Владимир Гриньков - Король и Злой Горбун
Светлана задумчиво посмотрела на меня.
– Я как-то об этом и не подумала.
– Так что это не мы, – сказал я. – Это жизнь. А мы лишь лакмусовая бумажка чужих страстей.
Наш автомобиль двигался в потоке десятков других. И с такими темпами к месту назначения мы доберемся в аккурат к полуночи.
– Здесь будет поворот направо, – подсказала Светлана. – Попробуем добраться переулками.
Мы повернули, и здесь тоже была пробка, тогда мы свернули во двор и так, дворами, миновали квартал. Следующий переулок тоже был занят многотонной железной змеей, мы влились в поток, но вскоре опять свернули во двор. Квартал, еще квартал.
– Так мы заплутаем, – сказала Светлана.
Я не ответил. Впереди был магазинчик, возле которого припарковался развозной автомобиль, и к тому автомобилю шел человек. Человек распахнул дверцу со стороны водительского места, обернулся, и я понял, что не ошибся. Это был Костя, собственной персоной. Он сел за руль. Я подъехал к нему вплотную и встал бампер к бамперу. Он взглянул на меня сквозь лобовое стекло и узнал – я увидел по глазам. Мы сидели и смотрели друг на друга.
– Что бы это значило? – сказала Светлана.
– Мне и самому интересно.
Я вышел из машины.
– Привет!
Костя только кивнул в ответ. Даже не улыбнулся.
– Вот так встреча, – сказал я. – Не ожидал. Вы разве не на каникулах, где-нибудь у моря?
– Как видите.
– Летние подработки?
Он не ответил. Было впечатление, что он не очень-то рад меня видеть.
– Как Настя?
– Нормально.
– Свадьбу сыграли?
– Готовимся.
Только вспомнив о Насте, я начал кое-что понимать.
– Настя не знает, да?
– О чем? – вяло отреагировал Костя.
– О ваших подработках.
Он посмотрел на меня так, будто решал, может ли быть со мной откровенным.
– Это не подработка. Это работа.
– Решил уйти из института?
– Уже ушел.
– В этом году?
– Раньше.
– Раньше? – удивился я.
– Я не учусь. Уже давно.
– Потому что надо работать? – догадался я.
– Да.
У него на руках больная мать, и очень нужны деньги. Он бросил институт и не сказал об этом никому.
– Никто не знает, да?
– Никто.
– А Насте почему не сказал?
– Я скажу. Позже.
– Все дело в вашей маме?
– Да.
Вдруг обнаружилось, что я совершенно его не знал. Мое прежнее знание о нем было одной большой ошибкой. Когда я увидел его впервые, он показался мне безумным теленком, способным лишь идти за кем-то. Несамостоятельный и не приспособленный ни к чему. А у него была своя жизнь, скрытая от всех. Он уже рассчитывал силы и знал, что может, а что ему недоступно. Его судьба – это его мать. Ей подчинено все. Институт заброшен, началась взрослая жизнь. Но матери он сказать не может, она должна думать, что он по-прежнему учится. И чтобы уж наверняка – ничего не сказал даже Насте. Вот почему он пытался оттолкнуть ее от себя. Он не студент, и перспектив никаких. Не хотел посвящать прекрасную Настю в свою непростую жизнь.
– Настя все равно узнает, – сказал я.
– Знаю.
Он не мог переступить через себя.
– Вы только не говорите ей ничего.
– Я и не собирался.
Помолчали.
– А как же с ночной работой? – спросил я. – Или с ней покончено?
– Нет, работаю. У меня дневная работа до трех, редко – до четырех. А в ночь я иду в одиннадцать. Успеваю отдохнуть.
– А я уж подумал, что это неправда.
– Насчет чего?
– Насчет ночной работы, – улыбнулся я. – Если уж с институтом так, то и ночная работа – выдумка.
Вместо ответа Костик выдернул из кармана визитку. Название фирмы, телефоны, Костина фамилия и должность – начальник отдела.
– Начальник – это так, для пафоса, – объяснил Костя. – Во всем отделе я один.
Я повертел визитку в руках.
– У нас есть вакансия, нам нужен водитель. Рабочий день ненормированный, но больше восьми часов редко набегает. И ночи свободные. Платим хорошо.
– Нет, спасибо.
– Почему? – неподдельно удивился я.
– Чем могли – вы уже помогли. А больше не надо.
– Это не помощь.
– К чему этот разговор? Я же вижу.
Со своими трудностями он предпочитал разбираться сам и отступил от собственного правила лишь один раз – когда Настя привела его к нам.
– Я позвоню, – сказал я. – Привет Насте.
– Спасибо.
33
Ряжский вызвал меня в прокуратуру телефонным звонком. Никого из наших не дергал так часто – один только я был ему интересен в последнее время.
Встретил меня один, когда я к нему приехал. И все та же папка лежала перед ним на столе, но теперь она была пухлой, как портфель старого бухгалтера. Поднакопилось материалов. Когда все это бумажное великолепие обрушится на голову Боголюбова – ему уже не подняться. Я слышал, что у «Стар ТВ» и ее руководителя дела совсем плохи, ходили такие слухи.
– Рад видеть вас, – сказал Ряжский, и последнее слово – «вас» – он произнес с присвистом – «васс», – как будто этим словом фраза не должна была завершиться и Ряжский раздумывал, закончить мысль или все же оборвать ее.
Наверное, он хотел сказать: «Рад видеть вас живым и невредимым».
– Как ситуация?
– Ситуация – с чем? – уточнил я.
– Вообще, на телевидении.
– Работает, – сообщил я. – Я не далее как вчера включал свой телевизор – никаких изменений.
– Совершенно? – не принял моей иронии Ряжский.
– Вот именно.
Он поднял на меня глаза и долго смотрел. В его взгляде были усталость и колючая настороженность.
– Изменения будут, – пообещал он.
Это оказалось для меня полнейшей неожиданностью.
– Что вы имеете в виду?
– Ничего конкретного.
– Но вы же сами сказали.
– Сказал, – легко согласился Ряжский. – Просто, когда рушатся империи, это никогда не остается без последствий. Слишком много осколков.
– Империя? Это что?
– Это «Стар ТВ».
– И что – она… уже?
Я щелкнул пальцами.
– Мне так кажется, – сообщил Ряжский.
Он явно говорил намного меньше, чем знал. Я-то слышал, что в «Стар ТВ» разброд и шатания, – и заместители арестованного Боголюбова из кожи вон лезут, чтобы все-таки удержать ситуацию под контролем, но чтоб вот так, безапелляционно – «империя рушится»…
– Что вы знаете о Челехове?
– О ком, простите? – не сразу включился я.
– Челехов Олег Викторович.
– Впервые слышу.
– Неужели?
– Да, – подтвердил я. – А кто это?
Ряжский, и до того невеселый, помрачнел еще больше.
– Я понимаю ваше желание не сказать лишнего, – сообщил он. – Но есть вещи настолько очевидные, что уж в них-то надо бы поосторожнее.
Было такое впечатление, что он поймал меня на лжи.
– Я действительно не знаю этого человека.
Тогда Ряжский извлек из стола и выложил передо мной заполненный текстом лист.
– Вам это знакомо?
Я пробежал глазами первые строчки текста и узнал – это была ксерокопия письма, отправленного в адрес нашей программы дирекцией премии «Телетриумф». В письме сообщалось о том, что мы попали в семь номинаций сразу.
– Письмо мне знакомо.
– Значит, вы не будете отрицать того, что участвовали в этом самом «Телетриумфе»?
– Конечно, не буду.
– Так вот, Челехов – директор фирмы, которая организовала церемонию.
Ряжский смотрел на меня, чуть склонив голову набок.
– Я этого не знал.
– И фамилии такой не слышали?
– Не слышал.
– Странно, – сказал Ряжский.
– Нисколько, – в тон ему ответил я.
– А я-то думал, что вы мне поможете.
– В чем?
– Раскроете, так сказать, механизм. Как премию получить, например.
– Э-э… тут я вам не помощник. Потому что премий не получал.
– А вот это? – Ряжский ткнул пальцем в ксерокопию письма. – Семь номинаций!
– Мы были всего лишь претендентами на призы, но проиграли.
– Все семь?
– Совершенно верно, – подтвердил я.
– Ай-ай-ай! – покачал головой Ряжский. – Обидно, наверное?
– Да нет, мы привычные.
– К чему?
– К тому, что в жизни так всегда – то вверх, то вниз.
– Вы философ.
– Это помогает выжить.
Ряжский кивнул, давая понять, что уважает мой подход.
– Но с премиями-то как? – вернулся он к интересующей его теме. – Обещали семь, не дали ни одной – так разве бывает?
– Как видите.
– А в чем причина?
– Видимо, не соответствовали.
– Может, другая была причина?
– Может, и была, – ответил я и, когда Ряжский воспрял и хотел что-то у меня уточнить, добавил: – Но нам это неизвестно.
Он метнул на меня быстрый взгляд и как-то обмяк.
– Я слышал, там не все чисто.
– Неужели? – изобразил я удивление. – Никогда бы не подумал.
– Вы, я вижу, не очень-то настроены на откровенный разговор.
– Хорошо, – сказал я. – Вы хотите откровенности? Извольте. Вокруг любого мероприятия такого рода всегда роится множество слухов, в том числе и самого неприличного свойства, но почти никогда нет никаких доказательств. Ведь так? Я же не думаю, что вы пригласили меня сюда, чтобы обсудить слухи.
