сделал?
– Да кто же его знает, деточка, может, и он. На эту свалку много и детей, и бомжей шлялись. Да только детки-то были все изнасилованы пере смертью, да страшно, во все места, а деда взяли убогого, за семьдесят ему будет, откуда в нем силость-то?
На этом допрос пришлось прервать, поскольку явился еле стоявший на ногах муж хозяйки с каким-то обшарпанным донжуаном, который поставил на стол еще одну початую бутылку водки и на этом основании стал хватать Лену за коленки. Пока Стеша с супру-гом базланили, Лена коротким ударом в сердечную мышцу вызвала у дожуана легкий шок, который обещал пройти через минут десять (если повезёт), и стала собираться. Вновь обретённая родственница проводила ее до автобусной остановки. Ожидая автобуса на вокзал, она позвонила Барскому и в двух словах рассказала о своих достижениях.
– Все отлично, а теперь езжай домой первым же поездом и нигде не оглядывайся, не останавливайся и ни с кем ни о чем не заговаривай, – наказал ей Валерий.
– Ну что ты, здесь живут очень милые, простые и общительные люди, – засмеялась Лена.
– Не забывай пословицу – простота хуже воровства.
* * *Простояв на остановке битых полчаса, Лена отправилась на вокзал пешком. Стандартная стекляшка под названием «У дороги» стояла на углу и ее ни с чем нельзя было перепутать, разве что с такой же стекляшкой под другим названием, которые стоят на обочинах всех российских дорог.
